Как пал Дийнавир

Майра

Как пал Дийнавир

Глава I

Осень в этом году выдалась ненастной. До самого Дня Присутствия хлестали дожди; и серые поля, с которых спешно был убран хлеб, неприветливо блестели влагой под низким хмурым небом. Распутица задержала Владена в дороге, так что он явился в Дийнавир почти в сумерках, как раз накануне ритуального пира. Двоюродный дядя встретил его как всегда сдержанно, хотя, казалось, общее горе могло бы наконец перекинуть мост через разделившую их когда-то пропасть… Впрочем, Треллена Дийнастина и раньше никто не упрекнул бы в излишней чувствительности.

Наскоро разместившись в угловой башне, где ему случилось прожить большую часть детства, молодой маг отложил отдых и ужин до темноты и отправился на могилу своего брата. Ему до сих пор нравилось думать о Гиннеане как о родном брате, а не троюродном, хотя виделись они в последние годы крайне редко и при встречах не всегда могли сразу найти тему для разговора. В самый последний свой приезд Владен ясно осознал, что власть семьи и дома над ним подошла к концу, как и предсказывал Куллинен, а его собственная власть над вещами уже настолько велика, что мир обычных людей отделен от него невидимой, но прочной стеной. Но даже после этого при мысли о брате его грудь неизменно наполнялась ласковым теплом.

Слуга, указавший Владену могилу, остановился поодаль. Он и хотел бы не мешать магу и, скорее всего, был уверен, что не мешает, но его любопытный взгляд так и сверлил Владену спину. Волшебник отпустил молодца и затылком чувствовал, что тот еще не раз обернулся по дороге.

Свежий могильный холм уже порос редкими и острыми стрелами травы, которую дожди заставили пожелтеть на корню. Владетелей Дийнавира не хоронили под каменными плитами, а их могилы украшали без пышности. Дийнастины были воинами, стражами гарселинских границ. После смерти их души уходили со славой к Закатному трону, а тела врастали в эту землю, делая ее дороже для своих и неприступней для врагов.

Уже пятнадцать поколений жили здесь, на юго-западной границе Гарселина, владея крепостью, которой часто приходилось отражать вражеские набеги. Это было во всех отношениях странное место. Предок, выбравший его для строительства родового гнезда, как гласило семейное предание, увидел этот перевал в пророческом сне. Видение так поразило его, что, бросив все свои процветающие дела в долине, он устремился в горы и здесь, на голых камнях, среди низко проплывающих облаков, заложил крепость, назначение которой открылось только полстолетия спустя, когда после бунтов в Семиречье юго-западная граница Гарселина откатилась сюда, к горам… Почти все потомки того, первого Дийнастина становились воинами и полководцами, и Владену, рано потерявшему родителей и росшему в доме своего двоюродного дяди Треллена, казалось, была уготована та же судьба.

Но семилетним ребенком он вдруг почувствовал тайный зов. Это было сродни томлению, желанию невозможного, болезненной грезе увечного птенца о крыльях. Странный дар то терзал его тяжелыми предчувствиями, то посылал часы невыразимого счастья, открывая секреты растений, животных, окружающих гор… Он же подарил Владену первую горечь отчуждения, когда мальчик понял, что никто из окружающих не способен оценить драгоценность этих открытий. Трудно сказать, во что превратилась бы со временем жизнь Владена, если бы милосердные боги Сумерек не привели в Дом на Перевале Куллинена, тогда еще не главу магического ордена, но уже зрелого волшебника с острым взглядом и умением читать в чужих умах…

Владен присел на корточки и погладил умирающую траву. Гиннеан, наследник Дийнавира, благополучен ли был твой путь к Закатному трону – сквозь Врата, мимо жутких чудовищ Ночи? Волшебник провел ладонями по сырой, пропитанной влагой земле, но ничего не почувствовал. Его брат погиб три месяца назад, и ни сердце, ни магия вовремя не сказали ему об этом. Теперь уже поздно выяснять, не примешалось ли к смертельной случайности на охоте что-то еще…

Он поднялся к себе в комнату, жестом отослал пожилую служанку, возившуюся у очага – дрова были сыроваты, – запалил огонь одним коротким словом и сел в тяжелое кресло. Вид огня успокаивал, напоминая о вечерах у Куллинена, далеко не таких одиноких и печальных, как этот. Спустя полчаса отворилась дверь – Треллен Дийнастин прислал Владену ужин, поскольку к общему столу племянник давно опоздал. Еда излучала равнодушие и была почти остывшей. Казалось, после гибели молодого господина этот дом утратил большую часть своего искрящегося тепла. Владен вздохнул. Когда День Присутствия минует и положенный ритуал будет выполнен, им с Трелленом предстоит нелегкий разговор. Судьба мага и жизнь в Дийнавире несовместимы. Волшебник никогда не сможет заменить Гиннеана – ни в управлении поместьем, ни в бою, ни в отцовском сердце. Но это не главное.

Уже юношей, после двух или трех лет учебы у Куллинена, Владен в один из своих приездов увидел наконец истинный Дийнавир – и зрелище, открывшееся его внутреннему взору, было настолько величественным и жутким, что он едва не сошел с ума. Здесь каждый камень имел корни, достигавшие глубинных ледяных озер и подземного огня, и каждая из мощных колонн уходила сквозь крышу в небо, подпирая престолы богов, а вокруг древних стен качались незримые ветви дубрав, каких давно уже нет на свете… Если таково было пророчество, которое боги явили первому из Дийнастинов во сне, ради него можно было забыть обо всем. Сравниться с этим могла только магия, тонкая, изощренная, играющая миллионами оттенков цвета, вкуса, звука и запаха – магия Сумерек. Тогда же настойчивое стремление Аара покорить это место получило для молодого волшебника новое истолкование. Здесь находился такой источник магической мощи, единолично владеть которым не должен был никто – ради сохранения хрупкого равновесия сил. Видимо, именно поэтому в самом Дийнавире к волшебству относились отрицательно и по-настоящему пользоваться им было запрещено…

Владен подавил вздох, вызванный воспоминаниями. Видят боги, он любил Дийнавир! Дом на Перевале был колыбелью его человеческой и магической судьбы. Не его вина, что придется навсегда расстаться… Здесь, в месте, сохранившем изначальное тепло Творения, издавна не признавали ничего, кроме обычного оружия и божественного покровительства. Ни искусство Сумерек, которым молодой маг владел теперь почти в совершенстве; ни умершее уже на его памяти волшебство тех, кто поклонялся утренним богам, ушедшим из этого мира; ни тем более колдовство Ночи, пышно процветавшее во враждебном Гарселину Ааре, никогда не находили последователей среди Дийнастинов. Пока не родился Владен.

Волшебник встал и долго стоял у окна, вдыхая холодный ветер. Дворовые постройки и ближние поля уже терялись в тумане, ползущем снизу на перевал. Во дворе мелькали огни и слышались приглушенные голоса: День Присутствия надвигался так же неотвратимо, как эта ночь. Когда сделалось совсем поздно и усадьба наконец затихла, Владен накинул меховую куртку и отправился в зал, где на следующий день должен был состояться пир. Как бы ни сложились в будущем его отношения с этим домом, он оставался теперь единственным наследником Треллена, а значит, у него были кое-какие обязанности.

Сколько он себя помнил, у дверей этого зала накануне Дня Присутствия выставлялась символическая стража. Двое рослых молодцов, заслышав шаги Владена, насторожились, но тут же узнали господина.

Волшебник приветствовал их наклоном головы и толкнул тяжелые резные двери. Яркие костюмы стражников, новенькие, с иголочки, полностью повторяли одежду воинов Камана Браса, не то гвардейцев, не то телохранителей – Владен с удивлением обнаружил, что уже не помнит этих подробностей. А ведь когда-то они были вбиты в него крепко-накрепко, так что казалось, до самой смерти не сотрутся в памяти… От таких мелочей, собственно, зависело само существование Дийнавира: древнее пророчество гласило, что Дом на Перевале не будет разрушен до тех пор, пока Каман Брас и его люди, полегшие у этих стен в давние времена, будут раз в год являться на ритуальный пир. Они исправно делали это вот уже более двухсот лет, прошедших с ночи, когда войска Аара, истребив почти всех защитников юго-западной границы Гарселина, вынуждены были отступить, так как сами понесли чудовищные потери. Гарселин сохранил свободу, почти весь Дийнавир отстроили заново, и только этот чертог по-прежнему темнел старым деревом и поблескивал мутноватой от времени бронзой, чтобы Камана Браса и его людей не сбили с толку перемены. На пиру призраков в День Присутствия выставлялась та же драгоценная посуда, пелись те же песни, разносились те же кушанья, что и двести лет назад, и любое намеренное изменение обряда приравнивалось к предательству. Граница Гарселина оставалась неприступной, пока неукоснительно соблюдался древний ритуал. Об этом знали в Гарселине, солончаковых степях Мадора, в зеленом плодородном Семиречье и, само собой, очень хорошо помнили в Ааре…