Ржавые листья (СИ)

Виктор Некрас

Ржавые листья

Пролог

Великий князь киевский Ярополк Святославич стоял на забороле крепостной вежи и, прижавшись к косяку бойницы щекой, задумчиво разглядывал широкую и спокойную гладь Днепра. Левая рука бессознательно поглаживала кончиками пальцев шершавое, терпко пахнущее дерево. Редкие блики, отбрасываемые мелкой рябью на поверхности воды, били в глаза острыми лучиками. Князь бросил взгляд влево. С вежи, на которой он стоял, Рось видна не была, зато прекрасно был виден полевой стан дорогого братца, новогородского князя Владимира. Рать Владимира, протянувшись от Днепра до Роси, отрезала крепость Родню с остатками разбитого войска Ярополка от ближних лесов, отколь могла прийти помощь.

А на поверхности Днепра цепочкой протянулись варяжские снекки. Вцепившись якорями в дно реки, длинные хищные лодьи перехватили стрежень. Киевские вои были в капкане. В ловушке. В волчьей яме, упырь её задери.

Ярополк вздохнул. Последняя надежда у него была на рать Волчьего Хвоста. Три тысячи кованой рати, вои, что ещё вместе с отцом ходили ещё на Козарию, Болгарию и Царьград, смели бы любую рать Владимира — хоть корелу, хоть ижору, хоть чудь. Хоть тех же новогородских плотников вкупе с варягами. Но отклика от Волчьего Хвоста всё не было. И выхода у Ярополка больше не было. Понеже некого было ему в бой вести, опричь своей ближней дружины. Точнее, её остатков.

Ярополк в бешенстве ударил кулаком по косяку. Упырь задери этого Владимира!

Сзади послышались шаги — мягкие и лёгкие, прошелестел шёлк платья. Ярополк, не оборачиваясь, угадал — Ирина.

Она положила руку своему князю на плечо.

— Что ты загрустил, мой ясный витязь?

Ярополк вздохнул:

— Думаю, что делать, лада моя. Волчий Хвост ни мычит, ни телится. А нам без него с Владимиром не управиться.

Ирина промолчала, прижавшись щекой к его плечу, так же, как и он, заворожённо глядя на стан Владимира, муравьино кипящий сотнями людей.

— Вернулся воевода Блуд, — сказала, наконец, княгиня еле слышно.

— И… что?..

Ирина пожала плечами:

— Сказал, что будет говорить только с тобой.

Ярополк опять вздохнул. Надо идти. Государские дела, упырь их возьми совсем.

Ирина грустно посмотрела ему вслед долгим-долгим взглядом, вздохнула и, отвернувшись, вновь принялась разглядывать стан Владимиричей.

В гридне было полутемно — почти все окна закрыты, только небольшое волоковое окошечко открыто для продуха. Полутемно и пусто — все гриди и отроки были на стенах. Ярополк, входя, горько усмехнулся — гридей-то, как и бояр, при нём остались кошкины слёзы. Не более десятка. Остальные все остались в Киеве — переметнулись к победителю.

Vae victis, невольно вспомнились князю слова, сказанные вождём галатов Бренном более тринадцати столетий назад и донесённые до Ярополка неведомым книжником. Воистину, горе побеждённым.

В прохладной полутьме кто-то шевельнулся. Князь остановился у стола в немом ожидании. «Кто-то» приблизился и оказался воеводой Блудом, вуем Блудом, дядькой-воспитателем, гриднем, что когда-то давно (ох, как давно!) впервой посадил его, тогда ещё княжича Ярополка, верхом на коня. И с тех пор он всегда был рядом, учил и воспитывал князя Ярополка — отцу, занятому в походах, всегда было недосуг.

Лицо Блуда тускло и зловеще белело в полумраке гридни, и Ярополк вдруг увидел в этом ещё одно недоброе предзнаменование.

— Ну? — в голосе князя прозвенели нетерпеливые нотки. Блуд слегка скривил губы — нетерпелив князь, юн ещё. Да и глуповат, пожалуй. Не сумел ты, воевода, вырастить его настоящим витязем.

Вслух же сказал иное:

— Князь Владимир… — Ярополка невольно покоробило от этого сочетания слов, но Блуд, словно не заметив, повторил. — Князь Владимир обещает тебе жизнь и свободу, ежели ты откажешься от великого стола. Возможно, он даже даст тебе стол… где-нибудь.

Ярополк молчал, недоверчиво и напряжённо кусая губы. Блуд снова глянул на его искоса и незаметно дёрнул уголком рта — а ведь чует князь, что его ждёт, хоть и не знает. На миг воеводу уколола совесть, но только на миг. Это — власть. И это — цена власти.

— Ему можно верить? — отрывисто спросил, наконец, Ярополк, глядя в оконце.

— Можно, княже, — кивнул Блуд, вспомнив вдруг каменно-твёрдое лицо Владимирова вуя Добрыни, его прицельно суженные глаза и на миг ужаснулся. Но твёрдо повторил. — Можно. Он клялся на мече. И Добрыня…

— Ступай, — почти неслышно обронил князь и пошёл к окну. Толкнул ставню, открыл вместе с ней и плетёную из тонких реек раму с разноцветными кусками слюды, жадно вдохнул хлынувший в окно тёплый летний воздух.

Жить!

Жить в двадцать два года хотелось отчаянно, яростно и неистово. Да наплевать ему на этот великий стол, что он, без него не проживёт?

И — не наплевать! Великий стол — отцово достояние, как можно?!

А и то ещё — что сделаешь-то? С тремя-то сотнями против всего Владимирова войска?

Сам Ярополк, возможно, и не сдался бы. Но губить остатки войска и дружины в бестолковой и бесполезной обороне без надежды на успех?

И — жить! Ведь брат обещает ему жизнь.

Конечно, он теперь будет не великим, а просто князем. Одним из тех немногих, что ещё остались под рукой Киева. Вроде древлянских князей или болховских, полоцких ли…

При мысли о полоцких князьях рот Ярополка перекосила горькая усмешка, — вспомнилась судьба Рогволода и его семьи, перебитой Владимиром. И впервой чёрные подозрения закрались в душу князя.

А ну, как это всё — ловушка?

Но Владимир поклялся на мече! И Добрыня — тоже!

Ярополк опять закусил губу и опёрся подбородком в сложенные руки, опёрся локтями о подоконник.

Что делать?

Кому верить?

Но решил ты уже, князь Ярополк! И все твои колебания — от неуверенности в правильном выборе.

Решил.

Известие о сдаче дружина приняла с большим облегчением. Отрокам умирать за княжескую честь без надежды на успех или хотя бы спасение не очень хотелось.

Оно, конечно, павших в бою Перун примет с честью и девы на крылатых конях встретят у золотых ворот вырия. А в молодом возрасте много грехов наделать ещё не успел, и даже чёрная собака не нужна, чтобы пройти по звёздному мосту к воротам. И будешь потом вечно скакать в погоне за душами зверей, да веселиться в Перуновой гридне, где все лучшие славянские боготуры — и сам князь Святослав Игорич!

А христианских воев в их раю тоже примут с распростёртыми объятьями — павший в бою за правое дело безгрешен. И будут на арфе играть, ножки с облака свесив и петь: «Осанна!».

Да только — вот беда! — молодым и на этом свете погулять хочется, под этой луной и солнцем. А потом уж… можно и туда — хоть в вырий, хоть в христианский рай.

Потому-то большая часть отроков вздохнула с облегчением. Ворчали только трое-четверо любителей хорошей драки, да немногие последовавшие за Ярополком гриди что-то недовольно цедили сквозь зубы. А ближний друг и наперсник князя, гридень Варяжко впрямую крикнул Ярополку:

— Зачем тогда мы сюда бежали, да голодом здесь мучились?! Проще было сдаться прямо в Киеве! А то — сразу ехать к Владимиру навстречь!

Голод в Родне и впрямь был страшен — рати Владимира подступили неожиданно быстро, в маленькой крепости на степном рубеже не успели ничего запасти, и теперь небольшими запасами приходилось кормить не только родненских воев, но и отроков Ярополка, его самого, его семью и двор, хоть и небольшой. Последовавших за князем немногочисленных гридей и бояр с их дружинами. За месяц осады припас кончился полностью, и защитникам в любом случае грозила смерть — не от мечей, так от голода. От голода даже в большей степени, — Владимиричи идти на приступ не спешили, нападать же самим было полным безумием.