Краденая победа (СИ)

КРАДЕНАЯ ПОБЕДА

Повесть.

Глава 1.

Месяц ашадх... В самом слове слышен мертвый шелест раскаленных песков, вой

ветра в барханах, безжалостные лучи солнца, опаляющие землю. Суховеями в месяцы

джетх и ашадх никого не удивишь - но такого земля Джайсалмера еще не видала.

Горячий ветер срывал в садах листву, подергивал рябью мелкую, стоячую воду

мелеющих рек, священных водоемов и арыков, тоненько выл в развалинах деревень и

зубцах крепостных стен города. Словно знойное, иссушающее дыхание пустыни, он

нес бесконечные мириады колких песчинок, сквозь мутную изжелта-белую мглу едва

пробивалось, расплывшись бледно-желтым пятном, солнце. Мельчайшая пыль оседала,

окрашивая изжелта-рыжим все, чего касалась, на крышах домов, на листве, она

проникала сквозь все щели и неплотно прикрытые сравни, скрипела на зубах, желтой

поземкой танцевала на раскаленных мостовых и во дворах. Ветер нес и нес песок,

уподобляясь полководцу, который, не считаясь с потерями, бросает полки в битву.

Медленное, растянувшееся на полвека наступление пустыни, казалось, сменилось

яростным штурмом обреченного города. Обреченного? В эти дни так, наверное,

казалось не одному жителю славного Джайсалмера.

Песчаная метель пришла в Джайсалмер не впервые. Наступление пустынь началось,

наверное, еще до первой войны с Темесой. Земля княжества Сирохи граничила с

безводной пустыней Тария, но с незапамятных времен границей между пустыней и

населенными землями служила невысокая скалистая гряда. Ее так и прозывали -

Межа, или же Рубеж; все знали: к югу, почти до настоящих гор, тянется выжженная,

безжизненная пустыня, где и в сезон дождей порой не выпадает ни капли. Лишь

караванные тропы напоминают, что это не царство мертвых. К югу лежат засушливые,

но все-таки пригодные для жизни земли. Здесь есть даже небольшие, почти

пересыхающие к концу сухого сезона реки. На самой полноводной из них, Луниме

встал великий Джайсалмер, столица княжества Сирохи, и его станы, сложенные из

огромных латеритовых глыб, темно-красными зубцами врезались в синее аркотское

небо. Стены эти не покорились еще ни одному врагу, город брали лишь однажды, да

и то не мечом и пушкой, а трусостью правителя. Если же повелевающий славным

Джайсалмером раджа знал, с какой стороны браться за меч, захватчикам оставалось

бессильно скрежетать зубами. Наверное, и светлолицым фарангам-северянам, что

сами себя называют темесцами, эти стены не по зубам. Не случайно они заключили

мир, не доводя дело до штурма столицы.

Но пустыня сильнее стали и пороха. Она наступает медленно - что ей,

существующей не первое тысячелетие, какие-то полвека - но попробуй-ка ее

останови! И мелеют арыки да храмовые водоемы, пересыхают озера, иссякают, не

донеся воды до моря, когда-то полноводные, бурные реки. Даже ветер, ежегодно

приносящий с востока дождевые тучи, казалось, забыл о несчастной земле. Еще

старики вспоминают: во дни их молодости веселые ливни стояли стеной, по улицам,

смывая накопившийся за год сор, мчались звонкие ручейки. Как поверить в эти

рассказы теперь, когда дожди едва успевают напоить растрескавшуюся от зноя

землю, наполнить арыки и храмовые водоемы - и снова палит безжалостное солнце?

Еще хуже на юге - там водоемов почти не осталось, лишь на дне самых глубоких

колодцев не иссякла солоноватая, а порой горькая, как яд, вода. Раскаленный

южный ветер несет и несет пески, погребая плодородную землю. Из многих деревень

вода вообще ушла, вслед за ней бежали и люди. Там, где слышался детский смех,

свадебные песнопения, звон храмовых колоколов - теперь властвует тишина. Лишь

воет ветер в окнах оставленных храмов, черными росчерками тянутся к небу мертвые

ветви, которым уже никогда не зазеленеть, да изредка со зловещим шелестом

проскальзывает змея - последний и страшный житель деревень, откуда ушла жизнь.

А куда деваться крестьянам? Конечно, в город, ведь живой земли все меньше, и

на ней некуда девать своих. Остается бежать в город и надеяться на людскую

милостыню. Не потому ли в последние годы в Джайсалмере так много нищих из

земледельческих каст?

Может быть, именно об этом думал молодой человек в богатой, расшитой золотом

шелковой одежде и просторных шароварах, из-под высокого, украшенного бриллианта

тюрбана выбивалась черная как смоль прядка. Топорщились длинные черные усы. Он

был еще очень молод - но на лице уже появилась печать вечной заботы, которую

всегда носят на челе те, кто не только царствует, но и правит. Он сидел в

роскошном кресле, добытом в одном из походов деда, за массивным письменным

столом, унизанные перстнями руки перебирали бумаги. Большинство этих ходатайств,

отчетов, ведомостей и докладов были в компетенции чиновников меньшего ранга - но

все почему-то хотели выставить свои тяжбы на суд раджи. Были, разумеется, и

бумаги, адресованные радже и только радже... но их содержание порой таково, что

рука сама тянулась к сабле на поясе.

Внимание повелителя отвлекли по-военному четкие шаги в прихожей. Вошедший

почтительно поклонился, и, повинуясь приглашающему жесту правителя, сел на стул

напротив. Здесь, где их не могли видеть подданные и особенно родичи владыки, они

были не подданным и правителем, а друзьями и сподвижниками.