Братья по оружию

орой будет приурочено восстание на Комарре.

– Барраяр никогда не отпустит Комарр. Никогда. Вы – наши главные ворота.

– Знаю, – устало отозвался Галени. – Но кое-кто скорее потопит собственные купола в крови, нежели научится чему-то у истории. Или вообще научится. – Он невольно глянул на светильник.

Майлз сглотнул, собрал всю свою волю и в наступившей тишине произнес: – Как давно вы знаете, что ваш отец не подорвался на той мине?

Взгляд Галени метнулся к нему; тело окаменело, затем расслабилось, если это судорожное, неровное движение можно назвать расслаблением. Но ответил он всего лишь: – Пять дней. – И после паузы добавил: – А откуда знаете вы?

– Мы взломали файлы вашего личного дела. Он был единственным вашим близким родственником, по которому не осталось заключения патологоанатома о смерти.

– Мы считали, что он погиб. – Голос Галени был отстраненным, ровным. – Мой брат точно погиб. Барраярская безопасность приходила за нами с матерью, чтобы мы опознали то, что от него осталось. А осталось мало. Было нетрудно поверить, что от отца, бывшего – по свидетельствам – значительно ближе к эпицентру взрыва, не осталось буквально ничего.

Галени буквально рассыпался у Майлза на глазах. И тот был совершенно не в восторге от идеи своими глазами наблюдать этот распад. Бессмысленное расточительство офицерского состава – с точки зрения Империи. Вроде убийства. Или аборта.

– Мой отец вечно твердил о свободе Комарра, – продолжал негромко рассказывать Галени. Майлзу, световой панели или себе самому? – О жертвах, которые мы все должны принести ради его свободы. Особенно о жертвах. И человеческих, и прочих. Но, похоже, ему никогда не было дела до свободы тех, кто жил на Комарре. Лишь в тот день, когда восстанию пришел конец, я стал свободным. В день, когда умер отец. Я стал свободен смотреть на вещи по-своему, высказывать собственные суждения, выбирать свою жизнь. Или, во всяком случае, я так думал. Жизнь, – чуть повысившийся тон Галени был беспредельно саркастичен, – полна сюрпризов. – И он одарил световую панель хищным оскалом.

Майлз зажмурил глаза, пытаясь размышлять связно; это было нелегко, если учесть, что Галени, сидящий в двух метрах от него, излучал смертоубийственное напряжение, как раскаленная докрасна спираль. У Майлза сложилось неприятное ощущение, что его номинальный начальник сейчас утратил обзор стратегической картины в целом, поглощенный своей борьбой с призраками прошлого. Или не-призраками. Это стало Майлзу ясно.

Стало ясно, что нужно сделать – что? Он встал и на дрожащих ногах заковылял по комнате, проводя рекогносцировку. Галени без единого замечания наблюдал за ним сквозь ресницы. Выход только один. Он поскреб ногтями стены. Ни следа. Швы на полу и потолке – он забрался на скамью, и, борясь с головокружением, дотянулся до потолка, – не поддавались вовсе. Он зашел в маленький санузел, облегчился, вымыл над раковиной руки и лицо и смыл кислый вкус во рту холодной – другой не было – водой, напившись из сложенных чашечкой