Колымский тоннель

-- Ва-а-ась... Ты же сам говорил: вариантный мир. Это одно и то же, просто вариант. И запах

такой же, и природа, Вась... А люди здесь лучше... Правда?

Он встал, держа ее на руках. Он понял, что к чему. Он вспомнил, что никак не мог найти для

Светки обозначения.

Он вспомнил, что никак не мог найти для нее обозначения, когда она вот так открывалась.

Независимая, свободная -- все не то. Обозначение для нее нашлось, наконец. Она была -- равная.

Не снизу на него смотрела. И даже больше: он понял, что она ведь никогда и ни на кого не смотрела

снизу. Это чувствовали и гнали, втаптывали ее, пока не втоптали в Кешкину избушку. А дальше она

пошла сама. В пещеру. И от того места, где догнала Скидана, тогда еще Краснова, она вела и

утащила его за собой. Притворялась, что смотрит снизу, а он, слабак, позволял ей это, потому что

так ему было удобнее... А теперь она остается, а его отправляет дальше, одного, и ему страшно. Да

как ловко отправляет: притворяется, будто не хочет отпустить! Что ж, пусть. Раз ей так лучше,

Скидан притворится, будто ничего не понял, и пойдет дальше один. То есть, это она пойдет дальше

одна, а он просто вернется. Но ведь ТАМ ему не дадут стоять, там он должен будет -- вперед... Они

не встретятся больше, но утешением будет то, что, выйдя из пещеры ТАМ, он снова двинется

вперед, пусть даже следом за Светкой... Но сам... Нет, не то что-то. И не надо усложнять. Он пойдет

и...

-- Светочка, -- он бережно отнес ее к постели, -- я только до твоей избушки и сразу назад. Про

вариантные миры говорили пришельцы. У них такого нет. Может быть, их надо сводить... Я только

туда и -- назад. Может быть, немного провожу ребят -- и сразу назад.

Он положил ее, обмякшую, на разоренную постель и попятился к двери.

-- Ты мне веришь? Я теперь управлюсь дня за три...

Она, брошенная, смотрела исподлобья, закусив губу, и молча медленно кивала...

Он мчался во втором вагоне к тоннелю, бежал к нему от платформы, без сожаления оглянулся

на приветливый, но не принятый мир и бросился во тьму, отмечая по следам, что Иван с Гансом уже

там.

Он не догнал их в тоннеле. А на выходе, среди угольков, оставшихся от Кешкиной избушки, его

накрыло чем-то непонятным. Все вокруг лопнуло -- и небо, и скалы, и сам Василий, кажется, лопнул...

А когда пришел в себя, была знакомая одиночка лагеря "Ближнего", боль во всем теле, вата в голове,

кровь на языке, белые мошки перед глазами, а среди мошек -- этот следователь, который скоро

вернется.

"Со следователем почти ясно, -- подумал Василий. -- Либо он хочет сильно отличиться и сделать

на мне карьеру как на шпионе, либо он очень любит покой, и тогда..."

Ключ в двери повернулся, вошел следователь.

-- Эх Василий Александрович... Так ничего и не написал... И зачем вам эти лишние хлопоты?..

"Второй раз о хлопотах. Это не зря".

-- Я не Василий Александрович, -- сказал Краснов. -- Я Александр Васильевич. Но фамилия --

действительно Краснов. Можете проверить по номеру.

И он назвал номер и дату побега Александра Краснова, фронтового капитана-разведчика.

-- Хм, новая версия... -- Следователь оттопырил губу, размышляя. -- Но что-то в этом есть...

Давайте проверим.

Он окликнул кого-то за дверью и велел поискать формуляр. А сам уставился на Краснова.

-- Пока там ищут, расскажите кратко вашу версию.115

Василий изложил историю побега из полуторки -- разумеется, без перелома ноги -- и добавил,

что подстерег ушедшего как раз на охоту начальника лагеря и свел с ним счеты.

-- А вы знаете, -- сказал следователь, -- все совпадает. Эта история еще свежа... Ну, а тоннель?

-- Вы же туда не ходили, -- угадал Краснов.

-- Не решились -- сознался следователь. -- Хозяин избушку спалил и скрылся, а мы устроили

засаду... Ладно уж, откровенность за откровенность. За несколько часов до вас вышли двое.

Странная одежда и вообще. Оказали сильное сопротивление, оба погибли... Погиб лейтенант

Давыдов... Я как раз приехал принимать лагерь...

Незнакомый худенький лейтенант принес знакомую папку с делом Александра Краснова.

Следователь, оказавшийся самим начальником лагеря, извинился и тут же углубился в изучение

документов.

-- Не сохранилась фотокарточка, -- посетовал. -- Но ничего, можно сделать новую.

Чтение длилось с четверть часа. Не лабирийского, а здешнего -- Краснову заново привыкать к

знакомым часам. В эти минуты он размышлял, почему это столь быстро и круто переменилось

отношение к нему. Угадал желание начальства? Вот ты уже и снова раб, как обещала Светлана. И

нет пути назад, если из лагеря не убежать...

-- Ну-с, -- начальник оторвался от бумаг, -- так я не досказал. Едва мы заминировали тоннель и

соединили провода, -- появляетесь вы и попадаете под наш взрыв. Вы, Александр Васильевич,

уцелели чудом.

-- А зачем взорвали? -- Краснов почувствовал, как онемел язык и кровь отхлынула от всей

поверхности тела.

-- Да все от тех же хлопот! -- радушно сообщил начальник. -- Нет тоннеля -- нет хлопот!

Краснов откинулся на подушку. Это был конец всему. Конец жизни.

"Светка, ты была права... Ты, как всегда, была права... Пацан..."

-- Да, я не представился, -- улыбался начальник. -- Капитан Бугрин Марат Сергеевич.

Краснов кивнул.

-- Вам плохо? -- озаботился Бугрин.

-- Ничего, -- сказал Краснов. -- Уже лучше.

-- Я тоже фронтовик, -- продолжал Бугрин. -- От Курской дуги до Праги. Так сказать, начал там,

где вы закончили...

Краснов удивленно поднял на него глаза, но вспомнил, что он же теперь снова не тот, кем был.

Бугрин истолковал его взгляд по своему.

-- Вы, капитан, не обижайтесь. Ваша история могла быть и со мной. И не будем больше касаться

этой темы. Будем говорить о вашем сегодняшнем деле. А оно могло быть гораздо лучше, если б вы

тогда не сбежали. На вас потом пришла амнистия. Сам маршал Жуков заступился. Было

представление к званию Героя Советского Союза... Вот так, Александр Васильевич. Я-то вас

понимаю... Словом, на всем вашем прошлом теперь крест. Вы теперь уголовник, ибо висит на вас

статья за побег.

"Вот так вот, -- подумал Краснов. -- Свято место пусто не бывает". И спросил:

-- Конвоиры-то живы остались?

-- Живы, -- Бугрин усмехнулся. -- Вы их так быстро уделали, что они даже ничего не поняли.

Здесь их уже нет, конечно... Бывшего начальника лагеря, вашего однофамильца, на вас вешать не

будем. Вы не говорили, я не слышал. Был он, говорят, дерьмо порядочное, так что пусть он числится

в без вести пропавших. Все равно детдомовец, никто его не хватится. А нам жить дальше. Три года

отсидите и -- без поражения в правах! -- домой, старики ждут и письма пишут!.. -- Бугрин встал. --

Напишите все к завтрему в разрезе нашего разговора, долечитесь, поставим вас бригадиром, куда

полегче, и будем видеться: с одного же фронта, черт тебя возьми!

-- Кстати, -- он обернулся у двери, -- что за одежка у тебя?

-- Одного шпиона раздел, -- выдавил Краснов и закрыл глаза.

2. Суд присяжных.

Краснов так до конца и не вник, поверил ему начальник лагеря или просто принял удобную

версию, которая ставит на место беглого зека, а с него, с Бугрина, снимает хлопоты по разоблачению

американского шпиона. Судя по неприязни даже к самому слову "хлопоты", логично было

предположить, что Бугрин со своей колымской вышки плевал на все высшие интересы, ибо они есть

суета, в том числе плевал он и на Краснова. Однако приветливое внимание к больному указывало на

искренность капитана. Соединить же в одном человеке, в офицере МГБ -- человеческую душевность,