Рейс по ту сторону смерти (СИ)

   Последним в их списке, конечно, значился наш штрафной "Д'Артаньян", и не потому, что наш и штрафной, а, наоборот, из-за его французского происхождения. Жером им командовал до первой нашей радостной встречи, и к моменту второй, тоже негрустной, штрафники несильно сумели его изуродовать. В смысле, Жерома не изуродовали за его слова о нашем корабле. Вернее, о нашей - мы уже обангличанились. Ведь наш корабль действительно она - лапочка, наша надежда и мечта, пот и слёзы, истеричный ор и посвист боцманских дудок, зубовный скрежет под линьками и кровавые мозоли от такелажа. - Аврал, на реи, подонки!

   Просто мальчата грустят о мамах и корабль свой зовут мамой. И трепетно относятся к ней - не ленятся, об линьки шкуру сдирают. Уже без моряков - сами стали моряками. Медитация такая - говорю Плюшу, - десять...

Ложусь на палубу, задрав рубаху на спине, и думаю о хорошем... ду-ма-ю о хо-ро-шем... по-то-му что за-слу-у-у-ужил...

   Но Стужа даже нас удивил и озадачил. Он своё ментовское выражение лица как-то умудрился протащить с того свету - никогда не понять, серьёзно он, или прикалывается. А тут вдруг просто и ясно, без полунамёка на хохму спросил, сколько нашим мальчишкам нужно времени жизни? Вот сколько бы нам хотелось своим пацанам времени хоть для чего? До приватьера или капера? До первого шторма? До последнего сухаря и глотка воды? Всё, больше поводов задавать нам общие вопросы мы не давали. Жером стал первым помощником капитана, или просто капитаном - французские моряки не забыли своего шкипера. С его воцарением работы значительно прибавилось, он лично приводил свой корабль в порядок. Вот как дорвался бродяга до неограниченной пиратской власти, видать, что всю жизнь об этом мечтал. Матросы на него неприязненно поглядывали, да и пацаны были от него не в восторге.

   ***

   И совершенно напрасно, умница очень помог нам встретить первую настоящую беду. Душевнейший дядька, даже в Бога верит. Сам в этом убедился, когда услышал, как он, перекрикивая грохот бури, орал на распев что-то по-латыни. Эскадра влезла в шторм. Намудрили командиры с курсом, типа решили убраться с торной дороги. А где нет никого, там и жизни нет никому - потрепало нас! Ну, это я выживший так запросто говорю "потрепало", а когда трепало и выжить не надеялся. Знаете, что такое штормовой парус? Лично твоя роба на тебе и на мачте, пока ты пытаешься что-то сделать с этой тряпкой по команде шкипера. А когда слез радостно узнаёшь, что сделал всё не так, и мне снова нужно туда. И весело лезешь обратно, ведь на палубе слегка мокро - мачты ложатся на воду и волны смывают нас с палубы. Я зубами вцепился в ворот Плюша - не отдам! А Джим держал Захара за ноги.

   "Чтобы стоять, я должен держаться..." просто должен, просто держаться и держать своих... даже зубами - я понял, почему наши деды сточили передние зубы. Эта сказка длилась и длилась, и не кончалась, дядя Грегори отволок меня в каюту. Я, слегка отлежавшись, из неё выполз и даже доложился, что прибыл в распоряжение. Он спокойно указал мне на рею, надо поправить, пока не сорвало.

- Ай-ай, сэр, - проорал на бегу. Хватаю измученного Жеку за шкварник - бедное дитя!

- Где Джим? - перекрикиваю ветер.

- На бизани с казачатами! - орёт воодушевлённый Жека.

А мы на фок ползём - надо реи укрепить, в хорошую ж погоду ума не хватило!

   Как это закончилось, я не запомнил, чьи-то тёплые большие руки меня забрали, даже баюкали! И меня не стало - мне стало так хорошо в этих больших ладошах! Кто это был я так и не узнал, взрослые... наши пленные... наши игрушки боролись со штормом с нами, ради нас. И мы все были в их ласковых руках - нам бы самим не вывезти ту бурю.

   "Вместо тепла глыба стекла.

День догорает в ночь.

Из календаря вырвали день..."

Вырвали кусок жизни прям из тела - с ошмётками и кровью! Но тебе уже не больно. Мы с Захаром как с дуба рухнули. И мы не хотим лезть к людям - просто отстаньте! Нам страшно и плохо! Нам никого не надо!!!

   Меня не трогали, вообще не подходили - я лежал, обхватив коленки, скорчившись на палубе. Об меня запинались - я не реагировал. Меня обзывали - я не слышал. Меня презирали... но именно Грег не дал меня убить, выкинуть за борт. Он не дал пацанам исполнить приказ Командора - "балласт и падаль за борт". Хотя приказ был вообще и лично меня касался лишь на общих основаниях - никому никаких предпочтений. Но Грегори сказал, что пусть только рыпнуться, перетопит их вместе с этим сраным Командором. А я даже не скулил - меня накрыло - слишком много натворил для детской психики. Но однажды вырвалось, - воды!

И тут же к пересохшим губам приложили горлышко фляги. Я ощутил чью-то мягкую ладонь под затылком. Ой, да я ж на ручках, как маленький - Йонушка укачивает Захара, что-то мурлыча по-своему. Ага, пусть мальчишка поспит, в его жизни так мало ласки.

   Полностью очнулся только в строю - обычная команда Плюша, наказание и ритуал у нас такой.

- Смертники, кортики вон, левый рукав наголо, смешаем кровь! ... Девочки, идите рыбок посчитайте, ага?

- Ага. Только вы не задерживайтесь. - Пропели близняшки, на них наше изуверство не распространяется.

- Мы быстро. Итак, никто не ссыт? Тут никого не держат! - возвысил голос Грегори.

Мальчишки, вынув лезвия, угрюмо зыркнули исподлобья.

   ***

   А вечером Грегори, любуясь закатом, нас с Захаром расшевелил окончательно. Грегори Захара пожалел, это не Плюшевый за меня, а он с обнажённым кортиком выступил за него вопреки Командору. И Грег стеснительно начал рассказывать. Он же Зака сначала убить хотел, вообще. У него же братик - прячет его от Захара, но чтоб тот был рядом - у дяди Грегори. Они оказывается кузены, даже тётушка у них была - тётя Поли. И было б у них всё как в книжке, кабы Сбитого звали не Грегори а Томом, и Фред тётеньку не зарезал бы нахрен. Такой приличный, вежливый, очень способный мальчик, блин! Пел в приходском хоре, почти все псалмы знал - ещё бы, их тётя в строгости воспитывала, приучала к молитве. Но как-то раз Фреду показалось, что он видел её голышом через окошко в бакалейной лавке по соседству и пожаловался тётеньке. Она очень расстроилась, сказала, что бедного ребёнка искушает лукавый и велела молиться. Каждый день по три часа. Парень исступлённо исполнял обет, а Грег посмеивался, говоря, что пока тот бубнит на карачках, тётушка у бакалейщика никак не выберет чего бы ей хотелось к чаю сожрать. И впрямь она по странному совпадению ходила в лавку, когда пацан принимался за молитву. Увы, всякому рвению приходит конец, и Грег почти убедил кузена, что от его молитв лукавого уже кровавой слизью несёт и тошнит, и лучше бы им сходить прогуляться. Но тёмный дух не отступился, ведь когда они сдуру впёрлись в бакалейную лавку, коржиков им захотелось, нечистый снова навёл на парней морок - явил им картину блуда тёти с бакалейщиком. Грег с хохотом схватился за живот, Фред с рёвом за ножик, он прям на прилавке валялся, ну и... сильно удивлялся, когда уяснил, что жмуры настоящие. Грег перестал ржать, обозвал Фреда психованным дебилом и принялся распоряжаться. Он считал, что неплохо оставить всё как есть и уйти потихоньку, только набрать денег и сладких коржиков, типа это ограбление было. Фреди возразил, что тётю жалко и перед полицией будет неудобно, если её вот так увидят. Тела надо разрезать, особенно тому козлу вон то отпилить, закопать в навозе и потихоньку уйти, захватив денег, сладких коржиков, инжиру и орехов ещё. Грегори честно хотел отговорить брата от этой глупости, но тот уже приступил, пришлось помогать. Набрал Грег полные карманы миндалю, фиников и курочил кассу, когда вломилась полиция - сосед, сука такая, в окошко лавки заглянул, заподозрив по воплям неладное.