Право на безумие

- А что приснилось-то?

Сулин вздохнул и разом выпалил своей новой знакомой незнакомке все, что видел в своем то ли сне, то ли бреду. Пока он рассказывал, она смотрела на него с каким-то испуганным любопытством.

- Надо же. Я тебя просвещать прибыла, а ты сам потихоньку во всем начинаешь разбираться.

Посмотрела уже с непонятным интересом. Под ее взглядом Александр Иванович весь внутренне съежился и продолжил.

- Я не знаю. Может, есть все-таки что-то такое необъяснимое? Такое состояние, когда человек начинает видеть и понимать то, что в обычной жизни не замечает или не обращает внимания.

- Конечно, есть. Шизофрения называется. Вот ты, например, с ящерицами о серьезных вещах разговариваешь.

Он замолчал. Пристально глядя на свою собеседницу, пытался понять, всерьез она или нет.

- Мне мама приснилась, она и рассказала. Говорит: «Исправь свою ошибку». Я готов. Только не знаю еще точно – как. И не знаю, как попасть к Вере.

Ее взгляд из насмешливого стал серьезным. Сулину показалось, что в выражении лица промелькнула легкая тень уважения.

- Всегда восхищалась настоящими мужчинами. Особенно из людей. Как вы говорите – настоящий человек. Ваши женщины, наверное, самые счастливые на свете.

Она нежно погладила его по голове.

- Я расскажу и помогу. Для этого сюда и пришла. Хотя никогда не понимала, зачем люди всегда стремятся исправлять чужие ошибки.

- Это ты обо мне? Какие такие чужие ошибки я исправляю?

- Из того, что мне известно, я думаю, что гибель Веры – не твоя вина. Это вина меча и того, кто дал его тебе в руки.

Он хотел ее перебить, но она его остановила.

- Пойми, Сашка. Этот меч –  живой и никогда не покоряется держащей его руке с первого раза. Собака, и та не сразу с хозяином сходится, а у этого клинка разума гораздо и гораздо больше. А тебе его на посмешище сунули, а получилась трагедия, да еще такая кровавая. Сам едва не погиб, любовь твоя едва жива.

- Что?! Она жива? Скажи, она жива?

- Не совсем так, конечно, но еще не все потеряно. Точнее, я бы сказала, что потеряно только время. Время твоего счастья. Счастья, которое могло бы быть у тебя с Верой. Могли бы уже быть вместе, а теперь этого надо достичь.

- Она жива. Я хочу быть с ней. Покажи мне дорогу.

- Саша, постой. Пойми, сейчас ты ей ничем не поможешь. Вернуть ей окончательно жизнь может лишь тот, кто ее забрал. И это не ты. Это меч. Меч, который сейчас в руках твоего бывшего друга. Верни себе клинок, и ты вернешь ей жизнь. А душу ей вернет твой подарок. Но необходимо найти перстень, который был на ее руке, когда он ее отрубил.

- Кто это «он»?

- Он – это твой бывший друг и его меч. Потому что человек, держащий в руках это оружие, становится с ним единым целым. Поэтому и убивали ее не они, а именно он со своим мечом. Я только одного не могу понять, зачем Алексею это было нужно. Не хочется верить в то, что все произошло от простой и банальной зависти. Зависти к достатку, к успеху, к успеху у женщин. Хотя мелко это. У вас же очень близкие отношения… были. Ты же ему, кажется, и в работе помогал.

Сулин молчал. Он не верил этой женщине, не хотел верить. Но и не слушать не мог. Сладость оправдания медленно вползала в душу. Наконец он, протестуя, поднял руку, и она замолчала.

- Просто скажи, что мне нужно делать?

- Просто верни меч. Остальное он сделает сам.

- А если он его не отдаст?

Глаза собеседницы блеснули.

- У каждого есть выбор. Выбирай – либо безумная железка, либо твоя любовь. Живая, добрая, ласковая, и рядом.

Думая, что он еще ничего не решил, Сулин встал на ноги.

- Он сейчас, наверное, дома. Как мне туда добраться? Мы сейчас где?

- Где, где. Под Рязанью. Отвернись.

Она кокетливо улыбнулась и достала из выреза сарафанчика свернутые в трубочку деньги.

- Держи. Добраться до дома хватит. До железной дороги – пара километров.

Она махнула рукой, указывая направление.

- Не заблудишься?

Он покачал головой и, не попрощавшись, пошел в сторону станции.

Когда он совсем скрылся из виду, из кустов на карачках выполз карлик с медно-красным цветом кожи. Подойдя к женщине, закурил папиросу и спросил: «Ну, как?»

Та презрительно хмыкнула.

- Дети. По пути дозреет.

Карлик выпустил дым.

- Не сильно ли на любовь давила? Сомневаюсь я, что для него эта девушка так много значит.

- Любовь, это так. Сопутствующий фактор. Он скоро поймет, что его унизили, над ним посмеялись, а виновник здесь станет очевиден.

- Зачем он вообще нужен?

- Я думаю, только из-за того, что держал меч в руках и остался жив.

- Слишком много на этой земле тех, кто взял его в руки и выжил. Не находишь? Неудачные попытки были?

Она пожала плечами. Карлик растянулся на траве и пробормотал себе тихонько под нос, чтобы не услышала компаньонка:

- Да-а, дети. Пока еще дети.

Х

В принципе, вопрос по ужесточению контроля и повышению стабильности образцов они решили. Как ни кипятился Альберт Иванович (или Мольбертыч как его называли за глаза), но эксперимент не свернули, полностью согласившись именно сего доводами. Работа была проведена большая, глубокая. Даже те исследования, которые впоследствии отпочковались от основной темы, при опубликовании гарантировали различную известность в научных кругах. Но, поскольку, из-за витавшей в воздухе секретности, никаких публикаций в ближайшие лет пятьдесят не предвиделось, молодой (в основном молодой) и амбициозный научный коллектив горой встал за своего руководителя, полностью поддержав его версию дальнейшего развития образцов в целом и контроля за ними в процессе использования в частности.

Мольбертыча, под его недовольное бурчание о докторе Франкенштейне,  проводили с должным почетом. Присвоили очередное звание и отправили в параллельную лабораторию заниматься фундаментальными исследованиями. А Владимир Константинович, молодецки развернув плечи, начал внедрять одну из своих разработок, которая должна была решить основную проблему, возникшую при изменении образцов. Идея была проста по звучанию, но при ее реализации возникающие подспудно различные «ситуевины» требовали поистине фантастических решений. Если говорить просто, то Владимир Константинович решил вживить образцу дополнительный биоимплантат, который являлся бы своеобразным фильтром, отсекающим ненужные эмоции и мысли, а проще говоря, позволял бы его полностью контролировать и не бояться, что это создание сорвется с поводка и начнет убивать направо и налево, или впадет в зимнюю спячку.

Владимир Константинович был большим светилом отечественной биологии. Мог бы, конечно, быть просто очень авторитетным ученым с мировым именем, но продолжительная работа в Центре специальной медицины под руководством профессора Желаева, похоже, навсегда закрыла его имя и его достижения от мировой общественности. Но он не жалел. Для него главным в жизни являлась работа, а теперь он мог работать всегда и работать именно над теми темами, которые ему были интересны. Его лаборатория активно и успешно занималась разработками в области клонирования, биоструктурирования и генной инженерии. Работали, в основном, на чистую науку. Заказчик, иногда, конечно, корректировал направление исследований, но это больше носило рекомендательный характер. Финансирование было огромным, а контроль очень слабым. Другой бы на его месте накупил себе недвижимости за границей и предавался другим радостям жизни, но он работал. Ни одной копейки не ушло из лаборатории. Если и случались нецелевые расходы, то они касались зарплат и прочих выплат сотрудникам. Каждый из них, вплоть до уборщицы, получил от лаборатории жилье, да и на зарплату не жаловался. Естественно, что его сотрудники готовы были носить Владимира Константиновича на руках и пошли бы за ним в огонь и в воду, фигурально выражаясь, конечно. Поэтому и поддержали его, а не Мольбертыча, хотя и не каждый из ученых был на сто процентов уверен в его правоте. Но, утешив себя тем, что нейтронную бомбу тоже кто-то когда-то сотворил, и ни к чему ужасному это не привело, они пошли за своим бессменным научным и коммерческим директором, спрятав свои сомнения глубоко внутри.