Вспомни о Флебе

они становились. Он пытался не слишком в них погружаться, вызывал в памяти скуку одинокого форпоста Оборотней на планете, то беспокойство, что мучило его тогда даже в обществе Кирачелл. И все же он с сердечной болью первой юношеской любви мечтал о ее робкой улыбке и слышал тихий голос во всей его прелести. Иногда он боялся, что Йелсон чувствует это, и что-то внутри у него ворочалось от стыда.

Йелсон пожала плечами, прижала ружье к плечу и выстрелила в четвероногую тень на тренировочном экране. Та рывком остановилась и будто растворилась в тенистом полу у нижнего края экрана.

Хорза устраивал лекции.

Он казался сам себе приглашенным в колледж доцентом, но чувствовал необходимость объяснить остальным, почему он делает то, что делает, почему Оборотни поддерживают идиран и почему он верит в то, за что воюет. Он называл это вводными совещаниями, и речь на них шла о Мире Шара и Командной Системе, их истории, географии и так далее, но он всегда заканчивал тем (и вполне намеренно), что говорил о войне в целом или о тех ее аспектах, которые никак не были связаны с планетой, к которой они приближались.

Маскировка под вводные совещания давала ему повод оставлять Бальведу в ее каюте, пока он, вышагивая по столовой, говорил с членами Отряда Вольных Наемников. Он не хотел, чтобы эти совещания превращались в дискуссии.

С Перостек Бальведой никаких затруднений не возникало. Ее скафандр, несколько безобидных на вид украшений и прочие мелочи они выбросили в вакуум-трубу. Бальведа была проверена всеми приборами, которыми располагал скромный медпункт "ВЧВ", и вышла оттуда чистой. Она казалась вполне довольной своей жизнью хорошо содержащегося пленника, ограниченная, как и все остальные, кораблем, и только на ночь да изредка ненадолго днем запираемая в каюте. Хорза не подпускал ее к рубке, просто на всякий случай, но Бальведа, казалось, особенно и не стремилась познакомиться с кораблем - как делал и он сам, когда попал сюда. Она даже не пыталась внушить кому-либо из наемников свои взгляды на войну и Культуру.

Хорзе очень хотелось знать, насколько уверенно она себя чувствовала. Бальведа выглядела дружелюбной и совершенно беззаботной, но иногда, когда он смотрел на нее, ему казалось, что он замечает внутреннее напряжение и даже проблескивающее отчаяние. С одной стороны, это успокаивало его, но с другой он снова чувствовал себя отвратительно жестоким, как при рассуждениях о том, почему агент Культуры все еще жива. Иногда он просто боялся добраться до Мира Шара, но чем дольше тянулось путешествие, тем больше его радовала перспектива начать операцию и покончить с сомнениями.

Однажды, когда они только что поели в столовой, он позвал Бальведу в свою каюту. Женщина вошла и села на тот же самый стульчик, на котором сидел и он, когда его вскоре после вступления в отряд пригласил Крайклин.

Лицо Бальведы было спокойным. Она сидела элегантно, поза ее стройного тела была одновременно расслабленной и уверенной. С узкого, с тонкими чертами лица на него