Олимп

Мужчина предпочел бы сразу направиться в Парижский Кратер, но там царила глубокая ночь, а чтобы разглядеть все, что нужно, Даэману требовались солнечные лучи. До рассвета оставалось еще семь часов, и за это время сын Марины собирался наведаться в большую часть оставшихся двадцати девяти узлов. Тем более что после бегства из Парижского Кратера он уже посетил Киев, Беллинбад, Уланбат, Чом, Дрид, Дом Ломана, Фуего, Кейптаунскую Башню, Деви, Мантую и Сатл Хейтс. Из них только Чом и Уланбат находились под властью голубого льда, и вряд ли с тех пор положение успело сильно измениться. Но даже если на проверку всего списка уйдет полных двенадцать часов, то в Парижском Кратере будет еще светлым-светло.

А где, как не там, Даэман сумеет осуществить задуманное?

Надев на плечи лямки тяжелого рюкзака и подняв свой арбалет, разведчик пошагал к павильону под шелест раскидистых пальмовых листьев, овеваемых легким тропическим бризом, и, мысленно попрощавшись со всей этой красотой, отстучал первый код списка.

33

Более тридцати лиг – почти девять миль – одолел Ахиллес вверх по склону Олимпа с безжизненным, но прекрасно сохранившимся телом Пентесилеи на плечах, и он готов тащить свою ношу еще пятьдесят, или сто, или тысячу лиг, если уж на то пошло. Вот только здесь, на высоте около шестидесяти тысяч футов, тепло и воздух внезапно кончаются.

Три дня и три ночи, позволяя себе лишь сон урывками да короткие передышки, сын Пелея и богини Фетиды, внук Эака, взбирался по стеклянному туннелю хрустального эскалатора, восходящего на пик Олимпа. Разбитый у самого подножия в первые же дни сражений между объединенными силами Гектора/Ахилла и бессмертными, выше эскалатор сохранил и нагнетенную атмосферу, и нагревательные элементы. Вплоть до отметки в шестьдесят тысяч футов. До этой точки. До сих пор.

А здесь – не то зигзаг молнии, не то плазменный луч аккуратно перерезал трубу, оставив зияющий прогал длиною в четверть мили, если не больше, отчего хрустальный эскалатор на красном вулканическом склоне сделался удивительно похожим на змею, разрубленную тяпкой. Достигнув открытого конца тоннеля, ахеец прорывается сквозь защитное поле и пересекает жуткую пустоту, неся свое оружие, щит и тело Пентесилеи – труп амазонки, окропленный консервирующей амброзией Паллады Афины и бережно завернутый в некогда белую простыню из греческой командирской ставки, – но, оказавшись у края трубы, когда легкие героя взрываются от натуги, глаза сжигает отчаянная резь, от низкого давления из ушей сочится кровь, а жестокий мороз царапает кожу, Пелид видит перед собой разрушенный участок туннеля, который тянется на целые мили, ползущую вверх по все более скошенному склону развалину, лишенную тепла и воздуха. На месте лестницы, по которой он прежде карабкался, Ахилл обнаруживает россыпь острых осколков, искореженного стекла и металла, которой не видно конца. Ледяная безвоздушная труба не укрывает даже от ревущего неистового ветра.

Проклиная все на свете между судорожными хрипами, ахеец нетвердым шагом спускается по открытому склону, пробивается назад сквозь гудящее поле в отверстие хрустального туннеля и, бережно положив обернутую ношу, валится на металлические ступени. Кожа огрубела и потрескалась от мороза. «Почему же так холодно в такой близи от солнца?» – недоумевает мужчина. Быстроногий Пелид уверен, что взобрался выше самого Икара, а ведь солнечные лучи растопили воск на крыльях этого мальчика, мечтавшего стать птицей. Разве нет? Такими же стылыми и бесприютными были вершины гор на земле Хирона, в стране кентавров, где прошло детство Ахилла; чем выше, тем разреженнее становился воздух. Ахеец разочарован: от Олимпа он ожидал большего.

Мужчина достает маленький кожаный мех из-под плаща и выжимает на запекшиеся губы последние капли вина. Остатки сыра и хлеба он съел десять часов назад, полагая, что скоро достигнет вершины. Однако, похоже, у этой горы верхушки вообще нет.

Кажется, миновали целые месяцы с того памятного утра, когда сын Пелея отправился в путь. Неужели три дня прошло с тех пор, как герой убил царицу амазонок и в небесах закрылась Дыра, отрезав от него Трою, ахейцев и верных мирмидонцев? Хотя плевать он хотел на пропавшую Дырку. Быстроногий не намерен возвращаться, пока не оживит Пентесилею и не сможет назвать ее своей суженой. Жаль только, не успел подготовиться к путешествию. Тремя днями ранее, покидая командирскую ставку на бранном поле у подошвы Олимпа ради сражения с гордыми всадницами, Ахиллес рассчитывал вернуться через пару часов и потому захватил жалкие крохи съестного. В то утро сила, переполнявшая героя, казалась беспредельной, как и бурлящий гнев.

И вот теперь неизвестно, достанет ли ахейцу этой самой силы, чтобы спуститься обратно по металлической лестнице длиною тридцать лиг.

«Может, и хватит, если бросить мертвую женщину», – мелькает у него в голове, но герой прекрасно знает, что никогда не сделает этого. Просто не сможет. Как там выразилась Афина? «Феромоны вынесли приговор, и он окончателен. Дышит она или нет, Пентесилея – твоя первая и последняя страсть в этой жизни…»

Ахилл, сын Пелея, не имеет ни малейшего понятия о феромонах, зато понимает неотвратимость проклятия Афродиты. Страсть к амазонке, павшей от его беспощадной руки, снедает мужчину изнутри сильнее, чем лютый голод, от которого урчит в пустом животе. Обратной дороги нет. Афина говорила об исцеляющих баках на вершине вулкана, секрете богов, источнике их телесной неуязвимости и бессмертия, той потайной тропинке через «ограду зубов», а вернее, ненарушимую границу, отделяющую свет и жизнь от вечной тьмы. Целебные баки. Вот куда он положит Пентесилею. И когда любимая снова задышит, она станет невестой Ахилла. Даже могущественные Мойры не помешают ему исполнить задуманное.

Правда, сейчас его сильные загорелые руки дрожат от переутомления; герой наклоняется вперед и опускает их на окровавленные колени поверх наголенников. Потом глядит сквозь прозрачные своды туннеля и – впервые за долгие три дня – по-настоящему проникается открывшимся зрелищем.

Солнце уже на закате, и тень Олимпа накрыла багровый пейзаж далеко внизу. Дыра, как уже говорилось, бесследно исчезла; нет больше лагерных костров на красной равнине. Извивы эскалатора тянутся вниз на тридцать лиг; хрусталь переливается в вечерних лучах и ярко блестит на фоне склона, погруженного в сумрак. Далее тень ложится на линию берега, на крохотные с виду холмы и даже на море, чьи теплые волны лениво накатывают на песок. Это на севере, а на востоке перед Ахиллом высятся, пронзая низкую пелену обагренных закатом облаков, еще три белоснежных пика. При взгляде на выгнутый край земли сын Пелея приходит в изумление. Всем известно, что мир либо плоский, либо похож на блюдце, то есть середина его должна изгибаться вниз, а не вверх, как тут. Хотя вулкан ведь не греческий, это ахеец усвоил много месяцев назад; немыслимо высокая гора, синее-синее небо и красная земля – таким и должно быть жилище бессмертных, а значит, по рассуждению Ахилла, и здешний горизонт может вытворять все, что ему вздумается.

Герой оборачивается, чтобы взглянуть наверх, и тут на склоне внезапно появляется бог.

Маленький такой божок по меркам Олимпа: ростом в жалких шесть футов, чуть ли не карлик. Пелид замечает согбенную спину, бороду и уродливое лицо. Бессмертный быстро отворачивается и, приволакивая ногу, обходит эскалатор в поисках повреждений. Ахилл не хуже любого аргивского воина знаком с олимпийским пантеоном: он тут же узнает Гефеста, покровителя огня и главного ремесленника среди богов. Похоже, осмотр почти закончен. Калека замирает на пронизывающем ветру посреди открытого склона, почесывая бороду и что-то бормоча себе под нос, спиной к человеку, которого, как и его ношу, судя по всему, попросту не заметил.

Не дожидаясь, пока бессмертный обратит на него внимание, Пелид разгоняется, прорвав защитное поле, хватает бога огня и показывает ему серию своих излюбленных приемов: для начала хватает Гефеста за дебелую талию (этот знаменитый захват принес Ахиллу бесчисленные награды на состязаниях между борцами), затем опрокидывает врага и швыряет головой вниз о красную скалу. Бог изрыгает проклятие и пытается подняться. Тогда быстроногий рвет на себя крепкую руку гнома-олимпийца и бросает его через плечо с полным переворотом согбенной спиной о камни (движение называется «летящая кобылица»).