Разведчик Пустоты

– Тогда у нас с ней много общего, – холодно проговорил пророк. – Отойди.

– Она не желает, чтобы ее потревожили, – настойчиво повторил сдавленный голос, звучавший сейчас еще менее дружелюбно.

Другие служители начали возвращаться.

– Твое верноподданное упрямство делает честь твоей госпоже, однако довольно этой болтовни.

Талос склонил голову, не сводя взгляда с женщины. Он не хотел бессмысленного убийства.

– Ты знаешь, кто я?

– Кто‑то, кто хочет войти вопреки желаниям моей госпожи.

– Это верно. Но также верно и то, что я хозяин этого корабля и твоя госпожа – моя рабыня.

Остальные служители вновь отшатнулись под защиту теней, шепотом повторяя имя пророка. «Талос, Талос, Талос…» – словно шипение скальных гадюк.

– Она нездорова, – сказала обмотанная повязками женщина.

Теперь в ее голос прокрался страх.

– Как тебя зовут? – спросил ее Талос.

– Вуларай, – ответила она.

Талос чуть улыбнулся под наличником шлема. «Вуларай» по‑нострамански означало «лжец».

– Забавно. Ты мне нравишься. А теперь отойди в сторону, прежде чем ты перестала мне нравиться.

Служительница попятилась, и воин заметил блеск металла под рваным тряпьем, заменявшей ей одежду.

– Это гладиус?

Существо замерло.

– Повелитель?

– Ты носишь гладиус легиона?

Она обнажила висевший на бедре клинок. Для Повелителя Ночи гладиус был коротким колющим оружием длиной с предплечье воина. В руках человека он превратился в полноразмерный меч. Узор ностраманских рун, вытравленный в темном металле, не оставлял места для сомнений.

– Это, – сказал Талос, – оружие легиона.

– Это был подарок, повелитель.

– От кого?

– От лорда Кириона из Первого Когтя. Он сказал, что мне необходимо оружие.

– Ты знаешь, как им пользоваться?

Забинтованная женщина пожала плечами и ничего не ответила.

– А если бы я просто отшвырнул тебя в сторону и вошел, Вуларай? Что бы ты тогда сделала?

В ее сдавленном голосе послышалась улыбка.

– Я бы вырезала вам сердце, господин мой.

Навигаторские покои были освещены немногим лучше, чем остальные комнаты и коридоры корабля, – их озарял тусклый, нездоровый свет тридцати без малого мониторов, подключенных к внешним пикт‑камерам. Они отбрасывали сероватый отблеск на остальную часть обширной комнаты, превращая круглый бассейн в ее центре в лужу расплавленного свинца. В воздухе висела густая мясная вонь амниотической жидкости.

Она держалась подальше от воды. С захвата «Эха проклятия» прошли долгие месяцы, и половина корабля была очищена с помощью огнеметов – однако Октавия поклялась использовать амниотический бассейн только для полета в варпе, когда ей требовалась самая тесная связь с машинным духом корабля. Талос, видевший Эсмеральду, предыдущую обитательницу этих покоев, отлично понимал, почему Октавия отказывается проводить слишком много времени в питательном растворе.

С химической вонью амниотической жидкости мешались другие запахи, связанные с личным пространством Октавии: острый душок человеческого пота, запах плесени, исходящий от ее книг и свитков пергамента, и слабый – но не неприятный – аромат ее волос. Даже недавно вымытые, они выделяли жир.

И было что‑то еще. Что‑то похожее на запах менструальной женской крови, с тем же богатством оттенков. Близкое, но не совсем.

Талос прошел по краю бассейна к трону, обращенному к мониторам. Каждый из экранов показывал разные участки обшивки корабля и ледяной вакуум снаружи. На нескольких виднелось серое лицо планеты, на орбите которой они вращались, и контрастно‑белый шар ее каменистой луны.

– Октавия.

Ее глаза распахнулись и взглянули на него с той секундной затуманенностью, что следует за сном и предшествует полному пробуждению. Ее темные волосы были, как обычно, собраны в конский хвост, свисавший из‑под шелковой банданы.

– Вы проснулись, – сказала навигатор.

– Так же как и ты.

– Да, – согласилась она, – хотя лучше бы не просыпалась. – Губы девушки изогнулись в полуулыбке. – Что вам снилось?

– Я мало что могу вспомнить.

Воин указал на планету на экранах.

– Ты знаешь, как называется этот мир?

Она кивнула.

– Септимус мне сказал. Я не понимаю, почему вы решили вернуться сюда.

Талос покачал головой:

– Я тоже. Я помню только обрывками даже то, что было до последнего видения. – Он медленно выдохнул. – Дом. Или, по меньшей мере, наш второй дом. После Нострамо была Тсагуальса, мертвый мир.

– Ее колонизовали. Население небольшое, так что это произошло недавно.

– Я знаю, – ответил он.

– И что же вы собираетесь делать?

– Не знаю.

Октавия заерзала на троне. Она все еще была завернута в тонкое одеяло из потершейся ткани.

– В этой комнате всегда холодно.

Девушка взглянула вверх, ожидая, что ее собеседник заговорит. Когда стало понятно, что отвечать тот не собирается, она сама нарушила тишину:

– Было трудно привести корабль сюда. Свет Астрономикона не достигает таких далеких от Терры областей, и волны варпа тут чернее черного.

– Могу я спросить, каково это было?

Отвечая на вопрос, навигатор рассеянно теребила выбившуюся из хвоста прядь волос.

– Варп здесь темен. Совершенно темен. Все цвета – лишь оттенки черного. Вы можете представить тысячу оттенков черного – и каждый темней предыдущего?

Он покачал головой.

– Ты требуешь, чтобы я представил нечто, абсолютно чуждое материальному миру.

– Он холоден, – сказала навигатор, отводя взгляд. – Как цвет может быть холодным? В черноте я ощущала присутствие обычных мерзких сущностей: вопли душ, бьющихся о корпус судна, и раковые опухоли, разрастающиеся вдалеке и одиноко дрейфующие в пустоте.

– Раковые опухоли?

– Только так я могу описать их. Огромные, безымянные средоточия боли и яда. Злокачественные и разумные.

Талос кивнул:

– Души ложных богов, вероятно.

– Ложных, несмотря на то что они существуют?

– Не знаю, – сознался он.

Девушка вздрогнула.

– Там, где мы бывали раньше, даже вне света Астрономикона… те места всё еще хоть немного освещал маяк Императора, не важно, как далеко от него мы забирались. Можно было различить тени и образы, скользящие в волнах варпа. Бесформенных демонов, плывущих сквозь жидкий огонь. Здесь я не вижу ничего. Дело тут не в том, чтобы найти дорогу в штормовом эфире, как меня учили. Здесь мне пришлось брести в темноту, нащупывая более спокойные пути, те, где ревущие ветра умолкали хотя бы на краткий миг.

На какой‑то миг Талоса поразило сходство ее ощущений и его собственных, пережитых в те секунды, когда он погружался в видения.

– Мы у цели, – сказал он. – Ты хорошо справилась.

– Я почувствовала кое‑что еще. Почти незаметное. Некие сущности, теплее, чем варп вокруг них. Как будто глаза, следящие за мной, когда я подводила корабль ближе.

– Нам стоит беспокоиться о них?

Октавия пожала плечами:

– Понятия не имею. Это лишь одно из тысячи проявлений безумия.

– Мы добрались. Вот что имеет значение.

Между ними снова повисла тишина. На сей раз ее нарушил Талос:

– Когда‑то, очень давно, у нас была здесь крепость. Замок из черного камня со шпилями, корчащимися, словно в пытке. Крепость привиделась примарху однажды ночью, и он согнал сотни тысяч рабов, чтобы построить ее. Это заняло почти двадцать лет.

Он замолчал. Октавия смотрела на бесстрастную череполикую маску его наличника, ожидая продолжения. Талос вздохнул, и вокс превратил его вздох в рычание.

– Внутреннее святилище называлось Галереей Криков. Кто‑нибудь уже говорил тебе об этом?

Октавия покачала головой:

– Нет, никогда.

– Галерея Криков была метафорой в своем роде. Мучения бога, отображенные в крови и боли. Примарх хотел переделать мир вокруг себя так, чтобы картина греха в его разуме соответствовала окружению. Стены были из плоти – люди, сплавленные воедино и превращенные в архитектурные сооружения. Магия поработала там не меньше технологии. Полы были покрыты ковром из живых лиц, о сохранности которых заботились сервиторы‑кормилки.