Спроси у Ясеня [= Причастных убивают дважды]

Наша связь была мимолетной. Но она была. Такой уж я человек. Можешь как угодно меня называть. Осокорь, например, славившийся своей простотой, так однажды высказался:

— Танька, да ты же просто блядь. Блядью родилась — блядью и умрешь. Но ты очень хорошая, красивая, умная, добрая блядь.

— Спасибо, Петя, — сказала я ему тогда.

Правда, я не обиделась. Наоборот — мне было приятно. Меня все любят и честно говорят об этом. И я многих люблю, на самом деле люблю. Просто некоторых я люблю особенно. Но одного, только одного, любила по-настоящему. Он это понимал. А с кем я сплю — это дело десятое. Ну не могу я долго без этого, не могу, братцы-кролики! Все из рук к черту валится, психую, злюсь, соображать начинаю плохо… И онанизмом не люблю заниматься, ну не люблю! Вот такая я была… Да, была, потому что теперь я другая…

Сергей так и не узнал о том, что произошло между мной и Женькой, во всяком случае, мне казалось, что не узнал. А вообще-то Ясень считал и говорил об этом не раз, что Причастный к Причастному ревновать не может, потому что причастность — это исключительная ценность, она и была для него тем, что он ставил выше любви, выше жизни, выше всего. Женька Жуков, нареченный здесь, в Москве, Кедром (кличку, конечно, как всегда, выдал Вайсберг), очень быстро стал всеобщим любимцем, а жена его Люба Гуревич спустя какое-то время стала Пальмой! («Вот она Пальма-то настоящая, из Хайфы, а в Верхней Пышме, деточка моя, пальмы не растут», — пояснил мне Леня). Так нас стало пятеро. И это было уже серьезно. Формировался потихонечку наш «теневой кабинет»: Ясень — премьер, Тополь — министр внутренних дел и безопасности, Кедр — министр информации, печати и науки, я — министр культуры и спорта, Пальма — министр здравоохранения (Любаня прекрасный врач-кардиолог и, кстати, кандидат в мастера спорта по теннису). Но это, разумеется, были шутки. Каждый из нас пока занимался всем. Мы создавали агентурную сеть, знакомились с зарождающимся в стране легальным бизнесом и коммерцией, чтобы получить собственные источники финансирования, устанавливали контакты на разных уровнях реальной власти, ездили по городам Союза, искали людей, мотались в загранку для обмена опытом с коллегами, нащупывали пути для внедрения в отечественную мафию, копались в архивах КГБ, учились у них методам работы, учились у всех, учились друг у друга, учились, учились, учились и снова искали людей.

Контролировали мы реальную ситуацию в стране? Мне казалось, что нет. Ясень считал, что в какой-то мере, а Тополь философски отвечал на этот вопрос, что, если б, не мы, все было бы еще хуже, гораздо хуже, и в Карабахе, и в Тбилиси, и… в Москве. Кто из нас какие функции выполнял, решалось по ходу дела. Права у всех были равные, решения принимались коллегиально. Некоторое преимущество имел только Ясень. Все-таки он являлся отцом-основателем, персональным избранником и ставленником Дедушки. А вообще никакой субординации не существовало. Для некоторого упорядочения и еще одного уровня конспирации мы присвоили себе номера, означавшие не более чем последовательность вступления в организацию: Ясень бьи Первый, я — Второй и так далее.

Надо заметить, только Четвертый, то бишь Кедр, занимался работой по специальности. Его психология была для нас в то время, быть может, важнее всего остального. Ведь интуитивный набор людей, разумеется, не годился при формировании среднего и нижнего звена организации. Здесь-то и потребовались психологические тесты. Плюс к тому под руководством Кедра целая группа молодых талантливых психологов работала над созданием различных программ для практического применения. Темы были, например, такие: установление контактов с людьми из высших эшелонов власти, вербовка рядовых агентов, адаптация прошедших войну и адаптация прошедших зону, психология толпы, воспитание детей в условиях обострения конфликта поколений…

Таким образом, юные психологи Кедра оказались частично втянутыми в наши проблемы на очень серьезном уровне, их уже трудно было назвать просто исполнителями. Так появились первые «полупричастные» (деепричастные, как шутил Тополь) — термин, конечно, никому не понравился. И Ясень распорядился ввести понятие «категория причастности». Мы пятеро стали принадлежать к высшей категории. А банда кедровских психологов, зам. Тополя по секретной части, сестра Ясеня и еще несколько человек были отнесены к первой категории. С каждым годом градация по категориям становилась все сложнее. В сегодняшней нашей системе их уже пять. А впрочем, какая разница! Как быстро любое дело оборачивается рутиной! Как быстро!

А меж тем в конце того года я действительно забеременела.

Вдень рождения и на Новый восемьдесят девятый год я уже не пила шампанского. Только соки. Курить, естественно, бросила, ну и «излишества всякие нехорошие» тоже пришлось временно забыть. Так что, по старым моим понятиям, никаких радостей в жизни не осталось. Однако на самом-то деле настроение было на редкость отличное. Впервые за последние семь лет я встречала праздники бодро и оптимистично. Как в детстве. Действительно как в детстве. Вместо простеньких взрослых радостей — ожидание, предвкушение счастья. Словно и впрямь вот тут, в уголке под елкой, ждет меня мой главный подарок в шелестящей искрящейся упаковке. И надо только встать, подойти, развернуть его — и… Я сразу стану мамой, на свете появится крошечный, смешной, похожий на меня и на Сережу человечек.

Мы вручили друг другу презенты и действительно положили их под украшенную елку, и елка была настоящая, пушистая, пахнущая лесом, морозом, мандаринами и давно прошедшими временами. Но в этом ностальгически горьковатом аромате уже отчетливо ощущался тонкий привкус надежды, мечты, наступающей весны, завтрашнего счастья. Мы оба прекрасно понимали это, но, боясь сглазить, Сергей не рискнул дарить мне что-нибудь для будущего ребенка, даже в написанных к празднику стихах он суеверно не упомянул о малышке ни единым словом.

Однако зря он так боялся сглазить. Никакого сглаза на свете не существует. Впрочем, точно также, как и пресловутой улыбки фортуны. Уже в конце января открылось кровотечение, и меня увезли в Кунцево на «Скорой». Я провалялась там три недели как дура. Даже читать не было никаких сил. Если не смотрела телевизор, просто лежала, уставясь в потолок. Хваленые эскулапы из Кремлевки со всем их арсеналом импортной химии и техники помочь не смогли. Сделали чистку. Не скажу, что это уж очень больно. Просто… Ну, в общем, веселенькая история.