Спроси у Ясеня [= Причастных убивают дважды]

В общем, разговор о делах довольно быстро увял, и с гораздо большим увлечением мы все четверо, даже Ясень, осуждали, помнится, только что закончившуюся Олимпиаду. Но запомнился вечер совсем не поэтому. В девять часов в программе «Время» сообщили о Сумгаите. Мы все умерли. Даже Виктор, не читавший книг и газет. Все же и тогда массовая резня была еще в диковинку.

Я повернулась к Ясеню и жутким громким шепотом бросила его, позабыв о всякой конспирации:

— Ты знал?!

— Нет! — ответил он сразу. — Нет. Ты что?!

Непривычный испуг услышала я тогда в его голосе.

Конечно, нормальные посиделки на том и закончились. Ребята скоро ушли, торопливо попрощавшись, а со мной сделалась натуральная истерика.

— Мы проморгали! Мы опять все проморгали! Какого черта мы вообще работаем, если не можем уберечь людей от таких провокаций? Кто, какая сволочь блокирует нам информацию?! Что там вообще происходит?

Сергей пытался сначала успокоить меня, потом плюнул на это безнадежное дело и принялся звонить по всем телефонам. И чем больше он получал информации по спецканалам, тем страшнее нам становилось — от масштабов происшедшего, от вранья в эфире, от беспомощности руководства страны, от собственной беспомощности. В тот вечер Ясень разговаривал даже с Горбачевым. Но что было толку от всех этих разговоров!

Дедушке Сергей позвонил на следующий день, уже с Варшавки. Базотти цинично сообщил, что это только начало, добавив с извечной своей любовью к русским поговоркам, что ягодки еще впереди, и велел не дергаться до поры. Меня это, конечно, взбесило. Я еще не привыкла тогда к его пророческим заявлениям, не усвоила до конца специфическую субординацию службы ИКС. Причастным никто и ничего ни приказать, ни запретить не мог, даже Дедушка — так было заведено, но авторитет Базотти был безграничен и непререкаем. Сотрудники службы ИКС по всему миру и сотрудники других знаменитых спецслужб знали, что за бандитской и грубоватой простотой его изречений кроется высшая мудрость. К его мнению прислушивались посерьезнее, чем к иному приказу. Прислушивались знаменитые правозащитники и президенты крупных держав, скептически настроенные большие ученые и упрямые, не слишком далекие военные, прислушивался даже самолюбивый и своенравный Малин. Но только не я. Почему? Потому что еще очень плохо знала Дедушку? Да нет, просто я — это я.

В общем, уже через неделю я вылетела в Карабах вместе с группой спецназа из двадцати четырех человек. Почему в Карабах? Ну, так мне объяснили, что оттуда все началось. Почему со спецназом? А с кем еще? С врачами, с проповедниками, с колонной гуманитарной помощи? Наверно, это было бы еще глупее. Или глупее уже некуда?

Без знания армянского и азербайджанского языков, без понимания сути конфликта, без всякого опыта миротворческой деятельности — что мы могли там сделать? Недели две ушли как бы на ознакомление с ситуацией. Ребята что, ребята чувствовали себя нормально, для них было все обычно: ожидание работы — тоже работа. Патрулирование, разведка, рекогносцировка, налаживание взаимодействия с местной милицией. А я была в отчаянии. Я непредставляла, с чего начинать, психовала жутко, и лейтенант Паша Воронов даже придумал такой дежурный грустно-шутливый вопрос:

— Танюх, мы кому помогать приехали: местному населению или тебе?

А потом был пронзительно солнечный, ясный день, и маленькое задрипанное такое армянское селение на повороте дороги, я даже названия его не запомнила. Чуть поодаль на белой заснеженной равнине выстроились ровными рядами аккуратные финские домики еще не функционирующего горного курорта, а здесь у дороги лепились одна к другой покосившиеся лачуги, сакли или как их там называют, и была какая-то жуткая обреченность в этой съежившейся на солнце среди голых скал и снеговых шапок деревушке. В старых домах засели азербайджанские боевики, за финскими домиками окопались армянские освободители.

Боевые действия, собственно, уже начались, их прервало появление нашей «вертушки». Уже в полете мы получили сообщение, что, по данным местного ГБ, в поселке в качестве заложников удерживаются женщины и дети. Уважительная тишина встретила нас на входе в селение, когда шум движка и лопастей остался далеко позади. По вертолетам тогда еще не стреляли: то ли не из чего было, то ли просто война всерьез не развернулась, а вот по бойцам спецназа огонь могли открыть и те, и другие. Во всяком случае, так нас инструктировали. Поэтому, грамотно рассредоточившись на местности, мы заняли ключевые позиции. Тишина теперь стояла такая, будто в этом месте уже давно не было ни одной живой души. И тогда я поняла, что настал мой звездный час.

Я вышла на середину улицы между домами с белым платком в поднятой руке, сняла с шеи автомат, бросила, его перед собой и закричала:

— Выходите! Мы всем гарантируем жизнь и свободу. Сдавайте оружие и уходите в горы. Мы не будем не только записывать ваши имена, но даже фотографировать вас. Я обращаюсь к вам от имени Комитета госбезопасности СССР, я — командир группы спецназа старший лейтенант Иванова. Через десять минут здесь будут вертолеты войск МВД. Вы будете окружены. У вас остается очень мало времени! Сдавайте оружие, друзья! В кого вы хотите стрелять? Здесь ни в чем не повинные женщины и дети.

Тишина сделалась просто фантастической. Я представила, какими глазами должны сейчас смотреть на меня эти дикие горцы. Маленькая рыжая девчонка — офицер спецназа КГБ. Я думала, они смотрят с восторгом. Еще минута, и им ничего не останется, как только сложить оружие и заговорить со мной о том, что я делаю сегодня вечером. Но, очевидно, они думали совсем по-другому: подставка, думали они, отвлекающий маневр, коварный план армянского (азербайджанского) ГБ, не бывает, думали они, таких старлеев в спецназе.

Я никогда не смогу узнать, как было на самом деле. Не у кого теперь спросить.

Я повторяла свой текст уже по третьему разу, когда в воздухе мелькнула граната. Я успела увидеть ее, даже успела оценить расстояние и понять, что не смогу вернуть смертоносную игрушку хозяину, да и нельзя было этого делать — в домах мирные жители (об этом я тоже успела подумать). И я сделала главное — упала и закрыла голову руками. Слава Богу, это была не «лимонка», а скромненькая «РГД-5». Четыре осколка достали меня: два в бедро, один в плечо и — самое противное — в кисть правой руки. Смешно: пройти Афган без единой царапины и получить ранение, что называется, у себя дома. Да, тогда мы еше считали, что это дома.