Поймай меня, или Моя полиция меня бережёт
Поймай меня, или Моя полиция меня бережёт читать книгу онлайн
Грабитель и некромант по кличке Кукольник раз за разом оставляет полицию с носом. На его счету дерзкие кражи, незаконное поднятие зомби и даже похищение незабвенной мадам Цацуевой. Неужели ему все сойдет с рук?
Домовой Анна Стравински и следователь Мердок готовы сделать все, чтобы Кукольник получил по заслугам. Ведь наша полиция нас бережет!
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
– Не томите, Стравински, – он покачивался с носков на пятки. – Задавайте уже ваш вопрос.
А неплохой у него профиль: прямой нос, высокий лоб, мужественный подбородок… Хм.
– Почему вы так боитесь воздействия… ну, короче, приворотов?
Мердок сжал губы, глядя на меня с явной досадой. Я улыбнулась в ответ и развела руками. Вот такой у меня интерес. Невежливо, а что поделать?
– Дело в том, – произнес Мердок наконец, – что я из весьма… хм, обеспеченной семьи. Отец был отчаянно влюблен в мою покойную мать. Увы, она не ответила на его чувства…
Он запнулся, а я договорила тихо-тихо:
– Он ее… приворожил?
Мердок кивнул и посмотрел на меня. У внимательных темных глаз пролегли усталые морщинки.
Я прикусила губу. А я ведь еще посмеивалась, как он шарахается от Розочки!
Мердок словно подслушал мои мысли.
– Воздействие вашей сестры куда мягче. Она источает очарование, которому сложно противиться. А механизм действия полноценного приворота существенно грубее… и опаснее. Впрочем, вам об этом наверняка известно.
– Само собой. Приворот приравнивается к изнасилованию.
– Именно, – Мердок протянул руку и сорвал прошлогоднюю шишку. – Только действует куда менее явно, что позволяет высшему обществу смотреть на такие вещи сквозь пальцы. К тому же влияние его растянуто по времени. Моя мать успела родить четырех сыновей, прежде чем…
– Извините, – выдавила я. – Я не нарочно.
Интересно, не потому ли Мердок пошел в полицию? От родни подальше, и есть возможность помочь таким, как его мать…
– Разумеется, нет, – согласился он, осмотрел шишку и ловким броском отправил ее в полет через ворота. – Вы просто весьма проницательны.
– Спасибо, – сказала я, хотя комплиментом это не прозвучало.
За тихим стуком шишки последовало «ой» и парочка непечатных слов.
– Глаз-алмаз! – похвалила я вполголоса, и Мердок хмыкнул.
Мы заговорщицки переглянулись, и он приложил палец к губам.
Я кивнула и прислушалась.
– Что… какого… что им надо?! – нервно вопрошал незнакомый голос.
Его обладателя скрывали сплошные металлические ворота.
– Я не знаю, – бубнил охранник. – Они бумажки показали. Ордер и корочки с печатями.
– С печатями, говоришь? – задумался голос. – Ладно, посмотрим, что там у него за печати.
В окошке появилась щекастая физиономия и торс, навевающий мысли о мягких подушках и печеном сале.
– Вы главный врач сего заведения? – осведомился Мердок с заметным скепсисом.
– Нет, но я за него. Замглавврача Красапетов. Что вы хотели?
Мердок скромно улыбнулся и махнул удостоверением.
– Мы ищем пациентку, мадам Цацуеву.
– О, но ведь у нас полная анонимность! – всплеснул руками доктор. – Откуда же нам знать, может, такой здесь вообще никогда не было?!
Мердок продолжал доброжелательно улыбаться.
– Боюсь, в таком случае мы будем вынуждены осмотреть всех ваших пациентов. Тогда придется официально устанавливать их личность…
Доктора от такой перспективы перекосило.
Он уже понял, что с Мердока сталось бы согнать всех, как барашков, пересчитать по головам и выстроить по ранжиру.
– Но так нельзя! Клиника пострадает! А ведь к нам едут со всей страны!
– Разумеется, пострадает, – не стал спорить Мердок. – К тому же, боюсь, у налоговой инспекции также могут возникнуть вопросы, как к вам, так и к вашим пациентам. Более того, наш долг не скрывать прискорбные факты от общественности. Надеюсь, вы понимаете, о чем речь?
Упитанный доктор заметно побледнел.
– Д-да. Давайте договоримся, а? Мы ведь взрослые, серьезные люди, а взрослые люди всегда сумеют договориться…
Он резво отпер калитку и встал на пороге, сложив на груди пухлые ручки.
– Вам наши требования понятны. Итак, мадам Цацуева находится у вас? Только не ссылайтесь на анонимность. Ваши пациенты ведь подписывают договор, не так ли? И в нем наверняка содержатся паспортные данные.
Мердока с места не сдвинешь – ни в прямом смысле, ни в переносном.
– Да, – нехотя признался доктор. – Моя пациентка.
– Превосходно, – Мердок позволил себе скупо улыбнуться. – За четверть часа она вполне успеет собрать вещи. А мы тем временем подождем ее здесь.
– Но, – не на шутку всполошился доктор Красапетов, – она же оплатила курс на две недели! Липосакция, коррекция фигуры и омолаживающие процедуры. Как же?!
Надеюсь, он не диетолог. Вот уж кто точно не годится на роль живой рекламы здорового образа жизни. Щечки, как у хомяка, а из-под халата предательски выпирает брюшко.
– Через четверть часа мадам Цацуева должна быть здесь! – отрезал Мердок непреклонно. – В противном случае я предъявлю вам обвинение в ее похищении, благо, уголовное дело уже заведено. И предприму все ранее перечисленные действия. Время пошло. Пойдемте, Стравински, подождем в тени.
И, ухватив меня за локоть, направился в лесопосадку.
Я оглянулась на ходу. Доктор хватал воздух ртом, словно карась-переросток, и пялился нам вслед.
Затем он схватился за голову и бодро, высоко подбрасывая коленки, ускакал куда-то на территорию.
Мердок демонстративно взглянул на часы, засекая время.
Таксист в машине прикрыл лицо газеткой и, кажется, дремал.
А я вынула сигареты и приготовилась ждать…
Прошло ровно двенадцать минут, когда вновь загрохотали ворота.
Из них, заметно горбясь и шаркая ногами, вышла женщина в бесформенном балахоне.
Разглядев ее изнуренное лицо, я чуть не проглотила сигарету.
Это была тень, призрак великолепной мадам Цацуевой.
– Что они с вами сделали?! – потрясенно спросила я.
Пышущая жизнью толстушка уменьшилась вдвое, и теперь на ней обвисла не только одежда, но и кожа. Налитая грудь сдулась, от румянца на щеках не осталось и следа, да еще и брыли, как у бульдога!
– Мы не закончили работу! – возмутился доктор Красапетов, выглядывая из-за все еще необъятной «кормы» мадам Цацуевой. – Мы вот это все уберем… убрали бы!
– У вас не будет такой возможности, – Мердок склонил голову. – Мадам Цацуева, я следователь Мердок. Пройдемте.
Только теперь она подняла взгляд.
– Д-да! – выговорила она и покачнулась.
Мердок ухватил ее под локоть, а я добыла из сумки припрятанную на всякий пожарный шоколадку.
– Возьмите!
И протянула ей всю плитку.
Думаю, с этого момента у меня не было более верного друга.
– Теперь все? – доктор смерил бывшую пациентку мрачным взглядом.
Прямо на его глазах она обращала в прах работу врачей. Все, все, что достигнуто непосильным трудом!..
– Почти, – Мердок испытующе разглядывал суетливого доктора. – Только один вопрос. Не работает ли у вас некая Ядвига Стравински?
Красапетов опешил. Затем пошевелил губами, прочистил горло и произнес:
– Я не имею право разглашать сведения о персонале. Пишите запрос!
Я прикусила губу. Слова не требовались – лицо доктора было достаточно красноречиво.
Мердок кивнул, словно не ожидал ничего иного, и прохладно поблагодарил:
– Признателен за помощь. До свидания!
Проглотив шоколадку, мадам Цацуева оживилась и приободрилась.
– Итак, – не выдержал Мердок и полуобернулся. Мы с Цацуевой устроились на заднем сиденье, а он на переднем. – Что вы можете рассказать об обстоятельствах своего исчезновения? И, разумеется, о вашем похитителе.
– Ничего! – она подняла подбородок, но губы ее дрожали. – Я сама сюда приехала. Просто я хотела домой, а меня не пускали.
– Ничего? – опасно мягким тоном переспросил Мердок. – А знаете ли вы, что я расследую ваше похищение? Если вы уехали сюда по доброй воле, не удосужившись предупредить близких, то должны понимать, что из-за вашей безалаберности была напрасно потрачена масса ресурсов, в том числе на производство экспертиз.
Я прикусила губу, пряча улыбку. Как там? Ищут пожарные, ищет полиция…
Мердок, конечно, прав, но Цацуева выглядела такой бледной и несчастной, что язык не поворачивался ее упрекать.