Скользкая дорога (СИ)

— Эй! Все в порядке? — подошел ко мне Рику.

— Да, — улыбнулась я. — Скажи, а что это за человек?

— Ты что, не узнала? Брат мой! Зак! Просто фото столетней давности.

— Нет-нет, его-то я узнала. Я про вот этого, который слева! — и я ткнула пальцем в отца.

— Ой, понятия не имею. Ты собралась? Через час выдвигаемся!

— Рику, а ты можешь спросить у Зака? Пожалуйста!

— Могу, а тебе зачем? — недоуменно посмотрел на меня муж.

— Да просто он похож на кое-кого. Вот и хочу понять, это просто совпадение или нет.

Через какое-то время я напомнила Рику о своей просьбе.

— А, так я уточнил у брата! Просто забыл тебе сказать, — ответил муж.

— И? — нетерпеливо спросила я и представила, как сейчас прозвучат слова мужа: «Это какой-то Вадим Трапицын».

— Представляешь, это, оказывается, молодой Тим Кравиц!

— Что?! — обескураженно протянула я. — Тим Кр…

И тут я рухнула в воспоминания. Вот мое назначение высоким судьей три года назад. Вот девять членов Палаты, включая Кравица… Боже праведный, а ведь действительно! Он установил себе новый цвет глаз, но не сумел поменять взгляда. Он изменил контур губ, но голос остался прежним. У него другая прическа, но прежняя жестикуляция. Аккуратная бородка, но не новая манера изъясняться. Лаконичное «Тим» вместо «Вадим», но не иная душа. Разумеется, тогда я не могла его узнать, но он-то меня не узнать не мог… Я же подробно рассказала на собрании Палаты про свое детство и про то, что раньше меня звали Дарья Трапицына, и вообще про все, кроме того, о чем мне давным-давно запретил говорить папа Матти. И ведь после собрания Палаты отец не подошел ко мне, к своей родной дочери, которую не видел много лет. Я даже уверена, что он был в числе тех членов Палаты, которые голосовали против моей кандидатуры на должность высокого судьи — лишь бы свести на нет возможность пересечься со мной еще раз!

Понимаете, когда пазл сложился, и я поняла, что Тим Кравиц — это мой отец, то не могла поступить иначе. Его так называемая помощь папе Матти в получении должности главы финского представительства Палаты была не случайной — изменив в Едином Архиве биографию своей приемной дочери, папа Матти, сам того не ведая, одновременно изменил и биографию Вадима Трапицына, оставив его персону навсегда в прошлом. Этот ублюдок коптил небо, наслаждался жизнью, купался в деньгах со своей женушкой, в то время как из-за него погибла моя мать, свел счеты с жизнью Эрик, а я, единственная дочь, была выброшена на улицу, как щенок! Мне посчастливилось попасть к маме Анне и папе Матти, но ведь меня могли и не удочерить, и я бы не получила ни образования, ни шанса на счастливую жизнь! А ему не было до этого никакого дела…

Эта беззаботная женщина, к которой Тим… Вадим… или кто уж он там… Это была Стефани Джефферсон. Она родилась, выросла и отучилась в Штатах, потом ее черти носили по всему миру, и вот с каким-то ветром она попала к нам, в Киев. Потом они с отцом, я так понимаю, переехали в Сидней, ну а под конец своего никчемного существования она была приглашена работать в университет Сан-Паулу. Я все это узнала в Едином Архиве — папа Матти хотя и не работал там уже много лет, но друзья у него остались, а разве он мог отказать любимой дочке в небольшой секретной просьбе покопаться в файлах школьной подружки, чтобы устроить ей ко дню рождения сюрприз…

Да, это я вышла на Беранжер Пьярд и заплатила ей за помощь мне.

Мне жалко близнецов, моих крошек, потому что они останутся без мамы. Меня же казнят за убийство, верно? Я в любом случае гарантированно исчезну менее чем через 16 лет, но это время я могла бы провести со своими детьми. Казни не боюсь. Совсем не боюсь. Жалею ли я о том, что сделала? Жалею. Этот кусок говна не стоил того, чтобы обрекать моих детей на жизнь без матери. Простите».

Когда Тарья Экман закончила, Валерия, в глазах которой стояли слезы, умоляюще сказала:

— Тарья! Ну зачем же ты так? Неужели просто месть?

— Просто месть, госпожа Видау. Упоительная, удивительно сладкая на вкус, облегчающая душу месть…

— Госпожа Экман, — обратился к ней Арманду Тоцци, — прошу вас, поясните мне для протокола одну вещь. Я правильно понимаю, что в то утро латиоид предназначался именно Стефани Джефферсон?

— Правильно, капитан. Я должна была увидеть, как мой отец умирает, истекая кровью. И попросила домработницу, Беранжер Пьярд, подбросить латиоид в кофе этой суки, чтобы она его выпила и сдохла, а подозрение пало на отца. Я пошла ва-банк и выиграла. Как я и ожидала, отца осудили, он подал апелляцию и попал к нам в Квадрат. Я искоса поглядывала на него, уверенного, что сейчас ядро окрасится в белый… Вы бы знали, как сильно я желала ему смерти, как хотела видеть его, орущего в кресле, шокированного, раздавленного! И от удивления и радости даже тихонько шепнула: «Нет…», когда ядро действительно окрасилось в красный. А ведь госпожа Видау спрашивала его, не хочет ли он заявить отвод высоким судьям, и он не заявил, хотя знал, что среди судей находится его дочь, но не мог и подумать, что она пришла не честно судить его, а казнить. Можете себе представить, насколько он был уверен в исходе апелляции в его пользу, что пошел на такой риск! Какая дилемма — заявить отвод и остаться в живых, но взамен признать, что я его дочь, и вытащить на поверхность все те грехи, которые остались далеко в его молодости!

Одним выстрелом я убила двух зайцев — зайца по имени Джефферсон за то, что разбила Эрику жизнь, и зайца по имени Кравиц за все остальное. Молодец, мальчик, — обратилась Тарья к Лукасу, — если бы не твой острый взгляд, никто и ухом бы не повел. Подумаешь, очередная казнь в Квадрате…

— Я могу уточнить? — послышался голос Винсента Перре. — К чему в таком случае был весь этот маскарад с задержанием господина Мартинеза?

— Хороший вопрос, господин Перре, — кивнул ему Арманду Тоцци. — Это была провокация следствия.

— Для чего? Кого вы провоцировали?

— У нас было недостаточно улик, — пояснил Лукас, — и мы получили согласие профессора Мартинеза помочь нам, а потом заручились формальной санкцией федерального судьи Уилмы Сальгадо. Нам необходимо было создать правильный публичный информационный фон, чтобы обеспечить себя бесспорными доказательствами, а еще чтобы у госпожи Экман не возникло подозрений, что под нее копают. И мы пустили по всей сети «утку» о том, что якобы следствие не может найти баночку с кремом, куда Филипп Мартинез будто бы попросил Беранжер Пьярд подбросить использованную капсулу латиоида. Никаких подобных поручений господин Мартинез домработнице, конечно же, не давал, он и знать-то ее не знал. Но в итоге мы получили то, что хотели — появилась баночка крема с оболочкой латиоида в ней. И появилась запись, как в тот же день, когда по сети разлетелась «утка», в дом убитых пробралась девушка, чтобы подбросить баночку крема.

— Этой девушкой была госпожа Экман? — испуганно спросила Икуми Мурао.

— Нет, — ответил Лукас, — это была не Тарья Экман. Это был человек, без которого госпожа Экман вряд ли реализовала бы свою задумку. Прости меня. Но работа есть работа.

Последние слова Лукаса были адресованы жене. Присутствующие обернулись на Сабрину, которая смотрела в пол и молчала. Затем она подняла на мужа испуганные глаза и то ли со стыдом, то ли с обидой в голосе сказала: «То есть ты все это время знал?»

«Нет, — ответил ей Лукас, — не все время. Когда в Марселе я навестил свою соперницу по игре в «Иннер-брейкер», она дала мне иглу с файлами, которую попросила передать своему ребенку. Когда я открыл иглу, чтобы узнать имя и адрес этого ребенка… Сабрина, ты можешь представить себе, что я испытал? Помнишь, вскоре после этого я ездил в командировку в Париж? Я слукавил. Я еще раз ездил в больницу к твоей матери, к Беранжер Пьярд. Мне даже не пришлось на нее давить — стоило только сказать, что я твой муж и что именно я веду дело Кравица, и она сама все выложила.

Перед своим самоубийством твой папа записал то видео, которое мы все сейчас видели, на иглу и отправил Беранжер, чтобы та передала ее тебе, когда сочтет нужным. Как мне рассказала твоя мать, к моменту, когда у нее диагностировали рак, она уже давно думала о тебе, каялась, что так опрометчиво отказалась от своей дочери, оставив ее на Эрика, этого молодого неопытного парня. Беранжер действительно восприняла болезнь как кару, и вместо того, чтобы начать лечение, стала разыскивать тебя, и поиски привели ее в Сан-Паулу. Она рассказала мне, что к моменту вашей с ней первой встречи с тобой уже связалась госпожа Экман, от которой ты узнала и о том, что твои мама и папа тебе не родные, и об Эрике, и о Вадиме. Ты долго не хотела идти на контакт с Беранжер, но в итоге вы с госпожой Экман, одержимые идеей мести Кравицу и его жене, поняли, как можно использовать чувство вины твоей настоящей мамы. Ты предложила Беранжер заслужить твое прощение и доказать раскаяние — устроиться на работу в дом Кравица и Джефферсон и подбросить латиоид Стефани, реализовав задумку госпожи Экман.