Спроси у Ясеня [= Причастных убивают дважды]

— Я приехал.

Сообщил по-английски. Мне это сильно не понравилось, и так же по-английски, очень по-английски я спросил:

— Плохие новости?

— Весьма — ответил Тополь. — Может быть, ты нальешь мне кофе?

— Кофе еще не принесли. Есть виски. «Чивас Ригал».

Наш диалог стал напоминать бездарный текст из какого-нибудь американского боевика, и Тополь решил разрушить его нестандартной фразой:

— А боржоми у тебя есть?

— Ты чо? С дуба рухнул? Откуда в Лондоне боржоми — выдал я еще более нестандартную фразу на чистом русском.

— Жаль. Виски я люблю пить с боржоми. А так — лучше коньяку.

Он достал свою традиционную фляжку, и я почувствовал, что дело совсем хреново. Тополь категорически осуждал тех, кто пьет по утрам в рабочее время, — для этого, читал он, требовались исключительные причины. И было ясно, что уже второй раз за очень короткое время нашего знакомства такие причины у Лени Горбовского возникали.

— Что случилось?

Он не ответил. Плюхнулся в кресло, задрав чуть ли не выше головы свои острые коленки кузнечика, хлебнул из горлышка, жестом попросил у меня стакан и наконец глубокомысленно произнес:

— Пора тополиного пуха.

Я вспомнил, что в Москве пора тополиного пуха наступает где-то в июне, и спросил:

— В Лондоне?

— При чем здесь Лондон? — раздраженно сказал Тополь. — Во всем мире. Я просто имею в виду, что скоро от нас останется только пух. Да перья.

— И от Вербы? — поинтересовался я, демонстративно не приняв сугубо шуточный разговор.

— И от Вербы тоже. Разве она не пушистая?

— Да, — согласился я, — верба — это такие маленькие белые комочки, очень трогательные, а листья ее еще больше похожи на перья, чем листья тополя… Тополь, о чем мы говорим?

— Мы говорим о том, что наступает полный абзац на тонких ножках. Убили Дуба.

— Какого Дуба? — Я чуть было не спросил, не подпоручик ли это из «Похождений бравого солдата Швейка», но вовремя сдержал себя: шутки кончились.

— Дуб-дубок, самый удивительный парень в нащей команде, — говорил Тополь. — Никто не хотел брать такую кличку, а он сразу предложил ее для себя. Отличное мощное, красивое дерево. Какой дурак придумал, что это символ тупости? Все деревья прекрасны, но дуб — это еще и символ долголетия, надежности, символ власти, своего рода царь деревьев. Дуб, Валерка Гладков, дважды завоевывал чемпионский титул по вольной борьбе, потом закончил юрфак МГУ, работал адвокатом, потом его ГРУ завербовало, воевал в Египте и Эфиопии, сотрудничал с Моссадом, иврит, арабский и амхарский — свободно, в нашей службе — с девяносто первого года. А в девяносто втором в Судане его чуть не укокошили. Чудом спасся. И пустил тогда крылатую фразу: «Причастных убивают дважды». Мол, мы особенный народ, уникально живучий. Глызин любил эти слова повторять. Осокорь тоже однажды выползал из клинической… И вот теперь убили, сволочи, Валерку, в секторе Газа убили…

— Кто? Кто убил?!

— Не знаю. В том-то и дело. Знал бы — давно уже сели бы за стол переговоров. Но с кем? Дедушка — и тот не понимает. Старик, по-моему, просто в панике, а вдобавок еще и в маразме. Объявляет общий сбор по сверхсекретному каналу в то время, когда наши самые тайные операции становятся достоянием гласности. Пора уже не прятаться по углам, а занимать круговую оборону. Пора уяснить, кто против нас играет…

Тополь помолчал и сообщил после паузы:

— Лично я — прирожденный исполнитель, может, и очень хороший, но исполнитель. А они меня сделали генерал-майором, теперь вообще прочат в главнокомандующие всей службой РИСК. Выбрали. При общем молчаливом согласии на основании возраста и опыта. А причем здесь возраст? И какой я им, к черту, генерал?! Какой я командующий? Я же ни хрена понять не могу без Ясеня. И когда у нас возникали сложные проблемы или кто-нибудь, умничая, а то и от отчаяния задавал вопрос «что делать?», «с чего начать?» или «в чем смысл жизни» ему говорили: «Спроси у Ясеня». Это уже поговорка такая была. А теперь они взяли моду говорить: «Спроси у Тополя». Но Ясень-то действительно отвечал, как Лев Толстой в Ясной Поляне, а я что? Я только могу «забросать осеннею листвой», как поется в песне. Я же элементарных вещей понять не способен. Эх, Михаил, Михаил!.. Кажется, я так и не объяснил тебе, что у нас вообще происходит.

— Скажу больше, — скромно заметил я, — ты даже не успел толком объяснить мне, кто вы такие и чем занимаетесь.

— Правда? — удивился Тополь. И добавил невпопад: — В октябре. В октябре намечен общий сбор. Дата будет уточняться.

— Очень хорошо. Я должен там присутствовать?

— Разумеется.

— Очень хорошо. Я там буду. Но чем же вы все-таки занимались все это время? С момента создания вашей доблестной службы ИКС или РИСК. В чем, кстати, разница?

— ИКС — это международная служба Базотти, а РИСК — наш российский филиал. Ясень название придумал. Ему нравилось, что одновременно и российское, и интернациональное. И аббревиатура красивая.

— Понятно. Ты не уходи от главного вопроса.

— Чем мы занимались? — переспросил Тополь. — Мы делали историю, парень. Понимаешь? Мы делали историю.

— Правда? Тогда, извини, скажу откровенно: хуеватую историю сделали. — Я был категоричен.

— Ох, ни черта ты не понимаешь, парень! Да если б не мы все абсолютно все было бы по-другому. Я понимаю, что никакие доказательства не убедительны, но мы действительно влияли на дела последних лет, и, если бы не служба ИКС, не было бы ни Горбачева в восемьдесят пятом, ни Ельцина в девяносто первом…

— А может, было бы лучше? — ядовито предположил я.

— Ах, ты не только фантаст, ты еще и философ! — заметил Тополь. — Представление о том, что хуже а что лучше, у всех, конечно, разное. Но, думаю, многие согласятся, что лучше — это когда меньше убивают. А на площадях убивают меньше, чем в тюрьмах, и в локальных войнах убивают меньше, чем в мировых. Ты придерживаешься другого мнения?

— Не кипятись, Тополь. Я пошутил.

— Ах, пошутил!..

Он замолчал, похоже, надолго. И тогда я спросил резко, неожиданно, без подготовки:

— За что убили Ясеня?

— А за что убили Кеннеди? — вскинулся Тополь.