Радио Хоспис

Прошло, наверное, секунды три, прежде чем Шрам ответил. Но когда он заговорил, Стас понял, что друг разгадал его шифр.

– А, черт, – проворчал Шрам, – я уже и думать забыл об этом варианте. Вы знаете, я не знал, что вы заинтересованы, и уже предложил обмен другому клиенту. Но я могу подыскать другие варианты. Можете прислать своего человека через час?

– Куда именно?

– На улице Французских Наемников есть ресторан «Альма-матер». Я буду ждать вас там.

– Договорились.

Стас не знал улицы с таким названием. Повесив трубку, он оторвал верхний клапан на пачке, выбил сигарету и закурил. Но Стас знал улицу Иностранного Легиона. На ней действительно был ресторан, только назывался он «Дом Свана». Там обычно собиралась театральная публика, посещающая расположенный неподалеку театр «Чайка». Но Шрам вряд ли предложил бы встречу в таком месте. Стас поморщился. Ладно, разберемся на месте.

Снова запрыгнув в 12-й автобус, а позже пересев на 93-й, Стас уже через сорок минут был на улице Иностранного Легиона. А когда шел из автобуса, первым, что он увидел, оказалась вывеска небольшого кафе «Бескозырка». Ай да Шрам, ай да молодчина! Никогда один старый гардемарин не подведет другого. Это то, на что даже в такие неясные времена можно было уверенно рассчитывать. Хотя Стас не очень помнил, когда времена были ясными. Всегда находилась проклятая ложка дегтя для субботнего ужина. Ну, может быть, давно, когда отец собирал осеннюю листву в кучи и когда по двору стелился запах костра, может быть, тогда все было иначе, было проще. И четверо гардемаринов, приехавших на первые каникулы, с первыми намеками на усы, помогали перетаскивать охапки желтой, бурой и арбузно-красной листвы к то вскидывающимся, то опадающим языкам пламени. А потом Стас впервые прикурил на глазах отца от этого самого костра. И Анатоль Бекчетов нахмурился, но не сказал ни слова. Потому что Станислав Бекчетов больше не был ребенком, он стал мужчиной. Гардемарин, будущий морской офицер.

Между удаляющимся автобусом номер 93 и тем осенним днем – огромная пропасть. Дистанция, которую не преодолеть в обратном направлении. Река, в которую не войти второй раз, потому что ее высушили война, отступление, болезни, голод, нищета, смерть отца, сотни могильных камней со знакомыми фамилиями над датами. И это оправданно, это закономерно. Ведь между человеком и прекрасным всегда должна быть преграда. Даже когда речь идет о том, к чему не протянуть клешни. Преграда – это всегда больно, это обозначение того, чем ты не сможешь обладать. На что у тебя нет права. А Стас никак не мог понять, почему у него нет права обладать тем осенним днем, простроченным нитками дыма. Он просто знал, что это так, но понять – это было не в его силах.

«Давным-давно, в далекой галактике… А, черт, вы же этого не знаете. Черт. «Черт» – это слово, которое нельзя произносить в эфире, да? Да, любого парня, который выдал бы слово «черт» в эфире, уволили на хрен, его бы вписали в траханый черный список гребаных чертей, которых ни в коем случае нельзя подпускать к микрофону в проклятой радиорубке. И все это потому, что он выдал в эфир: «Черт, вы же этого не знаете». Да… Я вообще-то давал себе слово не выползать из ваших радиол в таком состоянии. Серьезно. Халли не врет, Халли – как открытая книга, я об этом говорил недавно. Да, я давал себе слово, но так получилось, что моя последняя бутылка оказалась в рубке. Черт его знает, каким образом, я же не пью во время работы. Это мешает концентрироваться, и еще, когда я выпью, у меня заплетается язык. Представляете диджея, у которого заплетается язык? Нет? Вот же черт, вы совсем с ума сошли. Вот же он… я в прямом эфире, и у меня опять заплетается язык. Но я ненадолго, сейчас я уберусь ко всем чертям, потому что я уже нашел свою припрятанную бутылку, все нормально. Но раз уж я тут, то давайте я вам что-нибудь поставлю. Что-нибудь такое, за что стоило бы выпить. Ну, я не знаю… Что у меня тут есть?.. Как насчет «The Great Pretender» с песенкой «The Platters»? Нет, ну неплохая же вещица. Я бы за такое выпил. А вы… Черт, а у вас нет выбора. Потому что я тут хозяин. Не вообще, конечно, только в радиорубке. Слушайте и не задавайте вопросов, короче. Надоели вы мне хуже пареной репы».

Оказывается, Шрам частенько бывал в этой забегаловке. Вообще-то подобные «Бескозырке» кафешки считались бабочками-однодневками. Они либо вырастали во что-то большее, обзаводились дополнительными помещениями, многостраничным меню и кафе-шантанами с зонтиками, меняли название и прочее, либо исчезали, оставив на какое-то время пустое помещение, пропитанное запахом прогорклого масла. Но здесь не пахло маслом. Здесь, как ни странно, пахло кофе и немного табаком. Курить в помещении не разрешалось, и посетители выходили подымить за дверь. Но оттуда все равно тянуло, и как раз достаточно для того, чтобы малая часть табачного дыма и смесь кофейных ароматов смешивались в уютном коктейле. «Бескозырка» существовала вот уже двенадцать лет, и за это время лишь однажды в ней поменяли стенные панели. На точно такие же, но поновее. В «Бескозырку» заходили те, кто работал неподалеку, чтобы позавтракать, или пообедать, или пропустить чашечку кофе по дороге домой. Кафе не расширялось, не изменяло меню и не обзаводилось зонтиками. Но у него не было конкурентов здесь, на улице Иностранного Легиона. Ресторан «Дом Свана» занимал совершенно другую коммерческую нишу. Когда-то хозяин «Бескозырки» вложил все свои накопления в аренду площади на пятьдесят лет. С тех пор цены на землю и недвижимость в этом районе выросли во много раз, открывать здесь новое кафе было нерентабельно, а «Бескозырке» на подъем цен было плевать. И будет плевать еще как минимум тридцать восемь лет.

Автомастерская, где работал Шрам, находилась через две улицы отсюда.

Они заняли столик у самой витрины, и было видно, как сновали туда-сюда редкие машины. Город никак не мог разогнаться после пятницы. Стас рассказал все, что с ним случилось, начиная с ночевки у Бруно. Шрам слушал молча, болтая ложкой в чашке с кофе и глядя на улицу. Он не прерывал, не задавал вопросов, он просто мешал свой кофе, а когда Стас закончил, встал и пошел к телефонному закутку около гардероба. Там он снял трубку и некоторое время с кем-то говорил. Затем вернулся за стол и выбил сигарету из пачки Стаса.

– Кому звонил?

– Захарии.

– Захарии? Конюху моего отца?

– Да. Скальпель нанял его две недели назад для одной женщины.

– Что за женщина?

– Ну так… Там у них как-то все непонятно. Но Скальп заботится о ней. Купил ей дом, нанял Захарию. Обычно он там бывает по выходным.

– Я не знал, – покачал головой Стас. Кофе был отличным.

– Никто не знал, только я. Он как-то приводил ее в мастерскую, просил, чтобы я перебрал двигатель в ее машине. Старый «Крайслер», потрепанный. Но с ним стоило повозиться. А Скальп попросил не афишировать этот момент.

– Понимаю. И… Что ты передал Захарии?

– Помнишь капитана Лейкермана?

– Лейкерман… Погоди, что-то знакомое.

– Вспоминай. Еще в мореходке дело было.

Стас наморщился. Имя было очень знакомым.

На улице закружил снег. Было красиво. Как будто кто-то встряхнул снежный шар.

– Это не тот придурок, фельдфебель, который пообещал засадить Скальпеля за решетку после того, как он раскрутил пьяную дочку викария на стриптиз в баре мореходки?

– Он самый.

– Господи, конечно же. Он висел на хвосте у Скальпа весь учебный год, и парню пришлось лечь на дно и какое-то время не вылезать в город. Да, та еще была история… Только ведь этого фельдфебеля убили в самом начале войны. Кто-то поставил его на перо.

– Ну да. Но думаю, Захария об этом не знает и передаст Скальпу, что Лейкерман снова в городе.

– Дружище, ты не только в моторном деле гений, так и знай. – Стас усмехнулся и одним глотком допил кофе. – Что теперь?

– Теперь мы выдернем со смены Бруно и поедем выручать задницу гардемарина.