Карагач. Книга 1. Очаровательная блудница

– На Коренной Соре вы с полковником копали? – вдруг спросил Рассохин, чем вызвал недовольство.

– Мы, а что тебе-то? Ты вообще откуда взялся на Карагаче?

Участковый заткнул ему рот ложкой.

– С ученым повежливей надо, Миша…

– Носит вас! – с трудом проглотив бульон, сказал тот. – Полковники, ученые! И эти еще, лекаря, мать их… И все лечат!

Стас достал из рюкзака фляжку, налил глоток водки в стаканчик и поднес ко рту Скуратенко.

– Выпей, может, подобреешь…

Тот выпил и на самом деле слегка подобрел, даже пальцы левой руки зашевелились. Правой же попытался сам взять ложку. Рассохин не отступал.

– Клад с полковником поделили?

– Поделили, – не сразу признался моторист. – Он себе больше взял, волчара… Налей еще?

– Что хоть было? – Стас выпоил еще стаканчик.

– Книги кержацкие. Иконы медные, кресты…

– А золото?

– Не было там золота! Один крест только серебряный, килограмма на полтора. И еще корка от книги, тяжелая. Но полкан все себе взял!

– А тебе зачем книги и иконы? Ты что, верующий?

Скуратенко с двух глотков водки начал пьянеть и оживать:

– Да он сказал, продать можно, за большие деньги. А если за границу увезти, то вообще… Помочь обещал, падла…

– Здесь тоже хотели копать?

– Видал, сколь тут нарыто? Сорокинские, паскудники, успели…

– Они и клад у вас отняли?

– Полкан сдал! Указал, где нашли!.. Они говорят, Коренная Сора – наша земля. И все, что в ней находится… Все забрали – мотор, бензин, карабин… Всех замочу!

Рассохин налил ему еще глоток, Гохман дал закусить.

– Где у сорокинских людей база?

Моторист воспрял еще больше:

– Где-то в верхах… Или на Гнилой, или на Зажирной. Упоминали… Телефон этот… забрали, космический. Еще у полкана карту какую-то нашли. Баба обрадовалась… Она у них вроде начальника, всех лечит… Коза драная… Это она мне казнь придумала. Говорит, по старому сибирскому обычаю… Спасешься – значит, на то воля бога Кедра… Через две недели приедем, посмотрим…

– Какого бога? – запоздало переспросил Стас.

– Они же полудурки! За бога тайги дерево считают, кедру…

– Сектанты, что ли?

– Да чокнутые! И выходит, я спасся, а полкана эта баба к распятию приговорила. То есть оболочку его, будто… У человека несколько оболочек, как на капусте… Сегодня какое число?

– Вроде шестнадцатое…

– Завтра две недели будет, как распяли. Обещали приехать и снять, если выживу. Суки! Все равно выжил – траву ел, мох жевал… Приедут, а меня тут хрен!

И вдруг уснул, хватая воздух открытым ртом. Рассохин пощупал слабый пульс.

– Вези его в больницу пока светло, а то помрет. Я останусь здесь.

По космической связи он дозвонился до начальника поселкового отделения и дал трубку участковому. Тот объяснил ситуацию и, видимо, все-таки напугал свое руководство похищением полковника и бандой Сорокина, по крайней мере, обещали прислать машину на Карагач, забрать больного Скуратенко и дать оперуполномоченного с милиционером.

– Двоих не увезу! – закричал Гохман. – Со мной же еще Рассохин!

– Может, в областное УВД позвонить? – спросил Стас. – Здесь без ОМОНа не обойтись.

Тот замахал руками:

– Ты что? Меня с дерьмом съедят! Конечно, что мы с опером сделаем, если их целая банда? И еще вооруженные!.. Доложу начальнику, пусть сам…

На палатке, как на носилках, они спустили моториста к лодке и там уложили на пол, подогнув колени – от транца [31] до носовой банки во весь рост не входил. Гохман сел было за румпель, но призадумался.

– На Красной Прорве оставлять тебя опасно, – вдруг заявил он. – Могут сюда нагрянуть. Что у них на уме?

– Ничего, я спрячусь!

– Пожалуй, оставлю на другом острове. Там опасный прижим, его стороной объезжают. Искать не станут, и вся река как на ладони. Садись!

Рассохин погрузил свои вещи и забрался в лодку, встав на колени рядом со Скуратенко. Участковый выехал через озера и протоки на Карагач, а там повернул против течения. Через два поворота по правому берегу показалась новая сора, которой прежде здесь не было: большую часть залома вынесло в пойму и на прижиме усадило на береговой вал, а потом еще замыло песком. Получился деревянный остров, больше похожий на разрушенную крепость, которая прежде всего защищала от размыва пойменный берег – иначе бы река давно образовала в этом месте прорву.

Гохман причалил, опасно лавируя между коряг в бурной воде.

– Только сиди тихо, не высовывайся, – предупредил он. – И слушай. Загудит мотор – костер туши. Автомат оставить не могу. Очень хочется до пенсии доработать.

Оставил на берегу канистры с бензином, свой рюкзак, чтоб максимально облегчить и так легкую посудинку, подумал и выбросил на берег резиновую лодку в чехле.

– На всякий пожарный. Спустишься вниз, если что. А то скажут – оставил ученого в опасности, без плавсредства, как Робинзона…

– Мотора не жалей, гони, – посоветовал Рассохин.

– Завтра к обеду вернусь! Если ОМОН дадут, значит и вертолет будет!..

Дернул ручку стартера, ткнул передачу и, развернувшись на одном месте, умчался, едва касаясь воды, – солнце уже висело над горизонтом и садилось в тучу, что говорило о смене погоды.

Стас поднялся на этот ощетинившийся топляком, как противотанковыми ежами, островок, нашел ровную площадку и стал устраивать ночлег. Отсюда и в самом деле река просматривалась километра на полтора в обе стороны, а вдали, за пойменным хвойником на том берегу, виднелась стена подсвеченного заходящим солнцем реликтового бора Красной Прорвы. Вид был завораживающий и отчего-то пугающий, тревожный, к тому же весенняя река, разгоняясь на прямом отрезке, била в сору прямо под ноги, прижималась, вспучивалась и, закручиваясь в цепь глубоких воронок, нехотя поворачивала почти под прямым углом, образуя широкую заводь до середины реки. Взирая на все это, Рассохин внезапно подумал, что, в общем-то, легкомысленно, спонтанно задуманный поход за кержацкими кладами на Карагач уже не состоится и можно давать отбой Бурнашеву с Колюжным. Их опередил некий бывший канадский гражданин, который явно приехал сюда с той же целью и у которого теперь даже карта есть с отметками всех сселенных старообрядческих скитов и становищ. Судя по тому, как сорокинские расправились с Галицыным и мотористом, люди они жесткие, да и неизвестно, сколько их, где базируются. Конкурировать с ними невозможно, не используя их же методы, а на местную милицию надежды никакой, если даже своего полковника искать не хотят…

Но вместе с мыслями обреченности все равно теплилась одна, эгоистичная: если даже экспедиция не получится, то все равно это время прожито не зря – счастье уже в том, что побывал на Карагаче, снова увидел стихию таинственной жизни реки и словно не было прошедших трех десятков лет. Да и получил подтверждение: Женя Семенова жива, раз прислала письмо. Найти и выручить Галицына, потом отроковицу, которой поди, уже за шестьдесят перевалило, и наплевать на экспедицию…

Он развел костерок, поставил разогревать тушенку и накачал лодку: лучшего способа ночевать без палатки было не придумать – тепло, мягко, и если ночью дождь, перевернул вверх дном, вот тебе и крыша. Солнце село, но вечера как-то по-летнему были долгими, светлыми, а одиночество желанным, поэтому, наскоро перекусив, Стас заварил крепкого чаю, погасил костер, чтоб не обнаруживать себя, опрыскал лицо спреем от гнуса и устроился в лодке с фонариком и бумагами, утаенными Галицыным.

Поблекший от воды текст копий в косом свете читался довольно легко и вроде бы увлекательно, чувствовалось, что жандарм Сорокин имел хорошее образование, каллиграфический почерк, способности к аналитике и еще обладал творческим даром – писал легко, образно и одновременно лаконично. Он доносил своему петербургскому генералу корпуса Муромцеву, что семнадцатого числа августа месяца его филеры задержали на реке Чилим близ устья Карагача странника именем Анкудин, в котомке которого обнаружилось четыре старинных пергаментных свитка и книга на греческом языке, писанные в ветхие времена, поэтому для их перевода и изучения требуется переслать в Академию словесности либо кому-то из бывших насельников Афонского монастыря – никто больше прочесть и оценить отнятые свитки и книгу не в состоянии. Однако сам он, будучи знакомым с кушанским письмом, совершенно определенно может заключить, что эти рукописи к Стовесту отношения не имеют. Сам арестованный Анкудин происхождения их не знает, от кого получил и кому несет, говорить отказывается.