Клиника в роще

– Неприкасаемый, – согласилась Вера. – И по шее надают. Но что-то ведь надо делать?

Алексей покачал головой и сказал со вздохом:

– Ох, Арнгольц, попрут тебя с работы. Как пить дать, попрут. И пойдем мы с тобой скитаться по миру с котомкой в руках.

Вера обняла мужа.

– А ты у меня на что? – весело спросила она. – Продадим одну из твоих картин и купим виллу на Багамах. Ты будешь ловить акул и продавать туристам их зубы. А я стану варить суп из их плавников. Лет тридцать протянем.

Веру вдруг захлестнула огромная волна нежности к мужу. Она крепко прижалась к нему и страстно поцеловала в губы. Тенишев слегка опешил. Затем усмехнулся и спросил дрогнувшим от возбуждения голосом:

– Это прелюдия?

– Это финальный аккорд, – Вера убрала руки с его плеч. – Леш, я устала, как собака.

– Ах ты, моя болоночка… Хочешь, я уложу тебя в постельку?

Вера взглянула на мужа лукаво:

– И не будешь приставать?

Он отрицательно покачал головой:

– Нет. Я же не зверь.

Вера улыбнулась:

– Ну, тогда проводи меня.

Проходя мимо комнаты Ольги, Вера подумала, что давно не говорила с сестрой по душам. А та в последнее время чересчур налегает на «Мартини». Ясное дело: поставила на себе крест. Нужно убедить ее, что еще не все потеряно. Профессор Сафонов уверен, что двигательные способности могут восстановиться. Но, чтобы добиться улучшения, необходимо работать. Надо дружить с тренажерами, а не со стаканом и бутылкой.

Вера всю жизнь считала старшую сестру сильной. И теперь ей больно было видеть, как Ольга пускает свою жизнь псу под хвост. И с Лешкой они все время ссорятся. Вот чего, спрашивается, не поделили? Следует обязательно поговорить с Лешкой. Он мужчина, к тому же здоров, поэтому должен быть сдержанным. А там и Ольга образумится. Поймет, что источник ее злости в ней самой. А когда поймет, сможет победить.

Ничего-ничего, все еще наладится…

В ту ночь Вера спала крепко и спокойно, и кошмары не мучили ее.

10

На следующий день Шевердук, едва поздоровавшись с Верой, тут же взял ее в оборот.

– Вера Сергеевна, – проговорил он, как-то странно отводя глаза, – вам придется взвалить на свои плечи еще двух пациентов. После гибели Астахова они остались беспризорными.

Вера опешила.

– Погодите-погодите… – она тряхнула волосами, как пловец, выбравшийся из воды на сушу. – Значит ли это, что я получу допуск в лабораторию?

Иван Федорович отрицательно покачал головой:

– Нет, не значит. Мера вынужденная. Количество пациентов в клинике осталось прежним, но после смерти Тимура Альбертовича у нас не хватает врачей.

– Так… – покачала головой Вера. – Ясно, я по-прежнему чужая на празднике жизни. Тогда, может быть, вы просто введете меня в курс исследований? Чтобы у меня было время подготовиться. Прочитать отчеты, просмотреть кое-какую литературу.

– В этом нет никакой необходимости, – отчеканил Шевердук. И, по-прежнему не глядя Вере в глаза, неуклюже сменил тему: – Идемте, я познакомлю вас с вашими новыми пациентами.

Шагая с ней рядом по коридору, он говорил:

– Сегодня вы просто познакомитесь с ними. Не пытайтесь с ходу проанализировать их поведение и не делайте далеко идущих выводов. Просто слушайте, наблюдайте, запоминайте.

– Какие у них диагнозы?

– У первого… его фамилия Мусоров… маниакальный психоз. Ему грозило пожизненное заключение, но вместо тюрьмы он попал к нам. Крайне неприятный и опасный тип.

– Что он натворил?

– Насиловал и убивал школьниц. Следствию удалось доказать три факта изнасилования и убийства. Сколько жертв было на самом деле, никто не знает.

Вера нахмурилась.

– Давно он в клинике?

– Полгода. Его лечили по обычному курсу… Галоперидол, трифтазин. Одно время наблюдалась рецессия, но сейчас его состояние снова ухудшилось. Вчера его выписали из «надзорки».

– Буйствовал?

Шевердук кивнул:

– Да. У этого типа слишком много тестостерона в крови. Купировать возбуждение не помогает даже бром.

– Что ему сейчас дают?

– Респолепт. Плучек вообще считал, что Мусоров здоров, и предлагал провести полное психическое переосвидетельствование.

– Он хотел, чтобы Мусоров вернулся в тюрьму?

Иван Федорович усмехнулся:

– Он хотел, чтобы Мусорова удавили в камере.

В палате, кроме Мусорова, находился охранник – здоровенный, широкоплечий парень с лицом, испещренным шрамами. Вера узнала его – именно он вытащил тело Астахова из палаты Часовщика. Кажется, его зовут Виктор. Завидев Веру, охранник вежливо кивнул. А Мусоров, сидящий на стуле, поднял голову и с любопытством на нее взглянул.

Это был невысокий худощавый мужчина с неприятными блекло-голубыми глазами и влажными губами, которые он постоянно кривил в усмешке.

Поздоровавшись с пациентом, Вера уселась за стол. Она была рассеянна и никак не могла сосредоточиться – стены клиники живо напомнили ей о трагедии, разыгравшейся вчера. Кроме того, из головы не выходило таинственное послание Евгения Осадчего. Зачем ему понадобилась помощь? И как она ему может помочь? Вот бы с кем ей сейчас поговорить – с Осадчим…

– Как тебя зовут? – спросил вдруг Мусоров негромким, хрипловатым и вкрадчивым голосом.

– Меня зовут Вера Сергеевна, – ответила Вера строго. – Я врач. И прошу вас обращаться ко мне на «вы».

Мусоров обнажил в усмешке желтоватые, как у пса, зубы.

– Как скажете. Желание женщины для меня закон. Вы новенькая врачиха? Это хорошо. А я Гриша. Гриша Распутин. Слыхали про такого?

– Читала.

– Друзья называют меня Казанова. У Казановы был длинный нос, знаете?

– Слышала.

– У меня тоже есть одна длинная штука. Но я прячу ее в штанах. Хотите – покажу?

– В другой раз.

Вера раскрыла больничную карту, пробежала глазами по последним строчкам, вновь подняла взгляд на наглую физиономию насильника и задала свой первый вопрос:

– Как вы себя чувствуете, Мусоров?

– Я – неважно, – ответил пациент. – А вот мой «дружок» чувствует себя на все двадцать пять.

– На двадцать пять процентов?

– На двадцать пять сантиметров! Хотя вам хватило бы и пятнадцати. Мне достаточно один раз посмотреть на женщину, чтобы понять, какую «штучку» она прячет. Ваша «штучка» узенькая и маленькая, как у девочки. Я прав?

Мусоров с опаской покосился на стоящего рядом охранника, снова перевел взгляд на Веру и доверительно проговорил:

– Если бы вы согласились показать мне свою «штучку», я бы показал вам своего «дружка».

Вера взяла со стола карточки с «пятнами Роша», пододвинула одну к пациенту и спросила:

– Что здесь изображено?

Мусоров взглянул на карточку и насмешливо сообщил:

– Женская «штучка».

Вера пододвинула вторую:

– А здесь?

– Две «штучки». Левая похожа на вашу. А правая – на «штучку» одной четырнадцатилетней потаскушки, – Мусоров взглянул Вере в глаза и медленно произнес: – Я отымел ее прямо на школьной спортплощадке. А потом достал из кармана моток колючей проволоки и вставил ей в…

– Хватит! – резко оборвала Вера.

Мусоров улыбнулся и облизнул губы.

– А вы нервная, – сказал он. – Я люблю нервных. С ними весело.

Вера протянула Мусорову новую тестовую картинку.

– Какое изображение здесь лишнее? – спросила она.

– Не понял.

– Я спрашиваю: что здесь лишнее?

– Лишнее? – мужчина окинул Веру насмешливым взглядом. – Да ничего. Все на месте и все нужного размера. У вас ведь двоечка?

– Мусоров…

– Нет, полторашка. Я сразу понял, у меня глаз наметанный. Послушайте, если вы подарите мне свои трусики, я буду вести себя смирно, как мышонок. Только не вздумайте их постирать! Люблю, когда трусики слегка…

Вера записала что-то в карту. Когда она снова подняла взгляд на Мусорова, тот поднес к губам два пальца и поводил между ними языком.

– Это называется куннилингус, – объяснил Мусоров. – Минет, только наоборот. Я делал так тысячу раз, но не знал, как называется. А потом прочел в одной умной книжке. Оказывается, для всех способов у ученых есть умные названия.