Волки и медведи

Молодой был ещё в постели, причём с двумя блядьми, одна из которых делала ему минет. Сам он полулежал, откинувшись на подушки, и неспешно курил.

– Не помешаю?

– Ну заходи.

Я устроился в уголку. Помещение помыли, почистили и украсили кожаной мебелью – но серый потолок пятнали омерзительные разводы и потёки, а грязные окна, во избежание лишней возни, завесили тяжёлыми бархатными портьерами. Изголовье широченной новой кровати упиралось в обшарпанные канцелярские шкафы. Стеклянные дверцы шкафов изнутри были завешены зелёными шторками. Под стеклом письменного стола лежала грубая бледно-синяя обёрточная бумага. Пахло старой бумагой, свежим табаком и сексом.

– Ты уже слышал?

– Смотря о чём, – низко выдохнул Молодой.

– Об убийстве.

– А разве его убили? Чпшш… Зубами не прихватывай.

– Ты о ком?

– А ты о ком?

У бляди были густые и длинные рыжие волосы и худая полудетская спина. Её товарка, положив голову на плечо Молодого, медленно водила рукой по некрупным шрамам на его гладкой груди, потом вынула из его пальцев окурок. Она улыбалась. Молодой был добр к животным и проституткам.

– Не знаю, – сказал я. – На почте услышал, что нашли какой-то зарезанный труп в мешке с сахаром. И кстати, насчёт почты: где Грёма? Меня его военная цензура…

– А-а-ах, – сказал Молодой. – Ну ты даешь, Разноглазый. Уже не кончить без любимого имени.

Я замолчал и смотрел на его тяжело дышащее, блестящее потом тело.

– Спускайся к ментам. Я оденусь и подойду… В «Альбатросе» он!

По нечистой безлюдной лестнице я вернулся к двери, мимо которой прошёл по пути наверх. Дверь была выкрашена облупившейся коричневой краской. Табличка «СЛЕДСТВЕННЫЙ КОМИТЕТ» выцвела и покосилась. За дверью гоготали. Я постучал, подождал и вошёл.

Это оказалась просторная, с большими окнами комната, но всего в ней было слишком: канцелярских столов, картонных папок на столах и пепельниц прямо на папках, шкафов, наглухо забитых теми же папками, зажжённых египетских и сигаретного дыма, составленных в круг стульев и ржущих мужиков на стульях, пустых бутылок под стульями и полных стаканов в руках.

Хотя в комнате было тепло, они сидели не раздеваясь: кожаные пальто до пят, кожаные шляпы и кепки; всё не по погоде. Они пили, курили и говорили о блядях. Насколько я понял, опыт двойного проникновения не удался из-за непредвиденных осложнений при выборе позы. («Так вы бы развернулись». – «Мы и разворачивались, только Вилли почему-то всегда оказывался сверху».) Увидев меня, все замолчали. Это было чертовски насмешливое молчание. Я снял очки и тоже молчал.

– Ну что тебе, Разноглазый? – спросил наконец один из них, средних лет, но уже седой. У него были ничем не примечательные, словно стёртые временем или горем черты лица и светлые безразличные глаза. – Говори, пока меня от ужаса понос не хватил.

Коллеги отпраздновали его слова очередным взрывом гогота и неуместными шутками. Бывают же люди, которым прямо с утра весело.

– Я бы посмотрел сводку происшествий за ночь, – сказал я.

– Поконкретнее.

– Убийство.

– А которое?

– А их что, много было?

Присутствующие заржали.

– Берёт меня тревога, когда гляну в эти бодрые очи, – сказал толстяк, которого все называли Вилли. – Ладно, ладно, был один жмур.

– Правда? – с интересом спросил кто-то.

– Правда. Причём такая, которая никому не нужна.

– И что, следствие идёт?

– Какое следствие, ещё дознания не провели. Борзой! На труп-то выезжали?

Седой сказал, что было не его дежурство. Я спросил чьё.

Вопрос повис в воздухе.

– Надо во входящих-исходящих посмотреть, – сказал Борзой и зевнул. – В регистрационном журнале. В процессуальных документах. Иди к Добыче Петровичу, пусть запрос напишет.

– На каком основании? – спросил Вилли. – Если Добыча адвокат обвиняемого, то где сам обвиняемый? Разноглазый, ты, часом, не с повинной явился? Нет? Я так почему-то и подумал. Иные участники уголовного судопроизводства: свидетель, эксперт, специалист, переводчик, понятой… Хочешь быть специалистом? Специалист, объясняю, это всего лишь сведущий свидетель. К материалам дела доступа не имеет.

– Странно как-то вы работаете.

– А вот на этот случай существуют меры прокурорского реагирования. Если гражданин имеет вопросы по сути и качеству нашей работы…

– А чего ты ржешь? – спросил, входя, Молодой. – Я теперь прокурор. Зря, что ли, на его месте сижу?

Следственный комитет с уважением смотрел, как Иван Иванович потирает засос на шее. Я заметил, что все они были не так чтобы молоды: Вилли к пятидесяти, Борзому – к сорока, прочим за тридцать. Всем им было присуще довольно странное выражение лица, нечто среднее между независимостью и безнаказанностью.

– У вас что, каждый день кого-то приходуют?

– А это мы форс выдерживаем, – сказал Борзой. – Храбримся. В Автово убийств лет шесть не было, с тех пор как…

Он посмотрел на меня и замолчал.

– С тех пор как что? – спросил я.

– Как разноглазого не стало, – ответил неприятно худой тип с жёлтым и жёлчным лицом. – Разноглазого нет – и убийств нет. И снайперы получше целятся, и пьяный гаврик не топором дружка ударит, а хотя бы поленом. Знают, что помощь не придёт, вот и не скоромятся. Стоило тебе появиться – началось, пожалуйста. – Он посмотрел на Вилли. – Шевелиться-то будем?

– Будем, – согласился Вилли с тяжёлым вздохом и при этом оставаясь сидеть. – Уж до чего не хочется, но будем. Место совершения преступного деяния никуда, в отличие от преступника, не сбежало. Придётся ехать осматривать. Что там снаволи, снег идёт?

– Идёт, – сказал я.

– Ладно. – Он покрепче надвинул на лоб шляпу и прислушался к ищущим Молодого голосам в коридоре. – Какие у тебя бойцы беспокойные.

– Просто я популярен.

– Ладно. Банкуй. – Наконец-то Вилли поднялся на ноги, не спеша, впрочем, продолжить движение. – Убываю для проведения расследования. С вашей санкции, прокурор.

– Мы с тобой.

С Вилли поехал желтолицый тип по имени Сохлый, с Молодым – близнецы и я. Следователи рассекали на видавшем виды чёрном джипе, неудобном, с очень высокой посадкой, но оказавшемся вместительным и исправным. По дороге Вилли развлекал сидевшего за рулём Сохлого перечислением ждущих его следственных действий. («Осмотр местности, осмотр помещения, освидетельствование, назначение экспертизы, допрос очевидцев. И всё это, душа моя, в установленные законом сроки».) Близнецы развлекали себя, пялясь по сторонам.

Молодой же если и развлекался какими-то тайными мыслями, то с закрытыми ртом и глазами.

Мы приехали действительно на склад, только это был склад косарей: сухое, хорошо отапливаемое помещение для продукции плантаций. На пороге топтался мужик с красной повязкой народного дружинника на рукаве тёплой куртки. Именно на дружинников в Автово была переложена низовая милицейская работа. Справлялись они с ней не лучше и не хуже обычных ментов.

– Внутри лежит, – с облегчением сказал дружинник. – Голова проломлена. Я пойду?

– Пойдёшь, – сказал Вилли добродушно, – но не просто так, а за транспортом. И свидетеля мне предъяви.

– Так нет свидетелей.

– А кто тело обнаружил?

Тело обнаружили делавшие обход дружинники. Выставив пост и послав гонца в Следственный комитет, они сочли свою миссию исполненной и разбежались сеять слухи и панику.

– Ну что ж, взойдём.

Сразу отмечу, что штаны на жертве были, даже и застёгнутые. Всё бы выглядело опрятно, если б не развороченная ударом невероятной силы голова. Рядом с телом валялась кочерга, заляпанная «фрагментами биологических веществ», как написали в протоколе.

– Нехорошо, если это косарские разборки, – заметил Вилли. – А кочерга здесь откуда?

– С собой принёс, – сказал Молодой. Он осматривался равнодушно, но очень, очень внимательно.

– Зачем ему тащить на склад кочергу? – спросил Сохлый.