Волки и медведи

– Это и есть новый реализм?

– Бить будут, – прошептал Муха.

– Ну, – сказал я, – раз надо…

Обзаведясь наконец всем необходимым, Фиговидец нарисовал по своим записям и черновым наброскам красивейший в мире Чертёж Земель.

Сердечно горюя, что почти без дела лежат акварельные краски, цветные восковые мелки, чёрная и красная тушь (у него были приготовлены цвета для болот, ручьёв, песков, лесов и оврагов, но отсутствовали сами пески и болота, а леса и овраги пришлось указывать донельзя приблизительно, хотя на протяжении всего пути он честно лез в сугробы, замеряя их глубину, и исчислял высокие деревья), он отвёл душу на художественном оформлении, как его понимали Меркатор и Ортелий.

Север, юг, восток и запад он изобразил в виде аллегорий. Борей и Нот оказались бородатыми и свирепо-пожилыми мужиками, Эвр и Зефир – гладколицыми юношами с декадентски развевающимися длинными волосами. Все четверо, согласно своей природе ветра, усердно надували щёки.

Когда я пришёл, фарисей сидел за столом и подправлял нос богини Невы. Дебелая, частично задрапированная нимфа полулежала, опершись на урну, из которой изливалась река. Свободная рука держала крепкий букет: что-то среднее между камышами и тюльпанами.

– А это зачем?

– Как зачем? Это канон. – И Фиговидец продекламировал:

– Ничего не отморозит? Кстати, где он у тебя?

– Ну ещё я буду… – Он негодующе покашлял. – Слонов, что ли, изобразить?

Он их изобразил. Три белых слона (в фас и два полупрофиля) держали на спинах землю: снизу плоскую, вверх уходящую холмиком. По бокам холма карабкалась деревня. Рисунок довольно точно отображал число и расположение домов, но сами дома выглядели привлекательнее натуральных. Флагшток с реющим штандартом указывал место, где Молодой повелел строить административную избу. Всё вместе, щедро засыпанное снегом, походило на торт, пышно-белый с вкраплениями шоколада, изюма и цукатов. Справа и слева палевое небо окружало солнце, луну и звёзды. Солнце сдержанно улыбалось. Слоны сдержанно улыбались. Каждый штрих напояла та гармония сфер, которой напрочь не было в реальной деревне.

К Чертежу прилагались Толкования, к Толкованиям – Примечания и Сноски. Когда я сунул в них нос, мне показалось, что сам я странствовал по каким-то иным местам – впрочем, и там проспав большую часть пути.

Фиговидец отложил перо, облокотился на стол, а подбородок утвердил на сцепленных пальцах. Круглый обеденный стол с когда-то полированной, но теперь исцарапанной и облупившейся крышкой издал застенчивый скрип. За дверью, которую я, входя, плотно прикрыл, ответно заскрипело, и сама дверь пошевелилась, словно распираемая любопытством.

– Херайн! – угрюмо возгласил фарисей.

– Зачем сразу на хер-то? – прокряхтела дверь и отворилась. Хозяин квартиры протиснулся в комнату: сперва удерживаемое подтяжками пузо, за ним всё остальное, от пуза вниз – хрупкие ножки в трениках, вверх – румяные щёчки и пушистая седая кудель по краям плеши.

– Проходи, Ефим.

Молодой с бригадой занял второй этаж прокуратуры, куда привезли дополнительные диваны и нужный скарб. Остальных устроили на постой к местным, не успевшим откупиться от такой чести. Я выбрал вдову с правдивыми бюстом и задом и кулинарной жилкой, Муха – коллегу-парикмахера, Фиговидец – заводского мастера на пенсии. Теперь он смотрел, как тот топчется на пороге, и – как знать! – горько раскаивался.

– А. Ну да. – Фарисей рассеянно порылся и достал красненькую.

– Опять не на тот труп поставил?

– Ну вы даёте, оккупанты. – Ефим бодренькими глазками ощупал меня, стол, бумаги на столе, Фиговидца. – Откуда в «Саге» трупы? Так и до… гхммм… этих недалеко. Гхмм… гхмм… А чего ж у вас молчит-то? – Он прокряхтел в угол и врубил радио. Шла передача о заболеваниях сердечно-сосудистой системы, и приглашённый доктор с явно нездоровым удовольствием живописал последствия вредных привычек.

– Ради бога! – нервно сказал фарисей.

– Нет так нет. – Ефим покладисто стал крутить ручку настройки.

– Ну-ка, – сказал я, – стоп.

Помехи исчезли, и эфир наполнился знакомым голосом. Это было странное ощущение: я его знал, но не мог соотнести с лицом, с человеком. Голос перерастал, заслонял и то и другое – весь видимый мир, обрушившийся незакреплённой мозаикой на дальнем плане. Я пережил мучительную минуту, прежде чем осмыслил контекст («могу заверить население, что нет никаких причин для паники… у милиции охрана общественного спокойствия стоит на первом месте»), и куски стянулись – щёлк! готово – в картинку. Конечно! Это был Захар.

– Что-то серьёзное случилось? – спросил Фиговидец.

– Наверняка. У нас начальник милиции не рассказывает народу ни с того ни с сего про общественное спокойствие.

«Финбан ФМ» уже вовсю транслировал один из своих вечных шлягеров.

– Пошли телеграмму да спроси, – предложил Фиговидец, наблюдая за мной. – Есть же у тебя дома знакомые? Пусть Муха пошлёт.

– Вот у нас случай один был на производстве, – начал Ефим. Он подсел к столу и заворожённо смотрел на бумаги, словно ждал пресуществления.

– Потом, – отрезал фарисей. – Проставляться будешь, тогда и расскажешь.

– Это по какому же поводу мне проставляться?

– А кто пари выиграл?

Старичок помялся и («картошечку поставлю») слинял.

– Скучно ему, – сквозь зубы сказал Фиговидец. – На пенсию выходят как в могилу. Говорю: сядь мемуары напиши, играй в шахматы, или вот подлёдный лов актуален как никогда – займись хоть чем-то. Это у тебя египетские? Можно? – Он закурил, прокружил по комнате и упал на диван. – Он же в пять утра встаёт, в десять на боковую. В пять утра! Дом – базар, и после обеда – а другие в это время ещё не завтракали – человеку некуда себя деть, и так день за днём, день за днём. – Раскинувшись на диване, он пыхал и любовался потолком, и его растрёпанные блестящие волосы отливали то бронзой, то пеплом. – Когда я представляю эту жизнь, мне не хочется дышать, не хочется открывать глаза. – Фарисей закрыл глаза и ещё сверху для надёжности положил унизанные серебром пальцы. – И в своей-то жизни муторно… от таких примеров, по контрасту, должно легчать, но только хуже, только хуже… Ты что, уходишь? Я тебя провожу.

Комендантский час как ввели, так и отменили. Какая может быть необходимость в комендантском часе, если ночные улицы светлее иного дня, и иллюминация от многочисленных фонарей и того, что в Автово называли «подсветкой» – освещение по фасаду центральных зданий, вмонтированные в Триумфальную арку лампы, укутанные гирляндами лампочек деревья, фонари и прожектора везде, куда их удалось приткнуть, огни россыпью, огни залпом, – как водой заливает пространства? В таком антураже прохожий сам себе казался новогодней ёлкой. Это было вульгарно, но весело.

И те, кто вышел нам навстречу, появились не из темноты. Искрящее облако из снега и электрического света окутывало Организованную Писательскую Группировку во всей её красе и силе.

– О-о-о, после ужина горчица! – пропел Фиговидец. – Барражируете, дорогие? Вышли подышать воздухом и юными надеждами? Или свернуть рожу кому-нибудь достаточно малочисленному? В вечернее время после самого прекрасного дня! Смею ли рассчитывать, что на сей раз вы отнесётесь ко мне без предилекции?

– Пизди-пизди, – сказали новые реалисты. – Пока зубы глотать не начал. На нашем районе чужие клоуны не нужны.

Они стояли плотно, внушительно; снег облепил их безобразные ботинки и таял на непокрытых бритых головах. Двое уже доставали кастеты.

– Вы приняли мою робкую браваду за полноценное шутовство, – сказал фарисей, очень довольный. – Невинные пролетарские гуманитарии! Пытливые, но недостаточные умы! Фальшивомонетчики чувств обрели бы здесь перспективный рынок сбыта – и разве – ставлю в скобках мрачный вопросительный знак – это не странно, учитывая, о продажные золотые перья, что чеканить подобную монету – ваша прямая обязанность. Так вот…