Травма (СИ)

- У вас всё готово, Эванс?

- Не сомневайтесь. Всё ровно так, как обычно.

- Я вам уже говорил, Эванс, что вы прекрасный работник?

Эванс только улыбнулся и посмотрел на носки ботинок. Вряд ли и вправду от смущения, скорее, по старой привычке подкреплять уже сказанное своеобразным невербальным этикетом. Совсем как я лет пятнадцать назад. Люк положил руки на колени и потянулся, разминая затёкшие от четырёх часов сидячей работы суставы. Вам ещё расти и расти, Эванс.

- Господин директор.

- Да?

- Я уже давно задаюсь вопросом: зачем каждый раз такие приготовления? Господин Копф - глава компании, и отношение к нему должно быть соответствующее, это естественно. Но я знаю, что с другими руководителями он встречается в более... рабочей обстановке. Почему же с вами - так? Если это что-то личное, конечно, я не хочу знать ответ, и...

- Вы хотите знать ответ, Эванс. Иначе не задали бы вопрос. Вы иногда заставляете меня говорить очевидные вещи. - Теперь синхронно заулыбались оба - сидящий за столом и стоящий напротив. - Разумеется, никто из нас не чувствует необходимости в таких церемониях. Мсье Копф за свою жизнь побывал на достаточном количестве оригинальных, неподражаемых приёмов, чтобы устать от всех возможных сюрпризов по отдельности. Да и меня уже давно мало забавляет однообразная статусная роскошь. Но вот в чём дело - такое обращение, такой приём - давно не просто формальность, а часть моего образа, часть меня. Убрать их - и не станет Александра Люка, которого знают все. Как если убрать Эйфелеву башню из Парижа или переделать фрески в Сикстинской капелле. Всё останется так же, как прежде, кроме одного - целостности образа. Торговая марка уже есть, и менять её без веских причин мне не кажется разумным. Примерно по этой же причине в ХVIII-XIX веках давали так много балов. Балы устраивали даже те, кому заведомо нечем за них платить - устраивали не потому, что так сильно любили вальс или консоме из куропатки, а потому, что эти светские рауты были частью их образа, их марки. Это и есть настоящий аристократ - такой человек, чей образ перерос его маленькое, незначительное "я". Когда я впервые понял, что у меня самого...

- Господин директор?

- Да, Мила, я вас слушаю.

Голос Милы доносился из чёрной капли микрофона на столе. Эванс притворился, что разглядывает стену.

- Господин Копф просил передать, что задерживается на 15 минут. И... ещё.

- Я весь в нетерпении, Мила, продолжайте.

- Я не уверена, что стоит говорить это по внутренней связи. Это по поводу ваших вчерашних указаний.

Эванс поднял глаза и посмотрел на Люка. Люк ответил ему прямым, немигающим взглядом.

- Оставайтесь, Эванс. Только знайте: мы теперь в одной лодке. Говорите, Мила.

Я нашёл бритву в третьем шкафчике от окна. Многоразовая, старая, с торчащими из-под лезвия грязными волосками. Сойдёт. Это должно помочь.

Снова подхожу к раковине, вынимаю оттуда последние клочки волос и бросаю их на сваленную в углу одежду. В зеркале над умывальником видно, как зреет на груди багровый след от удара. Поднимаю бритву и делаю первые несколько движений, осторожно выбривая левый висок. Лезвие идёт легко, почти без усилий.

Я уже шестнадцать операций в этом городе. Больше года. Но я сам для себя не считаю время в днях - только во взрывах и диверсиях. В том, что имеет значение. Я веду войну, а в войне важны только победы, даже такие, как у меня, промежуточные и почти ничего не меняющие. Когда-то я верил в возможность большой, окончательной победы. Не помню, когда перестал. Теперь следующий взрыв - мой потолок, я не знаю, что будет после, и мне не очень интересно. Так нас учили - пока конфликт не закончен, важна только победа на следующем участке, следующая вылазка или зачистка. Хорошая философия, подкреплённая техниками мозгоправов из штаба. Я слишком серьёзно воспринял всё это, ребята. Я действительно забыл всё, не относящееся к моей войне, до тех пор, пока она не закончится - а она не закончится. Те две вспышки - в туннеле прямо рядом со "Спайр" и на недостроенной станции - наверное, реакция на стресс. Мне уже давно не грозила такая опасность, как сегодня, я слишком привык к пустынным подвалам и толстым охранникам. А может, просто этот метод не рассчитан не такой долгий срок.

Беру бритву в другую руку, чтобы добраться до левой стороны затылка. Из-за одного из этих "озарений" меня чуть не прикончили. Нужно сделать так, чтобы это больше не повторилось. Сейчас мне хочется, наоборот, вспомнить больше, узнать, кем я был раньше, где сейчас Кристина и Сара, почему всё так изменилось.

Неловко провожу бритвой по затылку. Кожу жжёт от пореза, на голую спину капает кровь. Потом наведу красоту, за мной уже могли послать кого-нибудь ещё.

Нет, эту роскошь я не могу себе позволить. Если сейчас вспомнить всё, оно разом обрушится на меня, лишит твёрдости духа. Как я после этого смогу жить, как жил до сих пор? Заканчиваю бритьё, мою голову под струёй холодной воды и отхожу в сторону, к двери. В углу, где лежит одежда, по-прежнему теснятся красные точки. Ещё несколько указывают на раковину. У двери пусто. Я снова невидим. Когда я вообще успел подцепить что-то?

В первом шкафчике висит жёлтая с чёрным прорезиненная куртка и штаны, что-то вроде спецодежды сантехника. Как раз мой размер. Остановив кровь из пореза, надеваю куртку и беру сумки с оружием. Сквозняк из окна приятно обдувает грязное тело. Возможно, всё не так плохо. Я по-прежнему на свободе и на ногах. Я только что уничтожил тех, кто угрожал мне больше всего. Я уже знаю, где будет следующий взрыв, и какой ущерб понесёт компания. После него так же спланирую новый. Я редко об этом задумываюсь, но до сих пор у меня всё очень хорошо получалось. А значит, нет причин останавливаться.

Я уничтожу "Сабрекорп".

- Грустно это.

Блондинка повернула голову.

- Сидеть так часами и ничего не заказывать, как будто кто-то должен прийти.

Она посмотрела на стоящую перед рыжей кофейную чашку с ободком засохшей молочной пены по краям. Перед ней самой стояли два шота из-под "Джонни Уокера" и недопитый бокал с "александром".

- А?.. Что?

Рыжая быстро отвела глаза и, краснея, забормотала:

- Извините... не надо было так говорить, это первый раз, когда я так с кем-то...

- Ничего, ничего страшного. Никто не придёт.

Я знаю этот взгляд, видел множество раз. Блондинка сказала "никто не придёт", а её взгляд сказал "он не придёт". Или она. Кто-то конкретный не придёт к ней ни сюда, ни куда-то ещё.

Через пару секунд она уже опомнилась и выдавила натяжную улыбку.

- А раз так, можно что-нибудь заказать. Вы что будете?

Рыжая заколебалась.

- К-кофе.

Не уверен, что продал бы ей что-то покрепче - она выглядит лет на 15, хотя взгляд суровый. Зато симпатичное личико, и цвет волос - пара прядей выбивается из-под капюшона толстовки. Слишком уж я люблю малолеток. Это плохо.

Блондинка подозвала меня и тихим голоском заказала чёрный кофе и дайкири. От неё здорово пахло выпивкой - типичная блонди, напивающаяся сладкими коктейлями.

Я отошёл к кофемашине и увидел, как рыжая снова отводит взгляд от лица блондинки. Как будто боится смотреть людям в глаза. Если она и вправду малолетка, то понятно, но что она тогда тут делает?

Два старика у дальнего края стойки начали о чём-то громко спорить, перекрикивая шум почти полного бара и матч "Бенфика-Аякс" по телевизору. Надо их как-то разрядить, что ли. Я поставил кофе перед рыжей - ни даже "спасибо" - и отошёл.

- Был тяжёлый день?

- Как... А откуда...

- Утомлённый образ... то есть вид. У меня всегда такой, когда не высплюсь.

Старики получили по новому стакану пива и успокоились. Людям обычно всё равно, о чём спорить. Отвлечь их чем-нибудь - и не вспомнят, о чём был разговор. А в баре так и подавно.