Бедный маленький мир

– Здравствуй, хозяйка. Ждем не дождемся. Бабы с утра пироги пекут, как на свадьбу.

– Это Леша, – начала Иванна представлять прибывших и встречающих. – А это дядя Слава и Люба.

Дядя Слава вытащил руку из меховой варежки и протянул мне. Рука была горячая и твердая, как дерево. Потом я пожал еще несколько рук и понял, что тут человек десять-двенадцать.

– А это, – сказала Иванна, – смелая летчица Юля Гольдштейн.

Маленькая Юська грациозно спрыгнула на землю.

– Боже, как я хочу водки с салом! – сообщила она.

– На здоровье, – снисходительно кивнул дядя Слава. И добавил, кивнув куда-то вбок: – Только нам еще ехать и ехать.

– Черт его знает, что делать… – пробормотала Юся. – На сигнализацию, что ли, ставить до завтра? Может ли кто-нибудь в этом лесу угнать самолет? Теоретически…

– Теоретически, – усмехнулась Иванна, – в этом лесу водится всякая необразованная языческая нечисть.

– Почему теоретически? – обиделся высокий парень в мохнатой шапке. – Реально водится.

– Да ты не горюй, – повернулся к Юсе дядя Слава. – Мы охрану-то оставим на ночь. Вон Мишка с Ленчиком останутся, и Волк с ними.

И тут только я заметил небольшую серую собаку, которая жалась боком к горящей бочке – грелась.

– Это ее Волком зовут? – скептически покривился я.

– Так волк и есть, – впервые подала голос Люба. Голос у нее оказался низкий и густой. – Мишаня приручал. Волчонком взял, растил.

– Пошли, хозяйка, – позвал дядя Слава. – Надо ехать, а то околеете. Смотрю, куртенки на вас худые.

– Чего худые? – возмутилась Юся. – Это микрофайбер!

– На подводах поедем? – улыбнулась Иванна.

– И-и, на подводах… – сказал кто-то из темноты. – На подводах до утра не доберемся. Там «Нива», «Запорожец» и грузовик с тентом.

– Так, «Запорожец» Мишане с Ленчиком останется, детей в «Ниву», остальные в кузов, – напомнила Люба.

Дядя Слава сел за руль, Люба рядом, а мы – «дети» – втроем максимально уплотнились сзади.

Спустя пять минут Юся начала ерзать и возиться. В конце концов заявила:

– Нет, тесно, я так не могу. Леха, я к тебе на колени сяду.

И, не дожидаясь моей реакции, залезла ко мне на колени. А еще через минуту засунула руку – мне под куртку.

– Холодно, – пояснила она и переместила руку ниже.

Я растерялся и машинально покосился на Иванну. Та сидела с закрытыми глазами, что, впрочем, не означало, что спит. В это время Юська, преодолев свитер и футболку, добралась до моего голого живота.

– Леша, а Юська ко всем своим достоинствам еще и нимфоманка, – вдруг сообщила Иванна, не поворачивая головы. – Причем очень изобретательная.

Юськина рассеянная рука замерла в районе моей левой груди.

– К тому же, – продолжала Иванна с закрытыми глазами, – не различает общественных мест и интимных.

– Вот этого не надо, я вас прошу! – обиделась Юська. – Интимные места я различаю изумительно. У меня, если говорить, Ванька, твоим языком, очень развита различительность такого рода.

Руку она, впрочем, тут же убрала.

Люба покосилась с переднего сиденья.

– Чего, томитесь? – добродушно спросила она. – Не томитесь, скоро приедем. Будет вам и водка с салом, и баня с пирогами. Хозяйка, чай с душицей и мятой все так же любишь?

– Люблю, да что толку, – вздохнула Иванна. – У меня дома такой чай все равно не получается. Вроде бы все делаю, как ты, и из твоих травок, а не выходит.

– Не выходит каменный цветок, – моментально отреагировала Юська и всю оставшуюся дорогу дулась, как мышь на крупу.

Лично меня больше всего интересовало, почему аборигены называют Иванну хозяйкой. Ждут, пекут пироги, как на свадьбу, и называют хозяйкой. Кто она им, этим мордовским крестьянам? Пока мы летели, Иванна рассказала, что они – эрзя. Здесь есть мокша, шокша, эрзя – три народности одного маленького поволжского народа. Угро-финны.

Иванна полтора года не была здесь. И за полтора года почти ничего не изменилось, вот только у Любиной племянницы Вали родился мальчик, бабушка Фроловна умерла в конце сентября, и соткали новый ковер.

– Ковер покажу, покажу, – обещала Люба, видя, как Иванне не терпится посмотреть. – Ты поешь сначала и в баню, не убежит ковер-то.

Им подготовили дом бабушки Фроловны – протопили печь, повесили новые занавески.

– Тут две комнаты, поместитесь. Теперь только утром топить, я приду, помогу, если надо.

– Да не надо, Любочка, – отказалась Иванна, – я не забыла еще.

Люба ходила взад-вперед, присматривалась – может, нужно что-то еще?

– А летчицу вашу, – заявила в конце концов авторитарно, – я к себе забираю. Ванька-то в Саранске, в техникуме. Я разве не сказала? В Саранске, в электромеханическом техникуме, и комната пустая. А Славка завтра ее к самолету доставит. И бензин тоже, они с Мишаней вчера из Рузаевки целую бочку приперли.

Юся подняла бровь, вздохнула, но сопротивляться не стала. И Иванна понимала, почему. Люба была внешне мягкой, но внутренне совершенно несгибаемой женщиной. А Юся, при всех ее манцах, всегда знала меру. Да и как отказаться в данном случае, если люди проявляют гостеприимство?

Сонный Леша тер заросший черной щетиной подбородок и непрерывно зевал.

– Я уже не хочу есть, – тихо сказал он Иванне. – Хочу только спать.

– Все, все, – заторопилась Люба, – ужинать к нам идем. Давай, милый… – И вещи она как-то прихватила, приобняла одной рукой Лешу, а другой Юсю. – Пошли, хозяйка, – обернулась через плечо, – там народу полна хата.

Народу и правда было много. Иванна в первый момент растерялась, смутилась и совершенно не понимала, что ей говорить. Потом тихо сказала: «Здравствуйте», и все зашумели, заулыбались, стали располагаться ближе к столу.

– Ну, давайте, – поднялся дядя Слава, – за хозяйку пьем. За твое, доня, здоровье. И ты пей, не отказывайся.

– А как же! – кивнула Иванна и взяла из его рук рюмку с водкой.

Чистой правдой оказалось, что готовились с утра. Иванна впервые в жизни видела такую гору пирогов, пирожков, расстегаев. Ну да, ну да, полтора года назад было не до пирогов. Вообще не до застолий было. Живое село. Слава богу.

К бурной радости Юси на столе имелось холодное розовое сало.

– Юська, – толкнула ее под столом ногой Иванна, – а сало-то не кошерное.

Юся с набитым ртом что-то возмущенно промычала, потом, прожевав, сказала:

– Откуда у тебя иудаистские предрассудки, Ванька? Ты же украинка и католичка притом. Просто безобразие! – Затем, сооружая себе очередной бутерброд с салом, луком и соленым огурцом, заявила: – А я абсолютный культурный космополит.

– Некультурный, – поправила Иванна.

– Некультурный космополит, – легко согласилась Юська и выпила залпом стограммовую стопку водки.

– Молодца! – одобрил дядя Слава.

Любина племянница Валя рассказывала Леше, почему куриные яйца черного цвета – их запекают в печи.

– Да ты не бойся, – смеялась молодая женщина, – ты счисти скорлупу, внутри они обычные, печеные только.

Леша с изумленным видом чистил яйцо. Иванна поймала его взгляд, и Виноградов сделал круглые глаза.

– Если не ты, – зашептала ей Юська, – я бы его точно трахнула, и неоднократно. Вот те крест святой.

– Нет на тебе креста, – так же шепотом сказала ей Иванна. – Ты агностик и некультурный космополит. Ешь свое сало.

– Тут и грибочки ничего, – лучезарно улыбнулась ей Юся. – Дура ты. Знаю я тебя.

Иванна обвела взглядом стол.

Валя, довольная произведенным эффектом, продолжала рассказывать Леше технологию запекания яиц. Она – танцовщица. Лешка еще не знает, что здесь живут ткачи, танцовщицы и смотрящие. Это не промысел и не хобби, а как бы образ жизни. Помимо крестьянского, сельскохозяйственного труда, который их кормит (здесь МТС и мясо-молочная ферма), помимо домашнего хозяйства, эти люди ткут ковры. Но только мужчины. Молодые женщины – до тридцати лет – танцуют на коврах, а старшие, смотрящие, наблюдают и интерпретируют Танец. «На что вы смотрите?» – спросила Иванна Любу тогда, полтора года назад, когда впервые увидела Танец. Тогда было трудное время и танцевали каждое утро, стараясь не пропустить ни одного рассвета. И Люба объяснила ей, что, поскольку есть узор ковра и узор танца, смотрящие наблюдают, как происходит наложение двух узоров. «Танец никогда не повторяется, – сказала женщина, – каждый раз душа танцовщицы придумывает танец. И ничего случайного в этом нет».