Бедный маленький мир

– Иванна, – прервал ее размышления Леша, – как бы тебе объяснить… Мне долго молчать трудно. Я резонер, болтун, мне нужен собеседник. Я и так молчал на яхте больше двух недель. Чуть не спился.

– Зачем? – спросила Иванна.

– Что – зачем?

– Зачем пил?

– Что же я еще мог делать? – с некоторой обидой хмыкнул он.

Иванна повертела в руках пластиковый стаканчик. Он посмотрел на ее длинные сильные пальцы, на два серебряных кольца – на среднем и безымянном пальце левой руки – и впервые подумал, что не нужно было вот так сразу слушаться ее и лететь неизвестно куда. Сейчас-то в Москву, где их ждет зафрахтованный ею маленький частный самолет, но это все, что он знал. Глупо, честно говоря, с его стороны. Спонтанно и глупо. А вдруг она сумасшедшая?

– Я знаю два способа борьбы с депрессией, – сказала Иванна и улыбнулась ему глазами из-под упавших на лицо волос. – Оба далеко не такие приятные, как алкоголь, но в отличие от алкоголя, который в конечном счете тоже сам по себе депрессант, два моих способа действительно помогают. Способ первый – ничего не делать, только думать. До тошноты. Постоянно повышая уровень идеализации своих размышлений. Лежать, дышать животом и думать. Часу к двадцатому такой практики ты, конечно, слегка разотождествляешься, но это обратимо. Вот что, собственно говоря, делали старцы в лаврских пещерах? Они сидели на своих коротеньких лежаночках и думали. Лет по сто пятьдесят каждый, и это не метафора. А второй способ – ни о чем не думать и совершать физические усилия, тоже на протяжении многих часов, так, чтобы засыпать раньше, чем успеваешь понять, что засыпаешь. И в первом, и во втором случае нельзя ничего есть, можно только пить простую воду. Дня три.

«Хорошо, – усмехнулась она про себя. – Даже отлично. Зачтется в педстаж. Сама-то я вчера что делала в ресторане с поэтичным названием „Базилик“? Дышала животом?»

– Однако несмотря на такой богатый опыт правильной борьбы с депрессией, – продолжила Иванна вслух, – вчера я образцово-показательно напилась.

– Ну, слава богу… – выдохнул Алексей. – А то я начал напрягаться.

– Правда, у меня не было депрессии, – решила уточнить Иванна. – У меня была паника.

По салону пронесся коллективный вздох облегчения – самолет заходил на посадку. Под углом к плоскости крыла переливалось озеро огней Москвы.

Иванна с нежностью посмотрела в иллюминатор и подумала, что это, конечно, черная несправедливость – не иметь возможности провести в Москве хоть сутки. В ее милой, обжитой, студенческой Москве не съездить на Факультет, не посидеть в полном одиночестве в маленькой и самой любимой своей аудитории, вдыхая запах мела, старых дубовых панелей и радуясь, что так и не покрасили подоконник – рисунок трещин все тот же, все та же надпись «полный писец» (есть все-таки вечные вещи в этом мире, в котором «сегодня» практически ни в чем не повторяет «вчера» и «позавчера»).

Зато в любом случае сейчас, выйдя на площадку трапа из теплого салона, можно вдохнуть московский воздух. Он особенный. Это не заметил только ленивый. Но никто не объяснил, в чем, собственно, его особенность и прелесть. И Иванна не могла. Просто давно, в какой-то момент стремительного бега через всю Москву (она куда-то торопилась, куда-то туда, куда можно было и не торопиться), в беспорядочном интуитивном скольжении по веткам метро, по диагональным пересечениям скверов и дворов, она почувствовала этот воздух, как бы намотала его на себя и с тех пор всегда чувствовала и отличала от остальных.

В аэропорту Внуково их встречали маленькая веселая девушка с нежным румяным лицом и шкафообразный парень.

– Ну здравствуй, высокоорганизованная материя! – воскликнула девушка и звонко расцеловала Иванну в обе щеки. – Ты что ж, тудыть тебя растудыть, мне номер рейса неправильный дала?

– Привет, Юся, – поздоровалась Иванна и пояснила Алексею: – Она вообще-то Юля, но ее всю жизнь зовут Юсей. Тонкий лирический поэт.

– Да, – кивнула Юся и засмеялась, – очень тонкий и очень лирический, не больше двух слов мата на единицу текста. Не обращайте внимания: я матерщинница, жульничаю в покере и пью водку, а когда нет водки – коньяк. Вы – Леша, я знаю. А это мой кузен Димон. Навязался.

Кузен Димон приветливо улыбнулся. Иванна быстро глянула на Алексея и с удовлетворением отметила, что тот начал расслабляться.

– Понимаешь, – сказала она ему, пока Юся с радостными возгласами выуживала из «подарочного» пакета, который первым делом вручила ей Иванна, разноцветные шифоновые платки и кожаные пояса и увешивала ими кроткого Димона, которого могли бы взять в «Манчестер Юнайтед» уже только за рост, – если бы ты с утра до вечера преподавал латынь в элитной классической гимназии где-то глубоко внутри Садового кольца, ты бы тоже разговаривал исключительно матом. Юська – моя однокурсница. Я ее люблю безумно.

– Ванька, тебя же моя мамашка хотела! – вдруг заорала Юся на весь аэропорт. – Она же пирог испекла с черникой! Так, сегодня мы не летим.

– Мы? – удивился Алексей. – Что значит «мы»?

– Я и не заправилась еще. – Юся потупила взор.

– «Мы» – это я, ты и Юська, – пояснила Иванна. У нее весь слух был настроен на реакции спутника, которого она знала в буквальном смысле без году неделя, поскольку она испытывала неясное чувство вины от того, что выдернула его из одной жизни и пока не поместила ни в какую другую. – Юська – наша чайка по имени Джонатан Левингстон. Она водит легкий трехместный «Nostalgie N-130», летает выше звезд и любит исполнять фигуры высшего пилотажа в небе над ночной Москвой. Например, петлю Нестерова. Да, Юсь? Покажешь Леше?

Она с удовольствием наблюдала за выражением его лица.

– Так, я не поняла… – подозрительно произнесла Юся. – Мы едем к мамику?

Димон во всем великолепии струящихся до полу батиков переминался с ноги на ногу и был похож на африканского вождя.

– Нет, – твердо сказала Иванна, – мы летим в Мордовию. Заправляемся и летим. Я же тебя предупреждала.

– Ребята, – вдруг неожиданно перешла Юся на серьезный голос, – однако темнеет. Я действительно люблю летать ночью и все такое, но сесть без посадочных огней не смогу. Ну что ты, Леша, делаешь такие круглые глаза? Этой же козе надо, чтобы мы сели на старый военный аэродром в глухом мордовском лесу. Часть расформировали еще в начале девяностых, а взлетка осталась. Он же не освещается, пацаны! Навигации нет, даже если мы чисто случайно ту полосу найдем, все равно навернемся к такой-то матери. Я доступно объясняю, Иванна?

– Навигации нет, – кивнула Иванна. – Только карта. Но по всей длине взлетной полосы всю ночь будут гореть костры.

Расстроенная Юся, матерясь шепотом, плюхнулась на переднее сиденье вишневого «Пежо», молчаливый Димон, с которого кузина наконец-то сняла свои подарки, аккуратно поставил вещи в багажник и сел за руль.

– Залезайте, – буркнула Юся. – Только не засыпайте. Тут недалеко.

Иванна качнулась к Леше на повороте и на секунду прижалась к его плечу. Тот улыбнулся ей одними губами, и она снова почувствовала себя виноватой.

– Ванька, ну что! Ну что за ургентные дела? – подала голос Юся после всеобщего пятиминутного молчания. – Мы же четыре года не виделись! Даже как-то амбивалентно с твоей стороны. Мамахен пирог испекла, я коньячища накупила… Нехорошо, Ванька, mare merenti par erit [6], я тебе обещаю. В следующий раз, когда ты приедешь, заготовлю только кефир.

– Ну да, ubi culma est ibi poena subesse debet [7], – вздохнула Иванна. И почувствовала плечом какую-то вибрацию – Лешка беззвучно умирал от смеха, зарывшись лицом в высокий ворот свитера.

– Представляешь, – шепотом сказала ему Иванна, – как ее любят ее ученики.

– Да ладно вам, – отозвалась, услышав ее слова, мгновенно подобревшая Юська, – там я держусь. К вечеру прямо скулы сводит, а что делать, там же сплошные думские дети-внуки да няньки с мамашками, на которых, как я понимаю, и уходит весь наш золотовалютный резерв. Приехали.