Золотые врата. Трилогия (СИ)

– Что именно ты хочешь предложить и причем здесь я, ты ведь и сам с ним знаком.

– Не по рангу мне теперь с Михаилом Максимовичем общаться, – усмехнулся Корсаков, – другое дело – ты. Известный живописец, живой классик…

– Ну ладно, ты уж совсем‑то… – заскромничал Леня, – давай, дело говори.

– Говорю дело: есть коньячок. Старинный коньячок, французский.

– Ага, – буркнул Леня, – коньяк он может взять. Особенно, если начала двадцатого, или конца девятнадцатого века. Погоди, я ручку возьму, данные записать, – он пропал на несколько минут, – ничего не найдешь в этом бардаке. Все, диктуй.

– Пиши, – как можно небрежней сказал Корсаков, – коньяк «Henessey», на этикетке фамильный герб рода Хенесси – рука с секирой, пробка сургучная, выдержка двадцать пять лет. Записал?

– Записал, – деловито сказал Шестоперов, – все это хорошо, но главное – год производства. Год обозначен?

– Обозначен, – успокоил его Игорь, – пиши: год производства… – он выдержал паузу, – одна тысяча семьсот девяносто третий.

– Пишу, – повторил Леня, – одна тысяча… как? Что? Какой год? – внезапно заволновался он, – ты трезвый, Игорек? Не шути святыми вещами!

– Я не шучу, Леня. Год – тысяча семьсот девяносто третий. Год французской революции.

– Так… так… – Шестоперов быстро терял способность к членораздельной речи, – Игорь, э‑э… м‑м… Вот! Игорь, сковырни пробку! В начале девятнадцатого века, а может и в восемнадцатом, бутылки с коньяком запечатывали помимо пробки и сургуча расплавленными золотыми луидорами.

Корсаков расковырял сургуч, в тусклом свете уличных фонарей блеснул желтый металл.

– Если это не золото, то я не великий русский живописец, – заявил Корсаков, сдерживая ликование.

– Так, я сейчас звоню Максимычу, – зачастил Леня, – а ты стой там и жди нас, все, пока.

– Стой, – заорал Корсаков, – ты хоть спроси, где я.

– Черт, действительно. Ты где?

– Я у метро «Арбатская». Встречу вас на Гоголевском бульваре возле памятника Николаю Васильевичу. Через полчаса я туда подойду. Узнаешь меня по «стетсону». И главное – не задерживайся. Ты же знаешь, спиртное, даже раритетное, на Арбате долго не хранится.

– Игорек, да я… пчелкой, птичкой, ракетой… Слушай, – внезапно опомнился Шестоперов, – а я что с этого буду иметь? Как посредник, а? Десять процентов от сделки…

– Нет уж, дорогой, – категорично возразил Игорь, – пусть тебе банкир платит процент. Зря что ли ты его «Максимычем» зовешь.

– Ладно, черт с тобой. Но кабак и девки с тебя.

– Заметано, – с готовностью согласился Корсаков.

Игорь присел на скамейку во дворе в Филипповском переулке, недалеко от здания театра Новой Оперы. Полчаса можно было посидеть, подумать.

Постепенно радость от находки схлынула, оставляя множество вопросов – так дождевая вода уходит в водосток, оставляя после себя окурки, спички, павшие листья. Если Трофимыч удержится, чтобы не позвать мужиков обмыть находку, то коньяк они продадут – в этом Игорь был уверен. Деньги никогда не помешают, а деньги должны быть немалые. Можно будет наконец снять студию, поработать нормально. Ирке деньжат подкинуть – алименты ведь Корсаков не платил: при разводе решили, что хватит с Ирины квартиры, которую он ей оставил. Нет, не предстоящая сделка с банкиром беспокоила его, а книги. Письмена, которые Игорь увидел, не давали ему покоя. Он постарался припомнить обстановку потайной комнаты: голые стены, бюро, стол, ящик с коньяком, книги, карты… карты! Корсаков пошарил по карманам, ага, вот они. Он достал плоский футляр, погладил пальцами глянцевую поверхность. У него была одна знакомая, потомственная колдунья, как она себя называла. Гадала она по хрустальному шару, по пеплу, и в том числе по картам Таро.

Игорь открыл футляр, вынул колоду и раскрыл карты веером. Нет, у гадалки карты были другие – с ярким рисунком, а эти выполнены в двух‑трех цветах: серо‑черном и фиолетовым, что ли? Корсаков вытянул одну карту, повернулся к свету, разглядывая рисунок. К камню прикованы обнаженные мужчина и женщина, а над ними, восседая на камне, расправил перепончатые крылья демон, или языческое божество. Что‑то знакомое было в изображении нависшего над людьми чудища. Помнится, когда Игорь начинал свой цикл «Руны и Тела», он изучал скандинавские руны – футарк, еврейские письмена, египетские иероглифы, и тогда ему попался на глаза шифр тамплиеров. Точно! Этого демона почитали рыцари храма, несмотря на свою приверженность христианской религии, а может, именно поэтому. Бафомет[57], вот как его называют. Одно из имен или воплощений Люцифера, падшего ангела. И кажется франкмасоны – вольные каменщики, переняли многое от разгромленного ордена тамплиеров. Надо будет сходить к этой гадалке, как ее теперь зовут, Лиана, Вивиана?

Занятый своими мыслями, он не услышал приближающихся шагов и поэтому вздрогнул, когда услышал, что к нему обращаются.

– Что за картинки? Порнушка?

Корсаков поднял голову. Рядом стоял Сергей Семенович Федоров – участковый. Вид у него был помятый: фуражка криво сидела на круглой голове, плащ был распахнут, галстук торчал из нагрудного кармана.

– Да вот, решил миниатюрой заняться, – сказал Корсаков, убирая карты в футляр и пряча его в карман.

– Что, платят больше?

– Платят меньше, но и расходов немного, – Игорь принюхался. От участкового крепко пахло спиртным, – празднуете что‑то?

– А что, только в праздник пьют? – вопросом на вопрос ответил Федоров, – с горя тоже принимают, и бывает покруче, чем с радости.

– Что‑то случилось?

– А‑а, – Федоров махнул рукой, присел рядом, – выпьешь со мной? Не могу один, а выпить надо, – участковый с надеждой посмотрел на Игоря.

– Да я в завязке, Сергей Семенович, – попытался отказаться Корсаков.

– Ну, хоть по пять грамм, а?

– Если только по пять грамм, – согласился Игорь, проклиная свою интеллигентскую мягкотелость.

Федоров поставил на скамейку бутылку, в которой плескалось грамм сто пятьдесят водки, достал из кармана плаща два смятых пластиковых стаканчика и, расправив их, посмотрел на свет – не порвались ли.

– У меня и закуска есть, – он вытащил пакет соленого арахиса, бросил на скамейку и разлил водку.

– За что пьем? – спросил Корсаков.

– За Родину‑мать! – неожиданно рявкнул Федоров и опрокинул водку в рот.

– Давно не пил за Родину, – пробормотал Игорь, осторожно выпил и, поставив стаканчик, прислушался к ощущениям. Вроде, водка прошла нормально.

– Понимаешь какое дело, Игорек, – Федоров разорвал пакет с орешками и сунул в рот горсть, – собирают нас сегодня в отделении и зачитывают приказ: в составе сводного отряда ГУВД такие‑то и такие‑то направляются в Чечню. Два дня на сборы, мать их за ногу. Вот и я сподобился на пятом десятке бандюганов по горам ловить. Будто мне их здесь не хватает. А я «калашников» с самой армии в руках не держал – двадцать лет с лишним.

– Да‑а… – только и смог сказать Корсаков, – а что, подмазать кого‑нибудь нельзя?

– Э‑э, милый. Приказ из министерства, а там знаешь сколько живоглотов? Всех не подмажешь. Так что остаешься ты без прикрытия – капитана Немчинова тоже забирают.

Плохи дела, – подумал Корсаков. Коньяк продам, книги спрятать можно, а мебель надо побыстрее сбыть. И притихнуть, не высовываться, а то и съехать с Арбата. Если из «пятерки» ребят заберут, то сюда подкинут кого ни попадя. Такой беспредел начнется, что только держись.

Федоров с сожалением отправил пустую бутылку в урну, посмотрел на Корсакова.

– Может, еще возьмем?

– Еще? – Корсаков подумал, – Есть у меня, Сергей Семенович, что выпить. Коньяк будете?

– Видать, неплохо ты заработал, раз на коньяк перешел, – удивился участковый, – а чего ж не выпить, давай.

– Нож есть?

– Держи, – Федоров подал ему нож с выкидным лезвием.

Корсаков сбил сургуч, долго ковырял полурасплавленный луидор с чьим‑то портретом.

– Давай горлышко отобьем, – предложил истомившийся Федоров.

– Нет, мне бутылка нужна.