Оккупация

Как ни прискорбно, но работорговля в Дайкирии представляла собой один из мощнейших рычагов экономики. В каком-то смысле, рабы являлись в этой стране главной ценностью. В мирное время стоимость рабов возрастала, в военные периоды стремительно падала. Свободные дайки — даже самые бедные — считали за грех трудиться на собственных полях. Не любили они и что-либо строить. Для этого вполне годились рабы, и не беда, что в роли последних подчас оказывались свои же собратья, волею случая проданные в рабство за долги или просто по произволу того или иного чиновника. Впрочем, недавние пассажиры знали со всей определенностью, что большая часть их пойдет не в услужение местным князьям, а на увеселение публики — в боевые цирки. Над допотопной экономикой Дайкирии можно было вволю подтрунивать и смеяться, однако технологиям ставок и разномастным тотализаторам дайков могли позавидовать и российские мошеники. В отличие от древнего Рима, где публику просто веселили, отвлекая от политики и бедственного положения, в Дайкирии подход к гладиаторским боям был более рачительный. У каждого цирка и каждой арены имелся свой князь и свой хозяин. Ему же поступала и львиная часть всех прибылей от поединка. Воинственность дайков тоже порой становилась доходной — особенно тогда, когда из походов привозили сотни и тысячи возов с награбленным товаром, когда вереницы рабов начинали брести по улицам и горным тропам Дайкирии. Именно тогда открывалась великая пора боев. Люди приходили в нездоровое возбуждение и со всех сторон притекали в города, располагающие своими аренами. Возможно, гладиаторские бои потому и пользовались столь большой популярностью, что иных радостей в этой стране не водилось. Даже самые нищие горемыки и те, кому не досталось места в цирке, вольны были вытряхивать из кармана последние грошики, делая ставки на тех или иных бойцов. Да и почему бы не сделать, если всем известно, что Фортуна — дама капризная, и истории, когда вчерашние попрошайки в течение считанных дней превращались в немыслимых богачей, передавались из поколения в поколение, обрастая десятками фантастических подробностей.

Так, например, рассказывали, что одноглазый Фактим, большую часть своей жизни проведший с жестяной кружкой на паперти, однажды не поленился проделать долгий путь пешком и заявился в столицу всех боевых арен — в достославный Вальрам. Именно там в первый же день, наглядевшись на будущих претендентов, Фактим поставил все свои сбережения на понравившегося ему раба с престранным именем Вильгельм. Грянули бои, и изо дня в день, раб, выбранный нищим попрошайкой, валил наземь лучших бойцов Дайкирии. Валил кулаками, разил кинжалом, рубил мечом. В конце концов, удивительное все же случилось, удача улыбнулась нищему Фактиму. Заявленный им раб вышел в финальный поединок, где и сокрушил на арене лучших бойцов Дайкирии, после чего вступил в схватку с диким ахназавром и, потеряв одну руку, другой рукой все же сумел нанести чудовищу смертельную рану. Нечего и говорить, все ставили на фаворитов и на воинов с именитым послужным списком, о Вильгельме же никто из дайков не знал. В итоге сумма выигрыша старого попрошайки оказалась поистине огромной. Обезумев от счастья, Фактим купил колесницу с верблюдами, обзавелся десятком телохранителей и в компании лучших красавиц Вальрама пировал больше недели, зазывая за стол всех встречных и поперечных. Закончилось все тем, что, не выдержав обильных возлияний, сердце старого Фактима остановилось. Говорят, он умер, прямо за столом, пытаясь обнять молодую вальрамку. Всего-то и вышло у бедолаги пороскошествовать около десяти дней, однако везунчику Фактиму завидовала вся Дайкирия, и даже о смерти, случившейся с обжорства и перепою, говорили с нотками благоговения. Все-таки не от срамной болезни умер старик и не от голода на грязной улочке. И конечно же, нет более сладкой смерти, чем та, что приходит во время застолья или соития с женщиной. Это не та смерть, что настигает воина на поле брани, однако для бывшего нищего желать более завидной участи было просто невозможно. Кстати, однорукий Вильгельм тоже не потерялся. Обретя свободу, он продолжил бойцовую карьеру, обучая воинскому ремеслу молодых дайков, а со временем стал начальником охраны самого верховного шерха. Словом, сказки — сказками, но и тут таилась своя загадочная правда, позволяющая иной раз простому рабу превращаться в могущественного военачальника, а нищему попрошайке получать мешок с деньгами.

Вот и обитателей сарая собирались пропустить через мясорубку арен. При этом никто пленников не тренировал, не пытался обучить хотя бы воинским азам. Да и зачем, если народишку без того хватало? Как объяснил Виктору один из старожилов (а таковых здесь было не так уж мало), слабые и неумелые со временем отсеются сами. Начнутся первые поединки, и через неделю-другую все придет в норму. Балласт отсеется, и в переполненном сарае снова станет вольготно. Тех же, кто останется в живых, учить чему-либо будет уже не нужно…

Старый вояка оказался прав. Уже через пару дней их вывели во двор и, скоренько построив в одну большую шеренгу, начали суровый отбор. Рослый дайк, судя по бирюзовым нашивкам — сотник-суфан, двинувшись в сопровождении вооруженной охраны вдоль строя, принялся отбирать первых поединщиков. Пристально всматриваясь в лица рабов, он неспешно продвигался вперед и время от времени указывал рукой. Стражники немедленно выдергивали указанного раба, отводили в дальний конец двора. Это и были те, кому предстояло в первых рядах испытать себя на прочность. Шматова и Танкиста строгий взор суфана обошел стороной, а вот Миронову, Шурыму и президенту «Уральских Сладостей» повезло значительно меньше. Все трое попали в список бойцов, получив в руки отточенные мечи. Взглянув на оружие, Миронов закрыл глаза и мысленно взмолился. Молил он вовсе не о том, чтобы судьба проявила к нему благосклонность и оставила в живых, — Сергей просил о том, чтобы в соперники ему не достался кто-нибудь из друзей…

Как выяснилось, беспокоился Миронов напрасно. Их выпускали действительно на арену, но драться им предстояло не друг с другом, а с бойцами из соседнего барака. Только по утру они сумели разглядеть, что на огражденной каменной стеной территории стоит несколько сараев. Вероятно, и впрямь бывшие овчарни, поскольку здесь же красовались и остатки желоба, по которому от колодца в сараи поступала вода, а на дальнем конце периметра простиралась огромная, заполненная нечистотами яма. Судя по всему, когда-то в нее перегружали навоз и старую упревшую солому. Может, развозили потом по полям, а то и продавали сельским труженикам. О теперешнем назначении силосной ямы Миронов мог только догадываться, хотя догадки эти были столь мрачными, что в них попросту не хотелось верить.