Оккупация

— Честно говоря, не очень понимаю… Причем тут какой-то маркер с винтиками? Мы ведь говорим о преступниках!

— Мы говорим о людях. — Поправил его Дымов. — Скажите. вы когда-нибудь любили?

— Что именно вы вкладываете в это понятие? — заносчиво осведомился англичанин.

— То же, что вкладывает большая часть человечества.

— Разумеется! Как у всех, были в моей жизни родители, замечательные партнеры, друзья. Впрочем, по отношению к друзьям это слово, наверное, не очень подходит… — Стив Бартон нахмурился. — Но если вы имеете в виду любовь к женщине…

— Я имею в виду самую обыкновенную любовь. — Перебил его Вадим. — Ту же воду можно подслащивать и подсаливать, но она все равно остается водой. Так же обстоит дело и с любовью. Не важно, на кого конкретно она распространяется, важно само ее присутствие. Если, скажем, я люблю природу, детей, то это и есть настоящая любовь — без оговорок и условий.

— Хорошо, предположим! И к чему вы ведете?

— Веду я к тому, что единства в понимании этого сильного чувства у людей нет по сию пору. Не потому, что они глупые и черствые, а потому, что они копируют своих родителей, наставников, опекунов. В данном случае эстафета работает сурово и безошибочно. Если любят тебя, будешь любить и ты. Если тебя бьют, потчуют пинками, а после учат отрезать у пленников уши и головы, то очень скоро предлагаемый стереотип поведения перейдет и к тебе.

— Вы хотите сказать…

— Я хочу сказать, что люди, над которыми я поработал, только тем и виноваты перед нами, что родились в чуждых для нас условиях. К примеру, вы уважаете овсянку с пудингом, а они едят жуков с ящерицами, вы предпочитаете, чтобы дама пришла к вам в постель добровольно, а они этого просто не понимают, предпочитая брать женщин силой. Для вас жизнь человеческая — высшая ценность, а для них — это расходный, не стоящий сожаления материал. Они по иному воспитаны — только и всего.

— Это демагогия! Все насильники и убийцы были когда-то и кем-то воспитаны. Но из этого вовсе не следует, что их надо щадить!

— Их нужно, прежде всего, понимать, Стив. Только тогда и будет получаться толк с каким-либо правосудием. — Дымов сочувствующе взглянул на раскрасневшегося англичанина. — Мне искренне жаль ваших товарищей, и я от души жалею, что не появился на месте казни чуть раньше. Я понимаю, что вы сейчас чувствуете…

— Да что вы можете понимать, черт побери! Если бы вы только знали, что эти мерзавцы вытворяли с нами, через какие муки нам пришлось пройти!..

— Я все знаю, Стив. — Тихо произнес Дымов. — Знаю про наказание плетью, про яму и цепи, про жажду, которой вас мучили, про виселицу в Эль-Паскаре, вырванные ногти и отрезанные пальцы.

— Вот как? — Бартон недобро прищурился. — Интересно, что еще вам известно про нас?

— Еще мне известно, что вы служите в разведке и сюда, в Томусидо посланы уже больше полугода назад. — Сухо ответил Вадим.

— Та-ак… — протянул англичанин, и в голосе не читалось никакой радости.

— Не бойтесь, никто не занимался вашим разоблачением и уж тем более не посылал меня по вашим следам. Просто на определенном промежутке времени наши задачи и наши судьбы в чем-то совпали.

— Да, но откуда вы это узнали?

— Оттуда же, откуда узнал про вашу несчастную спутницу Элизабет, погибшую в первый же день вашего пленения…

— Хватит! — дрогнувшим голосом выкрикнул Бартон. — Прошу вас — замолчите!

На глазах англичанина выступили слезы, и Вадим понял, что со своими увещеваниями несколько переборщил. Остановившись, он заставил Рыцаря развернуться.

— Наверное, не стоило затевать этот разговор, и все-таки, чтобы вас успокоить, я кое-что поясню. Так вот, милейший Стив: я действительно врач и психолог. А значит, могу отличить правду от лжи. Но угрозы для вас я не представляю, поскольку моя цель — не вы, а мои друзья, которых дайки увели неведомо куда. Что же касается ваших мучителей, то я погрузил их в сон, и в этом сне они видели картинки еще более чудовищные, нежели те, что сохранились в вашей памяти. Уж поверьте мне, я это умею. И они тоже сидели в земляных ямах, мучились от жажды и рези в животе, страдали от ран и побоев. Скажу больше — их сестер брали силой пришлые враги, а тех, кто отваживался перечить, сажали на кол. На головы им испражнялось пьяное воинство, а по ночам в яму подбрасывали гадюк, тарантулов и голодных крыс. Поверьте мне, уж я постарался им выдать по первое число, и мое наказание они забудут не скоро.

— Но ведь это всего лишь сон! Разве можно его сравнивать с жизнью?

— Еще как можно! Когда эти ребятки проснутся, головы у них будут наполовину покрыты сединой, а на телах своих они обнаружат самые настоящие шрамы.

— Значит, вы и это можете… — потрясенно прошептал Бартон.

— Могу, но это, безусловно, не главное.

— Что же главное?

— А главное то, что в своем мучительном сне они успели познакомиться с настоящей человеческой любовью. — Дымов на секунду смешался. — Возможно, вас это неприятно удивит, но именно Элизабет помогла им однажды ночью выбраться из зловонной ямы. Выведя на дорогу, дала узелок с продуктами. А позже, когда в джунглях они уже умирали от лихорадки, на них набрели вы…

— Я?

— Уж простите, к вашему образу мне было прибегнуть легче всего. Так вот, дорогой Стив, вы тоже проявили величайшее милосердие. Подобрали троицу этих извергов и одного за другим перетащили к себе в хижину, обтерли уксусом, дали напиться. Помощь ваша оказалась крайне своевременной, и, в конце концов, вы сумели их поставить на ноги. А когда до хижины добралась, наконец, погоня, вы с оружием в руках встали на защиту этих несчастных.

— Бред!

— Отнюдь! И главным результатом всей этой встряски будет то, что они крепко-накрепко запомнят: человеческое сердце — это далеко не пустой звук. А вас и Элизабет эти прозревшие бедолаги будут до конца жизни почитать наравне с богами. Когда некто жертвует собой ради тебя, это что-то да значит. Потому и следовало поскорее похоронить ваших друзей, чтобы не исказить общего внушения. КЕогда эти трое очнутся, они будут помнить только то, что внушил им я.

Некоторое время Стив Бартон молчал, пережевывая услышанное.