Питер

Тихая питерская ночь…

Иван проснулся, почувствовав, что дрезина замедляет ход. Стук колес стал реже — но все такой же металлический, неприятно дергающий, а вот резкость его уменьшилась. Теперь это было не БАМ, а скорее б-баам.

И мотать из стороны в сторону стало гораздо меньше.

Он открыл глаза. Сквозь стекла он видел, как проезжает мимо, неприятно постукивая, серо-коричневая, мокрая земля. Изредка встречались по пути заросли травы — ровной и плотной, словно слепленной из глины. Неприятно коричнево-ржавого оттенка, она нехотя пригибалась под порывами ветра. Словно это трава своим вялым шевелением создавала движение воздушных потоков, а не наоборот.

Иван некоторое время сидел, бездумно глядя перед собой. Тут и там вокруг железной дороги виднелись следы прежнего присутствия человека. Упавшие, сгнившие столбы электропередач, обрывки проводов. Не до конца поглощенный землей ржавый трактор — местами на его бортах проглядывали остатки синей краски. Деревянная будка у дорожного переезда, покосившаяся, как под ударом великана.

Упавший шлагбаум, перед ним на переезде — две машины. Совершенно гнилая белая, за ней гораздо более целая темно-синяя — огромная, с квадратными фарами. Ржавчина съела ее деликатно, проступила изнутри, словно проявляющееся на фотографии изображение (Иван как-то видел, как печатают фото на паспорта в Василеостровской лаборатории). Вот эта темно-синяя чистая бумага лежит в ванночке… И вот она уже вся в пятнах, которые медленно расплываются, становятся четче…

Иван отвернулся. Все-таки замедляем ход… или нет?

Шевелиться не хотелось. Хотелось ехать и ехать.

Что же мы сделали с землей?

Запустение.

Мерзость.

Резкий, оглушительный в окружающей тишине, стук колес дрезины…

— Командир, впереди поезд, — голос Кузнецова. — Командир?

Иван вздохнул. В маске духота, лицо залито потом. Стекла по краям запотели. На языке кисловатый, отвратительный привкус кошмарных видений. Похоже, пора менять фильтр.

— Какой поезд? — Иван привстал. Со сна и дороги спину словно камнями набили.

— Что? — не понял Кузнецов.

— Поезд, говорю, какой?! — пришлось повысить голос.

Дрезина продолжала медленно катиться. Мерный рокот двигателя сменился редким дерганым звучанием. За дрезиной оставалось висеть в сыром воздухе прозрачное пятно выхлопа.

Уберфюрер привстал на своем месте (он сидел впереди, Иван увидел его спину в резиновом костюме), чертыхнулся неслышно. Повернулся к Ивану.

Тот вздрогнул. В первый момент ему показалось, что на него смотрит резиновая обезьянья морда.

Испуг был мгновенный, как вспышка. Тут же прошел, но оглушительный бой сердца остался.

— Приехали, — сказал Убер. Теперь это снова был он. — Слазь, интеллигенция, кончился ваш бронепоезд.

Иван поднялся со своего места, держась за сиденье, повернулся, посмотрел вперед. Вот черт.

Преграждая дрезине путь, на рельсах стоял старый ржавый состав. Но самое плохое, что на соседних путях застыл встречный поезд. Это же надо было им так встать, подумал Иван. Эх.

Встретились два одиночества.

Когда Федор давал им эту дрезину, то сказал, что в случае необходимости ее можно снять с рельсов и перенести на руках. Иван тогда кивнул. Ерунда. Что такое триста кило для пятерых мужиков?

Оказалось, очень даже много, — если нести ее пятнадцать вагонов по гравийной насыпи. И это — не считая собственных вещей. Фонари диггеры не включали, прозрачные сумерки (белые ночи, ха) позволяли видеть все. Здесь было далее светлее, чем в метро, но свет был не концентрированный, направленный, а такой, словно разбавленный водой, он шел отовсюду и ниоткуда.

— Может, ну ее — и пойдем пешком? — предложил Уберфюрер. — Тут осталось-то…

— Через Автово? — удивился Иван.

— О, блин, — Убер по привычке почесал резиновый затылок, отдернул руку. — Ты прав, об этом я не подумал.

На Автово, по слухам, расплодились какие-то странные твари. С виду почти люди, но — не люди. И оставляют после себя высушенные трупы. Так это или не так, Иван проверять не хотел. Лучше уж привычные собаки Павлова, Голодный Солдат, птеродактили… Или кто они там?

Знакомое зло лучше, чем незнакомое, верно?

Или допустим, пройдем мы Автово, а там дальше что? Отморозки Кировского завода и параноики с Нарвской? Отличное сочетание. Еще их легендарный Летчик, романтический убийца в летной куртке… Нет уж. Мы как-нибудь сами. Потихонечку.

— Раз-два, взяли.

Они подняли ее и понесли. Иван думал, что руки у него скоро отвалятся. Просто останутся висеть, вцепившись пальцами в железную раму дрезины. Как та рука у манекена на Невском…

Гравий под ногами скользил, мешал идти.

-^_ Перекур, — выдохнул Убер. — Бросай дуру!

Они поставили дрезину на землю, остановились передохнуть.

Иван присел, склонив голову набок.

После тарахтения мотора дрезины и гулкого стука по ржавым шпалам тишина казалась завораживающей. Иван сквозь привычный гул в ушах слышал даже, как ветер шевелит траву. Или — кто знает? — трава шевелит ветром…

Как все относительно в этом мире без человека. Словно с его уходом пропала точка отсчета.

Будь возможность, мы вернулись бы домой на подводной лодке. При полном параде, прямо на Василеостровскую. Высадились бы на набережной и пошли пешком. Красин, Красин. Эх…

Они сидели рядом с вагоном номер 12. Стекла в нем были почти целые, кроме пары выпавших. Сквозь грязное стекло внутри ничего не разглядеть.

Уберфюрер поднялся, пошел к вагону. Что он делает? — подумал Иван равнодушно, тут же забыл, снова прислушался к тишине.

Краем глаза он видел, как Уберфюрер передвинул двустволку на спину (это было его запасное оружие, пулемет РПД остался лежать на дрезине), примерился… уцепился левой рукой за оконный проем. Поставил ногу на ржавый каток, подтянулся…

«ПОМОЙ МЕНЯ», — написал скинхед на грязном стекле.

Спрыгнул, отошел полюбоваться.

И тут что-то случилось. Иван это сразу понял. Словно воздух загустел. Точно нависла над маленькой командой непонятная черная тень. Вроде ничего не изменилось, то же самое место, тот же самый пассажирский состав рядом, те же ржавые поручни и ступени. Та же коричневая трава, пробивающаяся между шпал… Но что-то изменилось. И явно не к лучшему. Иван вдруг понял, что давно уже чувствует давление в затылке — словно опять толком не отрегулировал лямку противогаза.

Просто давление стало настолько привычным, что Иван перестал его замечать.

— Зачем? — спросил Иван, когда скинхед вернулся к отряду.

— Что нам остается, кроме смеха? — сказал Убер. — Понимаешь, брат…

Смех — это реакция человека на страшное.

— Не понимаю, — сказал Мандела.

— Что? — Скинхед повернулся.

— Не понимаю, — повторил негр. В резиновой маске он был такой же, как все — не отличить. — Почему все так? Почему все должно быть так? Чем мы все это заслужили? Чем они, — он внезапно вскочил, ткнул рукой в перчатке в сторону мертвого поезда. — Чем они это заслужили? Они ехали домой. Они кого-то трогали? Они кому-то мешали? Почему, блин, в мире вечно происходит какая-то фигня, а расплачивается тот, кто едет в плацкартном вагоне на второй полке?! Почему я должен идти мимо умерших детей, а? Я напрашивался? Какого черта я вообще оказался в метро?! Зачем?! Я об этом просил? Просил?! — он надвинулся на Уберфюрера, скинхед невольно отшатнулся.

— Ты чего?

— Я? Я ничего. Ты в вагон этот заглядывал? — Я?

Негр вдруг поднял руку…

— Нет! — заорал Иван.

Уберфюрер вскочил, попытался перехватить руку Манделы, охнул. Упал на колени. Мандела, пнувший его коленом, отодвинулся. Быстро встал в стойку.

Тоже боевое самбо? — подумал Иван. — Как у Звездочета?

В следующее мгновение он прыгнул. Мандела резко перехватил его в воздухе за кисть, вывернул корпус. Иван полетел на землю, рефлекторно ушел в кувырок. Ох! М-мать. Попытался встать… Земля и ржаво-зеленый вагон перед глазами качались. Повернулся.