Только хорошие умирают молодыми

— Что, — продолжал Денис, — неприятно проигрывать? Конечно-конечно, все в норме, никто не любит оказываться в дураках. А вы, мужики?

Его взгляд остановился на одетых в черную кожу гвардейцах Доцента. Гвардейцы угрюмо молчали.

— Вы-то зачем в это ввязались, дурачье? Хотя… — Денис задумчиво прищурился. — У вас, ребята, еще есть шанс. Очень надеюсь, что в этом дерьме вы еще не полностью вымазались. Это с Музыкантом все ясно, а по вашему поводу мы еще подумаем.

Вот, значит, как, мелькнула у снайпера мысль. Выходит, со мной все уже ясно. Я уже списан в расход. Не будет даже видимости суда. Действительно, зачем Вась-Палычу и его сыну суд надо мной, над Доцентом, над всеми, кого мы втянули в это. Вот, например, пришедшие со Стасом ребята — Бык, Мара и прочие — они, может, на самом-то деле отличные мальчишки и девчонки. Но, похоже, им совершенно невдомек, кто тут прав, кто виноват. А Вась-Палычу с Денисом много и не нужно: сказать пару слов, подтолкнуть в нужном направлении. Глядишь, через день-другой Цой или Ботан будут среди тех, кто с пеной у рта станет обвинять меня в самых страшных преступлениях.

Эх, не о том я думаю… Теперь, когда понятно, что мне конец, я должен, наверное, сделать все, чтобы выжить, извернуться как-то хитро, выбрать одну-единственную секунду, когда все висит на волоске, — и победить. Но так только в фильмах бывало, раньше, до Катастрофы. Теперь фильмов нет, они — история, и канули в историю герои, спасающие себя и друзей тогда, когда, казалось, не было уже никакого выхода. Жалко только, что воевал я с крысами, а убьют меня люди.

Флейтист отрешенно взглянул на него. Голос возник в голове Олега. Тихий голос сдавшегося. Все прахом, сказал голос. Это судьба, Музыкант. Ты был прав. Это не бог. Музыкант. Это дьявол. Он дал нам видимость шанса, поманил вкусной конфеткой, блестящей игрушкой — и разрушил башню нашей мечты точно в тот момент, когда мы уже готовы были шагнуть на небеса и ощутить облака под ногами.

Но, может быть, так же мысленно ответил Олег, еще не все потеряно? Надо надеяться до последнего, искать выход из ловушки, быть готовыми…

К чему, горько спросил Флейтист.

К последнему бою, откликнулся Музыкант, сам прекрасно понимая, что любую возможность боя отверг уже тогда, когда бросил в снег свой автомат.

Ты станешь драться со своими? Ради нас? Не надо, Музыкант. Это с самого начала было провальной идеей. Но мы верили до конца, мы не могли не верить, и тем сильнее наше разочарование. Ты же знаешь, что больнее всех тому, кто взлетел выше прочих: ему предстоит очень долгое падение.

Ответ крысы содержал в себе отчетливый привкус страха, и Олег вспомнил, как Флейтист рассказывал ему о том врожденном ужасе, что испытывают серые твари перед человеком. Видимо, сейчас именно эта боязнь, осознание своей ничтожности пред величием врага проснулись в странном создании, которое недавно упросило снайпера спасти его и других, фактически — пойти на предательство.

— Руки! — требовательно рявкнул Вась-Палыч. Черные зрачки стволов внимательно следили за Олегом и его товарищами. Со стороны могло даже показаться, что люди уделяют людям больше внимания, чем крысам. Но, возможно, так оно и было. Хвостатых сразу списали в расход — слишком жалкими они выглядели, не готовыми драться. А вот от своих многого можно было ожидать. Особенно от этого странного Музыканта.

Снайпер покорно протянул руки вперед, позволяя связать их. Он не терял ментального контакта с Флейтистом, и чувство проигрыша, пропитавшее разум крысы, отравило и его самого. Но вдруг Олег почуял что-то еще. Что-то, поднимающееся из самых мрачных глубин. Всплывающее и обретающее очертания на самых дальних задворках сознания. Нечто, отдаленно похожее на то самое шестое чувство, которому он привык доверять и которое так подвело его.

Хрустел под ногами снег. Люди Вась-Палыча связывали одному за другим руки пленным и отводили их в сторону. Хотя штабист привел с собой немало бойцов, процесс затягивался. Кто-то должен был держать схваченных с поличным предателей на мушке — как бы они чего не выкинули. И за крысами тоже стоило присматривать. Они, серые как сумрак, казались частью этого самого сумрака. Стоило на мгновение отвести глаза, и их вновь приходилось отыскивать, словно они успевали за это время частично раствориться в тусклости февральского утра.

Мара, Бык и другие пришедшие со Стасом ребята не спешили помогать Вась-Палычу и его людям. Просто продолжали стоять чуть поодаль, настороженно озираясь по сторонам.

Музыкант вздрогнул. Странный звук прокрался в глубь его разума. Тонкий до писклявости, назойливый, словно зуд комара или соседская дрель за стеной субботним днем. Звук походил на взломщика, который, не особенно стесняясь, отыскивал в душе потайные дверцы и деловито подбирал ключи к ним. Стоявший напротив Музыканта человек в пухлой спортивной куртке с ярко-красной надписью «Динамо» дернулся, как кукла на веревочке, удивленно моргнул, и тут же руки его сами собой начали опускаться, ствол винтовки указал вниз.

— Что за… — начал Вась-Палыч.

Глаза штабиста медленно-медленно стекленели. Рот открылся, но слова остались где-то внутри. Олег захотел повернуться к Флейтисту — и не смог. Невидимые цепи опутали тело. Стало страшно и одновременно очень приятно. Не сопротивляйся, шепнул голос внутри. Не противься, не надо. Тебе понравится — не думать, не делать ничего по собственной воле, быть покорной игрушкой, подчиняться, подчиняться, подчиняться…

Флейтист просто насвистывал несложную мелодию, и люди Вась-Палыча один за другим опускали оружие и застывали. Те, кто шел за Музыкантом в его безумной попытке спасти Флейтиста и тех, кого он поведет с собой, тоже обратились в манекены: безвольные лица, пустые глаза, бессильно повисшие плети рук. Ветер раскачивал их, и они едва не падали. Ниточка слюны тянулась из угла рта… Ему только-только начали связывать руки, и выпавшая из пальцев очарованного крысиной песенкой человека веревка билась на ветру.

А теперь, с бессильным отчаянием подумал Олег, он может сделать с нами все, что пожелает. Зачем мы ему? И не только с нами. В тылу, далеко за границей «серой зоны» и «нашего города» оказалось несколько десятков взрослых крыс, оружие они легко раздобудут. Да оно, собственно говоря, не особо-то им и нужно. Ведь с ними есть живое супероружие — дар крысиного бога или проклятие человеческого дьявола, который способен приказывать любому, кто рискнет преградить ему путь. А теперь и Олег, единственный, кто хоть как-то мог бороться с ним, попал под очарование его музыки.

Денис неторопливо неверной походкой киношного зомби из тех, еще докатастрофных времен, тоже подошел к ним. А вот тебя, скотина, я бы сейчас ударил, зло подумал Олег и даже свел вместе несколько пальцев, собирая их в жалкое подобие кулака. Но на сам удар не хватало уже ни сил, ни злобы. Крысы, с трудом понимавшие, что происходит, смогли сообразить, что сила сейчас на их стороне и, пока Флейтист не перестал плести тонкую мелодию гипнотизирующего свиста, принялись деловито вязать руки Вась-Палычу и его людям, предварительно отбирая у них оружие. У команды Стаса они тоже предусмотрительно забрали все, что могло стрелять.

А как же мы, подумал Музыкант. Неужели мы сейчас окажемся все вместе, я стану рядом с Вась-Палычем, Стасик — плечо к плечу с Денисом, и нас вместе… Ну, что там выдумает Флейтист? Заставит нас попрыгать в реку или велит попросту застрелиться или перестрелять друг друга, как уже однажды сделал с теми, кто собирался взорвать плотину? Что будет быстрее и безопаснее для серых тварей? Но что особенно противно — то, что в итоге опять не изменилось ничего. Музыкант еле слышно застонал от внезапно нахлынувшего бессилья. Это повторяется вновь, ничуть не меняясь, ничем не отличаясь от того, что было вчера: люди против крыс — крысы против людей…

— Музыкант, — тихо спросил Флейтист, прервав негромкий свист, — вас, надеюсь, не нужно оставлять связанными?

— Нет конечно, — с облегчением ответил Музыкант.