Литерный эшелон

– Летаете, значит… Наверное, страшно. Того глядишь и собьют!

– Да как же меня сбить? Небо вон смотрите какое большое, а самолет у меня махонький. Ну как же в меня попасть?..

В ответ хозяйка охала: аварии в летной школе были нередки, об этом знали все.

Но за столом сидел ребенок, его не хотелось пугать. И хозяйка удалилась по своим делам.

Андрей во все глаза смотрел на свою жену: они были женаты уже шесть лет, знал он ее вовсе сколько помнил себя. А вот все равно не мог ее налюбоваться…

– Что такое, Андрюша?.. – спросила Алена, поймав его взгляд.

– Запасаюсь красотой…

– …впрок… – закончила жена. – Я это уже слышала… Тебе хлеб намазать маслом? Кофе ты все так же пьешь черный?

– Ну вот еще! Я тебе про любовь, про красоту. А ты про кофе да масло! Обидно даже…

– Не обижайся, милый друг. Только ты мне не только любимый, но и муж… А муж должен быть сыт…

После обеда гуляли по городку: Данилин заметил не только жандармов, но и скользких типов в гражданском. Поцеловал жену в щечку, сообщил, что она, вероятно, права.

Подумалось: не следует ли вернуться на аэродром, сообщить Сабурову. Но вряд ли Кованько был не в курсе.

Поэтому гуляли далее. Зашли в фотографическое ателье: сделали портрет на память. Андрей про себя улыбался: он знал, что на фото они на самом деле не втроем, а вчетвером.

На квартиру пришли уже в сумерках, поужинали и сразу легли в свои постели – на следующий день надо было рано вставать.

Но где-то до полпервого ночи Андрей и Аленка не могли уснуть, шептались о чем-то самом важном, что неприлично подслушивать даже богам, не говоря уж о каких-то там романистах.

Андрей держал свою руку у своей жены на животе, порой его нежно поглаживая, словно ласкал своего будущего ребенка.

Затем заснули одновременно счастливым крепким сном. И, хотя, проспали совсем немного, проснулись полными сил.

После разбудили Фрола, засобирались. С извозчиком договорились еще вчера, чтоб он ждал около калитки в условленное время. И уже через четверть часа семейство Данилиных было у летной школы.

Первым на летном поле встретили главного механика авиаотряда.

Пельцман выглядел серьезным. Из-за перемены температуры и давления капризился левый задний двигатель, и приходилось чуть не каждый час регулировать бензиновый насос.

По торжества Илья был одет в черные куртку и брюки и белоснежную рубашку с накрахмаленным воротником. Это делало его похожим на гробовщика или пастора.

Но, увидав семейство Данилиных, Илья Пельцман изменился в лице, стал улыбаться, поспешил навстречу.

– Доброе утро, господин штабс-капитан! И вам мое почтение, Алена Викторовна!

Удивительно, но ранее Алену он никогда ранее не видел. Он ее как-то мог опознать по фото в каюте Данилина, но откуда он узнал имя и отчество возлюбленной Андрея – осталось тайной.

– Доброе утро, Илья Осипович! – поздоровался ответно Андрей и представил его семье. – Это главный механик нашего авиаотряда. Благодаря его стараниям… Я еще жив…

Аленка посмотрела на Пельцмана с благодарностью. Тот зарделся. Перевел взгляд на ребенка:

– А это ваш сынишка? Ай, ай, ну чисто ангелочек! Как звать этого красавчика?..

– Фрол Андреевич, – ответил Данилин-младший с достоинством, словно был раздражен тем, что с ним обращаются как с ребенком.

– Ай, ай, ай! Ну просто чудо какое-то!

Ильке ужасно захотелось что-то подарить мальчишке.

Механик порылся в карманах, надеясь обнаружить пряник или конфету. Но попалась пачка папирос, коробка спичек. Вот разве что…

Из кармана Илья достал гаечный ключ на четверть дюйма, которым только что регулировал бензонасос.

– Вот, держи ключик. Вырастешь – может, станешь инженером. Придет время покупать инструмент – а у тебя уже ключ имеется. А инженеры – это лучшие люди на земле. Не будь их – жили бы мы в пещерах и на своих бы двоих ходили. Ни тебе, брат, паровозов, ни аэропланов.

…Если бы механик протянул бы Фролу конфет, тот бы наверняка не взял. Конфеты – это для девочек и для маленьких, а ему уже четыре с половиной. Ну, почти-почти с половиной.

Но ключ привлекал: он был настоящим, из взрослой жизни. Сталь потемнела от пота, и напоминала вороненый отцовский «Parabellum».

Фрол незаметно скосил взгляд на отца. Тот кивнул.

Мальчишка принял ключ с едва заметным поклоном:

– Благодарствую, господин механик!

– Ай, ай, ай! – до слез расчувствовался Илья. – «Господин механик»! Смею заметить, господин штабс-капитан, но он весь в вас! Знаменитейшим человеком будет! Может даже и инженером! В один день диплом получит! Хорошо бы чтоб он вспомнил тогда Ильюху Пельцмана.

После они разделились. Андрей и Илья ушли к воздушному кораблю, а Алена с Фролом к павильону, поставленному для специально приглашенных гостей.

За ограждением летного поля, очевидно, собралась вся Гатчина. Всем хотелось посмотреть на огромную боевую машину – может быть самую большую в мире. Интерес вызывали славные герои: штабс-капитан Данилин и капитан первого ранга Сабуров.

Ходили слухи, что вот-вот должен прибыть сам Государь Император. Но на обывателей это производило небольшое впечатление. Экая невидаль – царь! У многих на памяти это был уже третий царь, причем венценосных особ доводилось видеть довольно часто. Иное дело – герои. Они – на фронте, летают, как говорят люди знающие, на пороховой бочке. Глядишь – завтра подорвутся – и что тогда?.. Ждать, пока новые герои образуются?..

Кроме обывателей, в толпе имелись многочисленные журналисты, прибывшие из столицы на моторах, среди толпы сновали слизкие типы – не то филлера, не то карманники.

В начале одиннадцатого по аэродрому пронеслось: едут!

И действительно: скоро в открытом ландо прибыл император с императрицей и цесаревичем. Многочисленные дочери государя отчего-то в Гатчину не явились. Царствующую фамилию сопровождал эскадрона лейб-гвардии.

Вместе с императорской семьей, но в посольском авто прибыл английский военный атташе, Альфред Нокс. При нем находился какой-то молодой человек. Одет он был в английскую пехотную униформу цвета хаки, в руках имел блокнот, в котором то и дело что-то черкал.

Почти весь экипаж дирижабля выстроился для смотра: на корабле остался только мичман да кондуктор – согласно уставу не допускалось оставлять воздушное судно вовсе без экипажа на борту.

После доклада император и цесаревич, подошли к столу, поставленному на траву летного поля. Стали награждать. Сабуров получил орден Святого Георгия третей степени, Андрею достался орден степенью ниже. Другой такой же, посмертно получил Брусин.

Многие из экипажа, все более бомбардиры и оружейники получили Георгиевские медали за храбрость.

Далее император, сопровождаемый Сабуровым, еще раз обошел строй, пожал каждому руку, говорил какие-то совершенно необязательные слова.

Лишь раз Николай будто споткнулся о что-то невидимое. Чтоб сгладить неловкость, Сабуров не нашел ничего умнее, чем представить стоящего перед императором:

– Илья Осипович Пельцман. Главный механик аваиотряда.

– Еврей? На дирижабле?.. – спросил император.

Царь не любил евреев. Это знали все, особенно евреи.

Пельцман стал меньше, уже в плечах, словно приготовился к удару.

– Осмелюсь доложить! – вступил Сабуров. – Благодаря стараниям механика Ильи Пельцмана налет на Данциг прошел без происшествий, отказов техники!

На лице Николая II промелькнуло сомнение лишь на миг – этого царю было мало.

– Также, – соврал Сабуров. – Во время налета механик вел огонь из пулемета, тем самым не допуская германские аппараты на расстояние достаточное для атаки.

– Православный?..

– Так точно!

Царь задумался, порылся в кармане, достал оттуда часы. Протянул механику.

– Носите, голубчик… Продолжайте в том же духе.

После гости поднялись на борт дирижабля. Тот отдал швартовые, прошелся над Гатчиной сделал круг и через полчаса снова причалил к мачте.