Сбить на взлете (СИ)

- Правильно, - не стал спорить Солонин, - он летел на истребителе подчиненного мне полка. Два сбитых юнкерса, подтвержденные штабом стрелковой дивизии, которая на той станции разгружалась. Ну, так пусть числятся на боевом счету нашей части, - он побарабанил пальцами по столу. - Все, выполнять! - повернулся и ушел, громко хлопнув калиткой.

Ну не сволочь ли?! Вот куда я поеду? Ту тетку ведь в глаза не видел - мама почему-то не любила о ней говорить. Даже когда в Москве жили, а папа в госпитале лежал, ни слуху, ни духу...

На следующий день я никуда не уехал - с самого утра в полк прикатила какая-то большая комиссия и следственная группа НКВД. С ними даже военный юрист первого ранга со щитами и мечами на петлицах был. Старшего батальонного комиссара Солонина без портупеи и кобуры с наганом под конвоем отвели в штаб, где особисты расположились. Сам я этого не видел, но летчики рассказали - меня-то ведь почти сразу тоже туда вызвали. Сначала записали анкетные данные - когда, где родился и так далее. Потрясло немного из-за вранья, хотя уже знал, что начштаба полка что-то там в сохранившихся папиных документах подправил. Потом дотошно выспрашивали, как, мол, все было и почему. Пришлось в очередной раз пересказывать, что видел на разбомбленном аэродроме и слышал в поселке. Долго уточняли все обстоятельства угона Як-1 бортовой номер "тринадцать" с временно оккупированной территории, и как я "ишаки" запалил. Майор НКВД [5] с ромбом в петлицах и большой шитой золотом звездой на рукаве слушал, задавал уточняющие вопросы, хмурил седые брови и поощряюще кивал. Потом, покопавшись в каких-то бумагах, вдруг стал допытываться о маме. Ни фига ему не сказал. Ничего не знаю. И ведь не соврал ни капельки...

После меня туда таскали, наверное, всех Красных командиров полка. От старших сержантов и выше. Даже летчиков в перерывах между полетами. А вечером перед ужином выстроили весь личный состав вместе с БАО и зачитали решение военного трибунала. За панику, бегство без приказа и оставление противнику исправной боевой техники, включая новейший истребитель...

Приговор привели в исполнение немедленно, прямо перед застывшим по стойке "смирно" полком. Три бойца с малиновыми околышами на фуражках передернули затворы винтовок, направили в сторону грохнувшегося на колени заоравшего благим матом Солонина и по команде "Пли!" спустили курки. Слившийся громкий звук выстрелов как стеганул по строю, и вой бывшего - к нам его вывели без уже споротых петлиц и нарукавных знаков - старшего батальонного комиссара оборвался. Потом в наступившей тишине прозвучало "вольно", а энкаведешники как-то привычно деловито завернули окровавленный труп в кусок брезента, закинули в кузов подъехавшей задним ходом полуторки и укатили.

В летной столовой сначала было тихо, а потом пилоты начали обсуждать сегодняшнюю штурмовку случайно обнаруженной пехотной колонны немцев и как отрывались от тут же спикировавшей на них с большой высоты восьмерки мессеров. Говорили, как сержант Приходько, умудрившийся вовремя заметить напавших со стороны солнца врагов, со своим ведомым Рогозиным - его до войны считали жутким разпи... разгильдяем - смог заставить своими очередями немцев отвернуть. Как выяснилось уже за первые дни войны, фашистские стервятники не очень-то любят маневренный бой - клюнут с большой высоты преимущественно со стороны солнца и, если с первого раза не получилось, уходят. О бывшем батальонном комиссаре не было сказано ни слова, как будто того никогда в полку и не было.

После ужина дядя Витя привел меня в штаб, посадил за стол, положил бумагу, дал свою самописку и продиктовал заявление на имя стоящего передо мной исполняющего обязанности командира истребительного полка майора Коноваленко о добровольном вступлении в Рабоче-крестьянскую Красную армию. После того как я подписал документ, он грустно улыбнулся, наложил свою визу и сказал:

- Возьму грех на душу с твоим возрастом - авось никто не выдаст. И... - такой долгий задумчивый взгляд, - оформлю, пожалуй, над тобой опекунство. Мы с Василием, несмотря на почти десяток лет разницы, сдружились крепко. Возражать, надеюсь, не будешь? - улыбка стала какой-то мягкой и чуть беспомощной.

Сам не понял, что к дяде Вите толкнуло. Кроме него и Елизарыча ведь никого близкого не осталось. Майор прижал к гимнастерке, погладил по голове как маленького и добавил:

- Надо Львовича озадачить - он у нас еще тот крючкотвор. Любые бумажки так составляет, что не подкопаешься.

Потом улыбнулся уже значительно веселее:

- А майор-то НКВД этот нормальным мужиком оказался. Кое-что на тормозах спустил и написал на тебя новое представление прямо командующему армии, которой подчиняется наша авиадивизия. Пожалел, что сам не имеет права таким высоким орденом наградить, и написал, - дядя Витя вдруг как-то загадочно улыбнулся и вдруг огорошил: - Он еще сообщил, что за помощь в добыче весьма ценных сведений о противнике и спасение от него новейшего самолета тебя уже наградили медалью "За отвагу". Поздравляю! - как у меня кости не затрещали от объятий майора, сам не понял. Разобрал слова, что пакет с наградой и документами должны завтра утром прислать. На вечернем построении дядя Витя сам вручит.

Весь следующий день я получал вещевое довольствие, подгонял форму, заполнял какие-то бумаги и зубрил уставы. Елизарыч ругался и хохотал одновременно, так как новоиспеченный красноармеец был закреплен мотористом за истребителем Як-1 с бортовым номером "тринадцать". Пилот, соответственно, майор Коноваленко, а мой непосредственный начальник - воентехник второго ранга Павел Елизарович Кривонос.

На построение после ужина вынесли и развернули полковое знамя. Стоял перед строем полка и зачитывал текст присяги:

- Если же по злому умыслу я нарушу... - ну ведь сдуру про возраст наврал. Не было никакого "злого умысла"...

А майор Коноваленко только улыбался, старательно ковыряя мою гимнастерку предусмотрительно приготовленным коротким тупым шилом, чтобы повесить медаль.

Поздним вечером, когда после маленькой пьянки все уже разошлись, снял и долго любовался кругляшом с тремя самолетиками и двухпушечным танком. На Т-35 чем-то похож. Выложил на ладонь и вынес под звезды. Если там кто-то все-таки есть, пусть видят и знают, что никогда их не забуду. Может быть даже смогу отомстить...

- Объем маслобака?

- Семьдесят четыре... поллитровки.

Он улыбнулся, задумчиво покивал головой и задал следующий вопрос:

- Диапазон изменения шага винта?

- У ВИШ-61П - тридцать пять градусов. От минимальных двадцати двух до пятидесяти семи, - оттарабанил я без запинки.

- Его вес? - состроив хитроумную морду, тут же запросил Елизарыч.

- Сто сорок, - посмотрев на недовольно взлетевшие густые брови, показал язык и добавил: - Без одного кагэ, - тут же объяснил: - Так запоминать проще.

- Числа? - хмыкнул он. - А цвета? Как обозначаются трубопроводы пневмосистемы?

- Ну, тормоза - коричневые колечки, на пушку и пулеметы - белые. Выпуск шасси и щитков, как и сигнальные лампы - зелененькие. Уборка - желтые.

- Аварийный выпуск?

- Щитки, да будет вам, товарищ воентехник второго ранга, известно, аварийно не выпускаются. А на пневмоцилиндры колес идут трубки помеченные красными кольцами. И вообще, дядя Паша, трубопроводы - это проблемы техника самолета, а мое как моториста только компрессор ПК-50. Разве что еще редуктор, который при полусотне атмосфер начинает лишний воздух стравливать.

- Но-но, - покачал он перед моим носом прокуренным желтым пальцем, - ты всю конструкцию аэроплана должен от и до знать.

- Дядь Паша, ну выучил я все нужное, пошли купаться - жарко же. Командир сегодня вряд ли уже куда полетит, а если все-таки надо будет - его Серега выпустит. Машина-то готова.