От альфы до омеги (СИ)

Она легла, отключила сигналы о том, что металлическая столешница холоднее некуда, и закрыла глаза. Человек-Без-Имени отыскал в ее волосах отсек доступа к процессору и продиктовал команду отключения.

А потом Ирис проснулась.

Если во сне она свое тело чувствовала, то во время отключений она проваливалась в липкую, черную пустоту, и вспомнить из нее ничего не удавалось. Еще в первую свою диагностику, много лет назад, только начиная осознавать себя и свой разум, Ирис подумала, что непременно запомнит код отключения, ведь он срабатывает только произнесенный целиком. Но ей никак не удавалось. Что-то с этой крупной, важной командой было непонятное — слова вываливались из головы, стоило ей прийти в себя.

— Можешь подниматься. Потихоньку, — зазвучал заботливый голос Человека-Без-Имени.

Ирис посмотрела прямо в яркую лампу, которая била в глаза. Зрачки тут же сузились.

— Пока что все. Можешь идти.

Она спустила ноги со столешницы. В программах никаких изменений не ощущалось, только процессор запускался медленно. Как и всегда после очередного переподключения.

Человек-Без-Имени еще собирал какие-то группы цифр на голограмме, а поверху еще извивался какой-то график, но она отвернулась. Он никогда не расскажет ей, что именно он в ней меняет. И никакая это не диагностика, слишком уж нравится этому человеку копаться в ее голове.

И если бы не дефект, Ирис никогда бы об этом не узнала.

Спальня все еще пустовала, а с улицы доносились веселые крики, но Ирис понимала: времени в обрез. Встреча с Человеком-Без-Имени вышла не вовремя, и разобраться с чипом нужно скорее, еще скорее.

Столовый нож она нашла там же, где оставила. Подушка лежала нетронутой, на одеяле ни одной лишней складочки.

Крови вытекло больше, чем она ожидала, но паркет она, к счастью, не испортила. Под слоями биоматерий скрывалась электроника, и немного раздвинув надрез, Ирис увидела в зеркале то, что искала: крошечный темно-синий чип, который исправно передавал Центру данные о ее местонахождении. Она закрыла глаза, провела пальцем по надрезу и нащупала уголок платы. Потом отвела руку и повторила, запоминая ее положение. Зеркал в городе для нее не найдется. Потом аккуратно, чтобы ничего не повредить, Ирис сдвинула края раны. Кровь остановилась, но нужно было ее тщательно вытереть с кожи.

Она истратила все салфетки со своего прикроватного столика. Они густо пропитались ярко-красным, запачкали руки, и платье Ирис натягивала двумя пальцами — аккуратно и ловко, только бы не испортить ткань. Ведь если увидят следы крови на одежде, вопросов не миновать. Остались пуговицы, но тут за дверью послышись голоса и звонкий смех. Ирис зажала заляпанные кровью салфетки в кулак и спрятала его за спину. Платье расходилось на лопатках. Пришлось придержать его другой рукой.

Ирис распахнула дверь и сразу же скользнула в сторону. Соседки ее и не заметили: заливаясь наигранным смехом, они наперебой обсуждали последнюю партию.

Ей повезло: кабинки в ближайшем туалете пустовали, и она избавилась от улик в два счета. Потом включила теплую воду и стала намыливать руки. В слив потекла красная пена.

Дверь стукнула, и Ирис дернулась. Она так и не застегнула платье, и оно поминутно сползало с плеч.

К раковинам шагнула девчонка из младших. Она неумело улыбнулась, и ее ровная густая челка нелепо качнулась в сторону, как будто она жила своей жизнью, отдельно от головы.

Ирис поспешно смахнула с крана алое пятно. Взгляд младшей пробежал вслед за ее рукой. Розоватая вода, кажется, уже стекла, но что именно успела увидеть девчонка, Ирис не знала.

— А я завтра еду на экскурсию, — похвасталась Ирис. Нужно было отвлечь внимание, показать, что ничего необычного не происходит. — Ты еще не бывала в городе?

— Повезло, — протянула девчонка. — Нет, мне еще рано. А что вы будете смотреть?

Она встала у зеркала и потянула за резинку на косе.

— Стандартная обзорная экскурсия, — объяснила Ирис, закрывая кран. — Центр, деловые кварталы, порт, несколько фабрик. Все самое важное.

— Здорово, — чуть эмоциональнее выдохнула девчонка и принялась переплетать волосы. — Ух, как же здорово. Я вот хочу посмотреть на Сенат. А ты?

— В Сенат омегу не пустят.

— Почему в Сенат нельзя?

— Потому что Сенат — для людей.

— Но ведь омеги — люди.

Ирис помолчала. Высунув кончик языка, младшая старательно плела косу. Получалось хорошо: волосок к волоску. Слабый желтый свет высвечивал юное, свежее личико, усыпанное веснушками.

Разрыв логики, сообщили системы Ирис. Она моргнула. Омеги избегали спорных утверждений и придерживались простых, предельно логичных истин. Эта же девчонка вывела очевидную, но очень неправильную мысль.

— В Сенат нам нельзя, — тупо повторила Ирис. Она знала, что именно это и должна сказать правильная омега. А потом добавила: — Кроме Сената в Эмпориуме есть множество интересных зданий. Например, отдел Ликвидации.

— Да ну, вот Сенат... — фыркнула девочка. Она затянула косу и, перекинув ее через плечо, повернулась к Ирис.

Круглые, очень ясные глаза. Забывает моргать. Радужка яркая, зеленая.

Ирис сощурилась. Надстройка ментального проникновения требовала много энергии, но силы у нее еще оставались. Только вот доступ никак не открывался: что-то мешало. Зачем простому ребенку такая защита? Подобные штуки стоят у Мариэллы, у прима, почти у всех высших учителей. Но какая-то малолетка? Какой у нее разряд? Третий? Четвертый?

Ирис отступила. Или эта малышка — очередной эксперимент Человека-Без-Имени, или она не просто какая-то там тройка или четверка. Ей приписали особые функции. А может, таких вокруг много, и ничего странного в этом открытии нет? Ведь не залезать же в голову каждому встречному!

— Сенат не предел мечтаний, — сказала Ирис. — Не каждому человеку нужна власть. Есть вещи куда любопытней.

— А что может быть лучше контроля? — вдруг спросила девочка.

Свобода, — чуть не ответила Ирис, но вовремя себя одернула.

— Мы ведь говорим о зданиях, — напомнила она.

Девочка не шевельнулась, и вместо этого очень ровно и спокойно спросила:

— А что интересного в отделе Ликвидации? Говорят, его собираются закрыть.

— Говорят много…

— Нечего больше ликвидировать. Об этом везде пишут. Аномалий не осталось.

— Писать могут что угодно. Ликвидации больше сотни лет.

— Старье, — фыркнула девочка.

Ирис бросила на нее настороженный взгляд. Лицо малышки на минуту исказилось, а потом черты сгладились.

— Ты хоть знаешь, как трудно туда попасть? — спросила Ирис. — Три этапа экзаменов. Долгая летная подготовка. А еще риск. Аномалии изучены лишь на долю процента.

— А ты бы хотела пойти туда? Когда станешь десяткой? — поинтересовалась девчонка.

Ирис помедлила.

— Во-первых, я не знаю, стану ли десяткой. А во-вторых, задания омеги не выбирают.

— А если бы выбирали?

— Я не знаю.

Ирис мотнула головой. Малышка задавала вопросы прямо, настойчиво, невежливо.

— Я думаю, скоро будет новое Возмущение, — вдруг сказала она. Ее лицо перестало выражать человеческие эмоции, и взгляд остекленел.

— Откуда тебе знать? — насторожилась Ирис.

— Столько лет прошло, пора. Слишком тихо. Догадка, — механически дернула плечом девчонка.

— Странная догадка.

— Логичная.

— Нет, — качнула головой Ирис. — Ты ведь сказала, что аномалий больше нет. Что отдел Ликвидации закроют.

— Ну да, — отозвалась ровно малышка. — Некому следить. Уязвимость.

Она теперь говорила простыми, рублеными фразами. Видно, запас энергии у нее резко подошел к концу. Какая программа заставила ее так выбиться из сил?

— Ты должна вернуться в спальню, — серьезно сказала Ирис. — Сейчас же. Или я доложу приму. Потеряешь сознание, попадешь в ремонтный отсек.

Девочка медленно кивнула, будто даже это движение далось ей с величайшим трудом.

— Хорошо.