Лидия (СИ)

— Ох! — рассмеялся мужчина. — Какой быстрый карьерный рост! Кто следующий?

Он заставил всех прикоснуться к суазору, и генератор случайных чисел выдал каждому по новой должности.

— Вот, собственно, и всё, — сказал мужчина. — Все терминалы, — он качнул рукой с вытянутым указательным пальцем, — автоматически настроятся, когда вы к ним подключитесь. Так что выбирайте любой.

Он снова подмигнул мне, улыбнувшись.

— Ты, я смотрю, уже выбрал.

Я ничего не ответил и стал залезать в кресло.

— Что ж, — сказал мужчина. — Я вас оставляю.

— Но как же? — спросил Виктор, который, наконец-то, забрался в отсек. — Мне казалось нас будут… контролировать.

— Здесь ведь всего шесть кресел, — сказал мужчина, и на лице Виктора отразился неподдельный ужас. — Да не бойтесь вы! — рассмеялся мужчина. — Устроить крушение у вас не получится, корабль контролируется операторами с Земли, так что… вас подстрахуют.

Все начали устраиваться в креслах.

Мужчина как-то незаметно выскользнул из отсека — ещё секунду назад он был здесь и следил за тем, как мы подключаемся к терминалам, а потом исчез, даже не попрощавшись. Я снова почувствовал, как тело моё сжимает холодными тисками от страха.

Я уже лежал в кресле. Виктор что-то бурчал рядом, ерзая и оттягивая воротник комбинезона, но я не слушал. Кнопки на моём терминале загорелись, я вздохнул и — провалился в пустоту.

42

Я мог бы, наверное, сказать, что это был самый жуткий кошмар за всю мою жизнь, но только после кошмара ты просыпаешься, и сон, каким бы страшным он ни был, быстро тускнеет в памяти, но тогда, даже после того, как Аэропа приземлилась, и меня отправили домой, я не был уверен, что действительно вернулся.

Сам сеанс почти не отличался от тех лабораторных, которые мы проходили ещё с третьего курса — да и задание по управлению маневровыми двигателями я выполнял десятки раз, — однако что-то в нейросети изменилось. С самого начала, в приступе паники выполняя знакомые команды, захлёбываясь в сводящей с ума пустоте, я чувствовал вокруг себя чьё-то присутствие — как будто другое сознание переплеталось с моим.

Лида.

Она была там, в той невозможной чудовищной тьме, которая меня окружала. Она жила в каждом моём помысле, в каждом движении мысли, словно мы расстались именно из-за того, что я потерял её в нейросети.

И теперь она возвращалась.

Но вместо радости, вместо предвкушения встречи после разлуки я испытывал лишь пронзительный неподконтрольный страх — что-то чужое, непонятное, невозможное физически, что-то, чего не должно было появиться в нейросети, вторгалось в моё сознание.

Вместе с Лидой появились и звёзды — они кружились в бешеном вихре, как изображение из голографического проектора, изображая движение галактик. Я сам стал частью этого вихря, одной из тусклых тающих песчинок — меня уносило куда-то, затягивало в звёздный водоворот, но в то же время я был неподвижен, я понимал, что в сети не существует движения, что в этом мнимом хаосе нет ничего, кроме меня.

И мои собственные мысли наполняли окружавшую меня пустоту.

Я видел Венеру, неотличимую от звезды. Я видел, как Патрокл, свет которого будет существовать ещё миллиарды лет, заходит на земную орбиту. А потом я приблизился к одной из звёзд, и звезда эта оказалась Солнцем. Оно было таким ярким, что сожгло облекавшую меня темноту, наполнив её солнечным ветром. В его огненной короне вспыхивали протуберанцы — коронарные выбросы, всплески горячего газа — результат непрекращающейся химической реакции звёзд, рождающей свет и уничтожающей последние островки тьмы. Но потом чёрная тень застила солнце. Началось затмение, которое я видел в тринадцатый раз. Звезда превратилась в сверкающий полумесяц и вскоре исчезла совсем, а передо мной остался лишь чёрный шар, окутанный умирающим светом.

Меня вывели из нейросеанса электрошоком.

Я даже не понял, что произошло — я тонул в пустоте, и вдруг оказался в неудобном высоком кресле. Меня трясло, и я никак не мог остановить эту дрожь. Кто-то положил мне руку на плечо.

— Ты как? — послышался знакомый голос. — Скажи что-нибудь!

Я хотел ответить, но вместо этого лишь нечленораздельно промычал, утратив способность говорить.

— Так, понятно…

Мне посветили в глаза.

— Назови своё имя, — сказал голос.

Свет пропал, и я ошалело заморгал глазами.

— Имя своё назови, — повторил голос.

— Алексей, — сказал я.

— Были уже случаи позднего выхода, Алексей?

— Были. Вернее… — Я сглотнул, говорить всё ещё было тяжело, — был однажды, один раз.

Мужчина с седыми висками покачал головой.

— Нам пришлось… — начал он. — В противном случае, ты…

После приземления Аэропы меня переодели в неудобный белый халат и положили в медицинское отделение — в пустую и неуютную комнату, пропахшую пылью. Узкая больничная койка, на которой я лежал, была затянута плёнкой, а с потолка лился яркий свет. На моё правое плечо надели тугой манжет, из которого тянулись толстые провода к неказистому, похожему на древнюю вычислительную машину устройству.

Я пролежал так час или несколько минут — ощущение времени ещё не до конца вернулось ко мне. В мою палату никто не заходил — меня просто закрыли в пустой комнате, подключив к издающему низкий раздражающий гул устройству.

Я чувствовал, что теряю сознание.

Потолочный свет обжигал глаза, а манжет сильно сдавливал руку. Я всё ещё чувствовал её присутствие — она как будто стояла рядом с моей кроватью и смотрела на меня с укоризной, не говоря ни слова.

Я стащил с руки манжет, и надсадный гул прекратился. Просто лежать больше не было сил. Я скинул с кровати босые ноги и тут же непроизвольно отдёрнул их, точно обжёгшись — металлический пол был промёрзшим, как в морозильной камере. Я вздохнул, приподнялся на кровати — руки всё ещё тряслись после электрошока — и встал на ноги.

Холод немного привёл меня в чувство. Я сделал несколько шагов по направлению к двери и оглянулся — манжет на толстых проводах, наверное, свалился с кровати, когда я вставал, и теперь лежал на полу, рядом с замолкшей вычислительной машиной. Я не сомневался, что кто-то всё время следит за мной, хотя меня и заперли в этом отсеке одного, как в камере заключения. Свет на потолке мигнул — или мне так показалось.

Я открыл дверь.

И тут же в глаза мне ударил свет, лишил меня опоры, равновесия, вновь вернул в пустоту, пронизывающую каждую клеточку моего тела.

Затмение закончилось, со светила сошла тень торопливой Луны, и я упал навстречу пронзительному солнечному ветру.

41

К моей неловкой попытке побега из медицинского отделения отнеслись с юмором и решили, что я уже окончательно пришёл в себя. Меня отвезли к раздевалке, где я несколько минут пытался найти свой шкафчик.

Получив, наконец, свои вещи, я сразу раскрыл суазор.

На всплывшем экране с извещениями было несколько пропущенных сообщений от Виктора, но меня это тогда не интересовало. Я открыл список контактов, выбрал Лиду, коснулся пальцем её старой фотографии из институтского соцветия и нажал на большую зелёную кнопку "Позвонить".

Она не ответила.

Я набрал номер снова, а потом ещё и ещё. Во время последнего звонка вместо напряжённых долгих гудков я услышал лишь неприятный синтетический голос:

"Абонент не в сети".

Я бросил суазор на пол, сел на скамейку у шкафчика и закрыл руками лицо. Меня всё ещё трясло, но плакать я не мог. Она была здесь, рядом, во мне, но почему-то не отвечала. Суазор у моих ног задрожал, издавая сердитое отрывистое жужжание.

Я поднял его с пола.

"Ну, где ты?" — писал Виктор. — "Что с тобой вообще?"

Я не ответил. Вместо этого я открыл карточку Лиды и набрал сообщение:

"Нам нужно встретиться. Или хотя бы поговорить. Я очень тебя прошу. Прости меня за всё".

Я отправил это нервное послание, и мне немного полегчало. Я стал переодеваться. На выходе из раздевалки меня уже ждал человек в невыразительной серой робе.