Лидия (СИ)

— Нет! — Таис затрясла головой. — Стоит мне только…

— Лида, — сказал я; нас разделяло всего несколько шагов, но мне друг показалось, что между нами разверзлась сияющая бездна, — ты сама попробуй вспомнить… Ведь это всё ещё ты! Я никогда не поверю, что они полностью…

— Ещё один шаг, — сказала Таис, — ещё один шаг, и я…

— Вспомни, — сказал я. — Разум можно обмануть, стереть воспоминания, внушить тебе что-нибудь, но…

Я перешагнул через разделявшую нас пропасть; Таис вздрогнула, подняла трясущуюся руку с цилиндрическим пультом, но так и не нажала на кнопку. Я схватил её за плечи, и она тут же отвернулась, спрятав от меня глаза.

— Но не чувства, — сказал я.

В это же мгновение раздался тяжёлый раскатистый грохот — всё вокруг затряслось, ослепительный свет на секунду погас, лишив нас зрения, а потом разгорелся вновь, вздрагивая и мерцая, как будто во всём комплексе закоротило проводку.

Комната тряслась, её разрывало на части.

Я отшатнулся назад, всплеснув руками, чтобы не упасть. Таис вскрикнула, кинулась к двери, пальцы её скользнули по уродливой бронированной панели, и тут же ещё один мощный толчок отбросил её назад — она упала и выронила свой пульт.

Странный прибор ударился о металлический пол, звякнул и завертелся, как юла. Краем глаза я заметил, как от него отлетела какая-то деталь. Я дёрнулся вперёд, чтобы схватить пульт, но наступил на свой обкусанный бутерброд и повалился на пол.

Свет снова погас.

Мы лежали в темноте. Я шарил руками по холодному полу в поисках устройства, которое выронила Таис, не решаясь встать, как если бы был уверен, что в тот самый момент, когда я поднимусь на ноги, сокрушительные подземные толчки возобновятся, и вся комната расколется, как хрупкая скорлупа, вывернется на изнанку.

Я слышал, как тихо всхлипывает в темноте Таис; наверное, она сильно расшиблась, когда упала на пол.

— Таис! — позвал я. — Что это, чёрт подери? Землетрясение?

Таис резко замолчала. Я встал на колени и пополз в темноту — в ту сторону, откуда только что слышал её плач. Я совсем ничего не видел — даже глазок камеры над дверью погас.

— Что это… — пробормотал я. — Что здесь творится?

Где-то высоко над головой раздались резкие металлические щелчки — кто-то пытался включить мёртвую обесточенную машину.

— Таис! — снова позвал я.

Освещение включилось — в глаза мне ударил прожекторный свет, и я невольно отпрянул назад, как от удара. Несколько секунд я не видел ничего, кроме белой пустоты. Потом передо мной появилась Таис — она медленно поднималась на ноги, бережно придерживая левый локоть правой рукой.

— Извини… — пробормотал я.

Таис посмотрела на меня так, словно не могла узнать, а потом быстро стрельнула глазами куда-то в сторону, за мою спину.

Пульт!

Я обернулся. Таис, тут же забыв о разбитом локте, бросилась на пол. Я тоже потянулся за пультом, но было уже поздно — Таис уже схватила его и вставила вперёд как оружие.

— Не двигайся! — приказала она.

— Таис! — Я потянулся к ней. — Лида!

Она тут же конвульсивно сжала пульт в руке. Я обречённо улыбнулся и закрыл глаза, но — ничего не происходило. Внутри пульта что-то ритмично пощёлкивало, Таис нервно трясла его в руке, однако имплантат в моём плече не активировался. Устройство было разбито.

— Так, — сказал я, поднимаясь; она смотрела на меня с ужасом, всё ещё нажимая на кнопку. — Значит, ты говоришь, за нами следят, и в любую секунду…

В этот момент в моё правое плечо вонзилась огромная игла, и тут же все мышцы на руке свело судорогой. Я покачался и захрипел, выпучив глаза. Таис быстро вскочила на ноги и побежала к двери. Моя правая рука затряслась, как во время припадка, но я успел сделать ещё один шаг, прежде чем повалиться на пол. Последним, что я услышал был звук закрывающейся двери.

45

Лида исчезла из сети, не отвечала на сообщения и звонки, и в моей жизни без неё образовалась пустота, которую я не мог ничем заполнить. Я искал спасения в учёбе, хотя сам уже не был уверен в том, что действительно хочу поступить летать на кораблях.

Всё изменилось, как говорила Лида.

О войне почти ничего не писали, молчали, точно от страха сболтнуть лишнее, даже официальные каналы, а в институте началась предполётная подготовка — три раза в неделю нас отвозили в похожий на бомбоубежище комплекс, где с помощью центробежного ускорения имитировались взлётные перегрузки.

А ещё нас заставляли надевать костюмы, которые стискивали тело так, что начинало темнеть в глазах.

Виктор переносил все испытания спокойно, а я после каждой экзекуции едва стоял на ногах. На старших курсах вновь ходили слухи, что многих исключают по результатам предполётных подготовок, и я всерьёз думал, что скоро попаду в чёрные списки.

Как-то, после особенно мучительного аттракциона с центрифугой, когда я сидел в раздевалке, раздевшись по пояс и беспомощно уставившись перед собой, Виктор панибратски хлопнул меня по плечу и сказал:

— Ну, как? Не жалеешь, что не стал переводиться?

Мы не разговаривали несколько дней, и я всё это время пытался найти Лиду — звонил на её номер, писал сообщения по сети. Она не отвечала. Казалось, что уже и не существовало вовсе — по крайней мере, не в том мире, в котором я тогда жил.

Виктор сам пошёл на мировую и заявился ко мне в общежитие с ящиком дешёвого пива. Поначалу я даже не хотел его пускать, но потом передумал — видимо, мне просто хотелось выпить.

— Половина курса стонет от этих предполётных, — сказал он, открывая первую бутылку. — А первая практика уже, считай, через полгода.

— Ты как всегда обо всём знаешь, — сказал я.

Виктор поставил бутылку на пол.

— А о чём тут можно не знать? — сказал он, картинно всплеснув руками. — Ты тут просто уже это… в отшельника превратился. Не знаешь, кстати, что на неделе с параллельной группой было?

— И что было? — спросил я.

— Ну, как что, — ответил Виктор. — Скорую вызывали. Так что у тебя ещё на самом деле…

Он поднял бутылку, из горла которой уже вываливалась рыхлая пена, и поднялся на ноги.

— Давай, — сказал он. — За космос! За наши будущие назначения!

— И за то, чтобы на занятиях мучали поменьше, — добавил я.

И сглазил.

44

Во втором полугодии ввели новый предмет — "Нейродинамика и системы мнемонического шифрования", — программа которого не публиковалась до самого последнего момента, что послужило почвой для многочисленных слухов, шуток и спекуляций. Говорили даже, что нас собираются превратить в психологический факультет — медленно, предмет за предметом, — так как из-за разгоревшегося кризиса резко упал спрос на операторов космических кораблей. Впрочем, в итоге оказалось, что это обычные лекции по системам шифрования нейросетей последнего поколения.

Вёл нейродинамику Тихонов, которого я хорошо знал по лабораторным. На первом занятии он долго рассказывал о системе мнемонического кодирования, позволявшей внедрить кодовую последовательность в воспоминания так, что сам оператор фактически не знал бы этот код и не смог бы его выдать.

После того, как Тихонову в пятый раз задали один и тот же вопрос — каким образом система считывает код, даже если сам оператор его не знает, — он начал объяснять всё таким голосом, как если бы ему поручили рассказывать о нейросети в детском саду.

— Поймите… — сказал он. — Вот что такое воспоминание? Фактически — это некоторая электрическая реакция на раздражитель. Для человека — это то, что создаёт его эмоциональный фон. Для машины — просто разряд, не больше. Упрощённо всё это можно описать как некий диалог — какой-нибудь запах, образ, имя вызывают у вас определённую реакцию, и она представляет собой как бы элемент, кусочек кода.

— То есть код может выглядеть так: кубик, игрушечная машинка, запах детской неожиданности? — спросил кто-то в первом ряду.