Орфей

— Почему молчит Игорь? — Я сперва и не понял, что это сказала она. — Мы все знаем, что последние неприятности связаны с его появлением. Ни когда в Крольчатник поместили Сему, ни когда прибыла Лариса, ни даже когда не было еще Правдивого, помните, Кузьма Евстафьевич, как мы жили? — никогда нас так не трогали, не дергали наружу. Так почему же, Игорь, ты молчишь? Объясни нам, что произошло. Отчего из-за тебя будоражит весь Крольчатник. Мы ведь уже свыклись со своим положением. Смирились. И вдруг все начинается снова. Зачем нам это? Игорь?

В первые секунды у меня просто не было слов. И я же еще и виноват? Да сами же ничего, а я?.. Я посчитал про себя до десяти.

— Кто, — проглотил комок, — кто сболтнул, будто я — какой-то предсказатель?

— Ну, я сболтнул, — лениво сказал Бледный. — И не сболтнул вовсе, а просто ты под этим девизом проходишь.

— У кого прохожу?

— У этих, — мотнул головой в сторону, — которые думают, что все про нас знают. «Предсказатель» — это у них ты.

— Это тебе там сказали?

— Ага.

— Ну вот, дорогие мои братцы-кролики, вот кого надо спрашивать. Вова все знает лучше всех. У него там друзья. Они его наркотиками снабжают, он за это им объективки составляет. На положение дел за неприступными стенами. Всех нас обрисовывает, кто с кем, что, как. Ему и книги в руки. А я ничего практически не знаю и почти ничего не понял за месяц тут. Вы же все здесь так трогательно откровенны, о чем ни поинтересуешься, все рассказываете. Открытые души. Лариса очаровательная — оживший уэллсовский персонаж. «Правда о Пайкрафте», не попадался такой рассказик? Ксеня. Не Ксенечка, а прямо-таки Олеся из дремучих лесов. Правдивый — скатерть-самобранка, прачечная-электрогенератор. Сема — вообще герой мультика, «палка, палка, огуречик, вот и вышел человечек». Вышел — и побежал. И кого-нибудь с ума свел мимоходом. Кузьме Евстафьевичу взгляд в иные миры открыт. Володя, тоже понятно, должен же кто-то за нами приглядывать. Хотя и страшно. Без ободряющих таблеток не вытерпеть. Да и то там за забором такого наговорят, что в обморок со страху упадешь. Про Наташеньку не разобрался еще, но тоже, верно, что-то есть. А Правдивый вам, Наташа, верит. Хоть и несмотря на что-то там, как написал, но верит. А я? Что я… Чего вы от меня ждете? — спросил я совершенно искренне.

— Ах, почтеннейший… — Кузьмич выломал изящную веточку, раз-другой пошевелил в угольях. — Но заметьте, друзья, я этот разговор предвидел еще в марте, если не изменяет память. «И будет явление Ангела Восьмого, гневы семи чаш унявшего и излечившего семь язв…»

— Бросьте вы, Кузьма Евстафьевич, — махнул Сема, — с ахинерией своей. Какие ангелы, какие чаши…

Кузьмич надулся.

— Тем более, — сказал я, — какой уж из меня предсказатель, когда вы про меня сами лучше знаете. Хотите, Наташе могу помочь. Все-таки имею опыт выживания в лесу. Вот есть повод применить практические навыки. А то скажете, что ничего тяжелее пишущей машинки в руках не держал… Признайтесь, кто мне с бумагой, с машинкой фокусы устраивает? Зачем?

Никто ничего не сказал, а Бледный поднялся и шагнул совсем близко к костру.

— Это ж надо, — продолжал я, — сколько упорства. Не знаю, что Володе про меня за Воротами наговорили, что он сюда принес, но только вижу, что продолжается та же ошибка. Почему-то все думают, что это так просто. Будто черкнул пару строк — и все получилось. Это не так. Со мной это даже специалисты до конца не выяснили. Но что от моей сознательной воли не зависит… Володя, отодвинься, обгоришь!

Бледный посунулся почти в самое пламя. Разгоревшиеся языки плясали возле самого лица. Он был совсем-совсем белый, ни кровинки, и прядь волос свесилась на лоб, вот-вот вспыхнет. В широко раскрытых глазах играла сумасшедшая улыбка. Я вдруг подумал, как это он от Ларис Иванны-то отстегнулся, невольно взглянул в ее сторону, а Юноша Бледный Володя в этот миг шагнул в пламя.

Огонь охватил его сразу со всех сторон. Кольца пламени от потревоженных сучьев взметнулись вдоль тела. Раздался короткий взвизг, но то была Ларис Иванна. Она прижимала пальцы ко рту, на запястье болтались наручники. Все другие смотрели. Просто. Невозмутимо. Я уже прыгнул…

Я уже почти прыгнул, целясь Юноше в грудь, чтобы вышибить этого психа с одного удара, самому, по возможности, в костер пузом не угодив. Но я увидел, что он стоит спокойно и улыбается. И одежда на нем не горит. Все молчали. Наконец Юноша сказал прямо из пламени:

— Достаточно? — И вышел обратно. Сел, застегнул на руке «браслет». Ларис Иванна зашарила по нему, по одежде, волосам, даже, кажется, принюхивалась: «Вовик! Вовик!..»

Я медленно выдохнул сквозь зубы. Циркачи. Представления будут устраивать. Кровь в последний раз съехала по виску, засохла от жара огня. Теперь я понял, что злюсь всерьез.

— Я здесь, Игорь Николаевич, не в стукачах сшиваюсь. Я здесь на равных правах со всеми. И с вами тоже. Только обо мне написано: «Саламандра». Разъяснить?

— Чего там разъяснять, — буркнул я. Не сдержался: — Где насобачился? Зачем тебе — народ пугать?

— Эх, Игорь Николаевич…

— Почтеннейший, так же вопрос не стоит, — включился Кузьмич. — Разве мы, каждый из нас, властны над тем, что имеем? Вы же сами только что о себе… Да была бы наша воля, избавились бы, спаси Бог. И не надо ничего этого феноменального. Посмотрите сами, хоть кому-то из нас от этого хорошо? Карьеру мы на этом сделали, в больших миллионах ходим? Во дворцах живем, в шампанском купаемся? Да нет, почтеннейший, — Крольчатник… Вот Володенька. Людей-саламандр были единицы. Скажем, в Европе одна только малютка Ренье, маленькая графиня де Валломбрез при дворе Марии Медичи избежала костра. Ее просто сослали в замок матери, которая, говорят, тоже была саламандрой. И бабка. А ведь остальным — колпак на голову, в цепи и в хворост. Правда, приходилось закалывать, саламандры все-таки, не сгорали. Верный десяток случаев за четыреста лет. В Полинезии есть племя савау, племя огнеходцев. Вот туда бы Володеньке. Был бы ему почет и уважение. А так… пропал, исчез при невыясненных обстоятельствах. Ушел из дому и не вернулся. Но и в Крольчатник отнюдь не сразу его вытащили. Сколько вас по закрытым исследованиям мурыжили? Два года, так, Володенька? А сколько до…

Бледный покивал, глядя в огонь. Не было в нем ничего сумасшедшего и дьявольского. Какое-то особенно худое и болезненное лицо у него было сейчас.

— А бьют не кольями осиновыми, — сказал он внятно, — бьют ломиками. И железной арматурой. — И выпрямился вновь очень прямо.

— Ну вот. А вы спрашиваете, почтеннейший, — продолжил Кузьмич Евстафьевич, — чего мы от вас ждем. Вам самому должно быть виднее — чего. Да только на вас и осталась надежда.

Ксюха, дико глянув на Юношу после его слов, поднялась, ушла в темноту. Я облизал губы.

— Погодите. Давайте сначала. Как будто с чистого листа. Например, мне все надо разжевывать до кашки. Первое. Я абсолютно убежден, что «Объект-36», он же Территория, он же, по-местному, Крольчатник, есть… м-м, что-то вроде секретной базы, где собраны… ну, люди, обладающие паранормальными способностями, аномалы, и где их выдерживают в промежутках между привлечениями к тем или иным экспериментам спецслужб. Это так? По крайней мере, мой путь сюда был таким. Второе. Для простых аномалов, если так можно выразиться, нас тут слишком уж мало. Все-таки людей с паранормальными свойствами — в избытке. Для того чтобы их заметили, протестировали и привлекли соответствующие службы в том варианте, в каком они существуют в наш просвещенный век, вполне достаточно. Захоти эти молодцы (я невольно произнес «молодцы» на манер Гордеева), и в этих двух десятках домиков в четыре яруса нар не уместились бы. Колдунами да ведьмами дорожки б мостили. Не стыкуется. Значит, что-то не так. Третье. Если бы нас планировали привлекать, то выходы за Ворота были бы явлением обыденным. Я, кстати, так Правдивого и понял сперва, дезориентировал он меня. Однако и этого нет, активность вызовов представляется некой ломкой привычного. Значит, привычное — изоляция. Возникает вопрос, кому она нужна, и почему именно мы. И наконец, четвертое. Ворота. Стены. Это фантастическое, по-другому не назову, явление над ними. Которое не пропускает никого и ничего. Я не знаю, присутствующие, может быть, привыкли, а я не могу. Я, по сути, обыкновенный человек, хоть творятся — творились — вокруг меня странные явления, но то, что я увидел здесь, ни понять, ни называть в каких-то более или менее ясных рамках я не могу. Да, и пятое, — ради чего стоило так тянуть с этим разговором? Неужели нельзя было как-то по-человечески… А!