Хьюстон, 2015: Мисс Неопределённость (ЛП)

— Что только?

— У этих таблеток… срок годности вышел. Рецепт-то я выписать не могу. В России нужны специальные бланки, а здесь танкер, а не поликлиника. Как доберётесь до больницы, покажите коробочки и попросите выписать рецепт на такие же таблетки. О-кей?

— А почему у вас на борту – просроченные медикаменты?

— По вашему приказу, мистер Смайлс.

— То есть? Я ничего такого не приказывал!

Врач покраснел: — Раньше мы меняли препараты перед каждым рейсом. В порт приходила машина с аптечного склада. Забирали старые медикаменты и выдавали новые. Лекарствам разве не всё равно где лежать три или четыре недели: у меня в холодильнике или при той же температуре на аптечном складе? А взятые с судов лекарства та машина везла в областную больницу – для немедленного использования. Для больницы выходило дешевле, а в судовых лазаретах – всегда свежие медикаменты.

— Логично. А сейчас разве не так?

— С августа прошлого года НХЭЛ отказалась от услуг аптечного склада. Копейку бережём – рубль теряем. Дальше – хуже! Давеча Промедол запретили! Борьба с наркотиками, говорят. Сдать всё наркосодержащее на берег! А я не сдаю. Хоть сажайте меня! Вот прикиньте: идём через океан, на полпути между Японией и Гавайи. Бац! У матроса – перелом бедра. До точки, где можно принять на палубу вертолёт, – девяносто часов, самым полным ходом. Чем я человека буду спасать, а? Ибупрофеном? Аспирином? Спиртом? А вот если бы я сдал наркотики, как предписано, ваша дочка так бы и лежала сейчас – с бутылкой из-под вискача между ног!

Я почесал лоб. В ноябре начальство Директората перевозок делало презентацию о снижении транспортных расходов. Я похвалил, что за полгода умудрились сократить затратную часть на двенадцать процентов. Теперь я вспомнил один слайд: про «бесполезные запасы медикаментов» на наших морских судах.

— Говоря по чести, я давал указание сократить транспортные расходы. Но кто так сокращает? Какой идиот решил, можно отправлять танкеры через океан без обезболивающих в лазарете?

— Без понятия. Хотя, в Августе топтался в порту один клоун из Директората перевозок. На чёрном «мерсе» с водилой, в костюмчике от «Армани», важный такой. Дзержинский, кажется?

— Да. Директор перевозок.

— Директор перевозок, в задницу! Пароходом рулил только в детской ванночке. Гальюн от шлюпбалки не отличит, сопляк, а туда же – флотом командовать!

Дзержинский. Именно я принимал его на работу. Конечно, нанять директора – дело коллегиальное. Отдел HR подписал контракт на поиск топ-менеджера с одним из агентств. Четыре месяца искали, чуть всю Россию на уши не поставили. Переманили из «Газпрома». Парень мне понравился. Что такого, если молодой? Деловой, честолюбивый. Перспективный. Одет с иголочки. Английский – хоть сейчас в Оксфорде лекции читать. А оно вон как повернулось. Кстати, я тоже понятия не имею про эти, как доктор назвал? Клюз-балки?

В дверь каюты-изолятора постучали. Доктор быстро выдвинул верхний ящик стола и сбросил туда мензурку. На его утвердительное восклицание дверь приоткрылась, и в изолятор заглянул седой человек лет пятидесяти, чем-то неуловимо напомнивший мне подполковника Денежкина. Следом за головой, в дверь просунулся рукав потёртого чёрного кителя с четырьмя золотыми нашивками.

— Доброе утро, — сказал вошедший по-русски, но увидев меня сразу перешёл на беглый, хотя не особо грамотный английский, — Good Morning, мистер Смайлс! Надеюсь, к вам можно, доктор?

Доктор вскочил с кресла, — Конечно, Кэп. У меня – неожиданные пациентки.

Капитан пожал доктору руку.

— В курсе уже. Только выехал из гостиницы, мне вахтенный отзвонился. Как чувствуют себя пострадавшие?

Доктор почесал нос, — Прямой опасности для жизни нет, состояние стабильное. Но им надо к специалистам, и немедленно!

Неожиданно я вспомнил, где видел капитана. Прошлым летом я вручал ему и команде приз за полторы тысячи дней плавания без травм и происшествий. Только на торжественном собрании капитан был в белой рубашке с погончиками, а не в кителе.

— Капитан Воронов? — спросил я, протягивая руку.

— Воронцов, — поправил он, возвращая рукопожатие. Настоящий моряк, как клещами сжал, — Воронцов, Евгений Рудольфович. Мистер Смайлс, мне уже доложили, что произошло с вашей супругой. Соболезную.

Я кивнул, не зная что ответить.

— Если не возражаете, можно поговорить с вами с глазу на глаз? — продолжил капитан, — В изоляторе не совсем удобно. Пройдём в мою каюту?

По сравнению со спартанской металлической обстановкой корабельного изолятора, капитанская каюта выглядела шикарно. Стены отделаны полированным деревом, массивный стол и два кресла – тоже деревянные. На столе помещался бронзовый письменный прибор с двумя флажками, русским и американским. В простенках между огромными иллюминаторами висели портреты: по правую руку от стола – парадное фото Президента Путина, на фоне российского триколора, по левую –чёрно-белая сепия, вроде бы начала прошлого века. Серьёзный бородатый джентльмен в простом пехотном кителе с полковничьими погонами, несколько медалей на груди.

— Это… — прикинул я возраст человека на сепии, — Ваш прадед?

— Вы мне льстите, — усмехнулся Воронцов, — Это Николай Второй. Император.

— Простите, — я выглянул в иллюминатор. Ни пикапа с надписью «SITE SECURITY», ни как-будто военного «Исудзу» на площадке перед пирсом уже не было. Неудобно как получилось! Даже не поблагодарил спасителей!

Невозможно понять русских! С одной стороны – откровенные бандиты, убить человека проще чем плюнуть. Зато на другом конце спектра – кто? Герои! Леся и Павел. Ни свет ни заря, им звонит дочка большого босса НХЭЛ и его заносчивой жёнушки. В Америке, статистически-усреднённая мексиканская домработница просто сказала бы «щас» – и выключила мобильник. Как абсолютный максимум, набрала бы 911. Полиция? Вот вам адрес! Спасайте! Кто говорит? Домработница! Мне деньги плотют за мойку пола и глажку белья, а не дочек ихних спасать.

Капитан пододвинул мне кресло, — Времени в обрез, поэтому давайте сразу к делу. Я полагаю, вам позарез хочется, чтоб ваши дочери как можно скорее вернулись в Штаты, не так ли?

— Кто бы на моём месте не хотел?

— Что-то подсказывает мне, вы сами не прочь унести ноги. НХЭЛ взята во временное управление, вам тут делать больше нечего. Того и гляди, уголовное дело заведут.

— Боюсь, как бы уже не завели, — признался я, — Вчера меня арестовали в аэропорту, а сегодня в три ночи – допрашивало ФСБ.

— Вот даже как! И вас отпустили?

— Пока отпустили, — соврал я. Сообщать про «подписку» не хотелось, — Но вы правы. Оставаться в России мне совсем ни к чему.

— Паспорт у вас с собой?

— К счастью да. И паспорта дочерей тоже.

— Великолепно! Мы бы и без паспортов обошлись, но с паспортами вообще всё в ажуре. У меня к вам будет взаимовыгодное предложение.

— Слушаю вас, — я подался вперёд. Если это такое же «взаимовыгодное» предложение, как сделал недавно подполковник Денежкин…

— Сначала я изложу ваши выгоды, мистер Смайлс. Можете сейчас заказать машину и поехать с дочерьми в областную больницу или в международную клинику «SOS»[89]. Любая больница на берегу – куда лучше корабельного лазарета. Однако… Вы представляете себе, что сейчас творится в городе?

— Думаю, да. Но «SOS» может организовать медицинскую эвакуацию в Японию.

— Эвакуацию? Вряд ли. Мне доложили, все врачи-иностранцы уже того… Как это по-английски? Само-эвакуировались.

— Правда? Но у нас же с «SOS» – контракт!

— В каждом приличном контракте – прописаны форс-мажорные обстоятельства! Народные волнения – обычно первым пунктом.

— Вы правы.

— Если «SOS» не работает, остаётся только улететь рейсовым самолётом или уехать поездом. Но самолётом – не получится. Билеты вы сейчас так просто не купите. Значит – поезд? Ваша дочь, насколько я понимаю в медицине, плохо перенесёт такое путешествие. Только подумайте: трёхдневное ожидание на переполненном беженцами вокзале.