Хьюстон, 2015: Мисс Неопределённость (ЛП)

В шесть объявили, чартер задерживается по неопределённой причине. Заместо ужина, мы попили кофе и поели пирожных в буфете. В семь сказали причину задержки: в Токио отключилось всё электричество!

— А я думала, в Токио никаких выключений быть не может, — сказала Софи, — Японцы всегда всё делают по правилам.

— Ага, не может, — сказал какой-то русский из Директората перевозок, — Пять лет назад, Фукушима бабахнула! Даже наш Чернобыль по сравнению с Фукушимой выглядит тренировкой по гражданской обороне!

Так все пассажиры чартера и продолжали пить кофе. Пирожные и тортики в буфете скоро кончились. Около восьми обрадовали: чартер вылетел из Токио, проходим на регистрацию.

Мама забеспокоилась. Наши паспорта так и не прибыли в аэропорт. Цепочка пассажиров у стойки регистрации уменьшалась, а мамин «айфон» раскалился добела. Отдел Виз не отвечал. В отделе Безопасности сказали, если не улетим, за нами вышлют машину, без проблем. Но про паспорта они не знают и знать не могут. Это к отделу Виз и Разрешений, уж извините.

Наконец, в вестибюле аэропорта мы остались одни-одинёшеньки, с нашими рюкзаками и чемоданом. Отдел Безопасности не обманул, и машину всё-таки прислали. Водитель «Лендкрузера» выпучил на нас изумлённые глаза и долго уточнял на ломаном английском, куда именно везти.

«Сосенки» встретили тёмными окнами коттеджей и абсолютной тишиной. Около будки курил одинокий охранник. Мама сделала ему замечание: разве вы не знаете правил? Курение на пропускном пункте строго запрещено, есть для этого курилка. Охранник сигарету потушил и сказал «Sorry», но тоже посмотрел на нас как-то странно. С удивлением.

— Подумать только! Больше полдня убили, коту под хвост, — сказала мама, когда «Лендкрузер» проехал шлагбаум, — Вот нажалуюсь на этих дур из отдела Виз! Надо устроить, чтоб их вышибли с работы.

— А почему все уехали? — спросила я.

— Почему-почему! По команде! В нефтяном бизнесе – как в армии. Так: слушай мою команду. Соф готовит попкорн, я делаю чай и бутерброды. Нэт – ты выбираешь DVD. Комедию какую-нибудь, что давно не смотрели. «Люди в чёрном», например.

Посмотрев видео, мы отправились спать, но в четыре часа утра меня растолкала Софи.

— Слышишь? На улице. Что-то странное происходит.

— Что? — я выбираюсь из-под одеяла и выглядываю в прихваченное инеем окно. Вроде бы свет автомобильных фар, — Давай маму разбудим?

— Уже разбудила. Она вооружилась шваброй и пошла смотреть.

Мы спускаемся на первый этаж. Мама в прихожей запирает дверь на все задвижки.

— Идите наверх, закройтесь в спальне и не высовывайтесь!

Софи кивает и тащит меня за руку на второй этаж.

Не успели мы запереть дверь спальни, внизу раздаётся глухой удар. Потом – ещё один. Треск дерева. Громко говорят по-русски. Вскрик мамы. Быстрые шаги на лестнице. Хлопает дверь, опять громкие голоса. Я разобрала слово «safe»[82]. Может, не бандиты, а какой-то русский спецназ? Как в боевиках, двигаются плотной группой, прикрывая себя и товарищей бронежилетами, штурмовые винтовки и пистолеты направлены во все стороны. Осмотрев каждое помещение, объявляют ситуацию безопасной. Хотя, почему русский спецназ должен орать американское «safe»?

— Это полиция? — шепчу я.

— Вряд ли. Надо выбраться на крышу, — так же шёпотом отвечает Софи. Она поднимается с пола и на цыпочках крадётся к окну. Но в окно, помимо москитной сетки, вмонтирована изящная белая решётка.

За дверью раздаётся оглушительный механический визг, вроде как режут металл на стройке. Что-то тяжёлое падает на ковёр. Снова голоса, явно чем-то рассерженные. Шаги по коридору. Кто-то дёргает ручку запертой двери, что-то кричит. Затем, с мощным выдохом, как у каратистов, – удар в дверь.

Щепки от косяка летят по всей комнате. Дверь распахивается, пробив ручкой дырку в гипсокартонной стене, и в комнату заглядывает бритоголовый парень лет двадцати. Его губы растягиваются в похотливой улыбке: «Хэллоу, гырлс.» Софи обнимает меня, пытаясь защитить.

В комнату деловито входят ещё трое: двое молодых, бритоголовых, как и первый, и один постарше, лет сорока, с лысинкой и обрамляющей её сальной рыжеватой шевелюрой. Все четверо в кожаных куртках, но почему-то в спортивных штанах. Мужчина с лысиной, наверняка предводитель, отдаёт команды лениво, повелительным тоном. Во рту блестят золотые зубы.

Первый парень хватает Софи за локоть. «Ком, ком», — он говорит ласково и продолжает улыбаться. Софи сжалась, почти придушив меня в объятиях. «Ком.» Остальные хохочут. «Ком!» — парень дёргает локоть сестры, вдруг отпускает, и резко бьёт её ладонью по лицу. Подскакивает второй, рывком ставит нас на ноги. Через мгновение я лечу в угол, больно ударившись головой о стену. Сестру волокут в коридор. Она орёт что-то неразборчивое и цепляется за косяк двери. Вот сорокалетний подошёл и спокойно, деловито, въехал ей кроссовкой «Адидас» по пальцам.

Третий парень стоит у шкафа, явно не зная, что ему делать. Босс что-то приказывает, ткнув большим пальцем в сторону коридора. Парень кивает и выскакивает из комнаты. Мужчина по-хозяйски прикрывает дверь, покачав головой, словно прикидывая, как приладить на место вырванную с корнем накладку замка. Повернувшись, стягивает с себя куртку и аккуратно вешает на ручку двери. Указал на меня, потом на кровать.

Я слышу из коридора голос сестры. Она говорит громко, быстро: «Н-не надо. Ну п-пожалуйста, не надо. Вот, з-заберите всё. Деньги. Не надо. Пожалуйста.»

Оглушительный мужской хохот. Один из парней там сказал что-то весёлое, даже сорокалетний предводитель, тут в спальне, улыбнулся, блеснув золотыми зубами. Он снова указывает на меня, на кровать, а потом показывает небольшую пантомиму: что именно он собирается со мной делать. Вот из коридора раздался вопль сестры, вдруг перешедший в ритмичные придушенные стоны…

Всё продолжалось меньше часа. Последний насильник стоял надо мной с сигаретой в зубах. Струйка мочи пробежала по моей разорванной футболке, растеклась отвратительным теплом по груди, перескочила на лицо. Парень стряхнул последнюю каплю и поддёрнул на место спортивные штаны. Почему они так любят марку «Адидас»? Носок кроссовки коснулся моей щеки.

«Good girl»[83], — произнёс он по-английски, неожиданно почти без акцента.

Из коридора позвали. Бандит развернулся и двинулся к двери. Ещё минута, и всё затихло, только скулит за окном чей-то щенок.

Я встаю на четвереньки. Между ног саднит. На сером ворсе ковра – красно-бурое пятно. Провожу по бедру. На ладони – свежая кровь и ещё что-то липкое. Предпоследний прыснул мне в глаза. А последний – держал мой затылок, а я задыхалась и кашляла, разбрызгивая слюни и сперму через нос. Он смотрел и улыбался, икая алкогольным перегаром.

Я пытаюсь встать на ноги, но колени не слушаются. Освободившись от остатков футболки, подползаю к шкафу. Дёргаю какую-то одежду с плечиков, обтираю лицо. Так же на коленях, ползу по коридору. Чей это щенок скулит? Ванная, там горит свет. Добраться до раковины нет сил, но до крана ванны можно дотянуться и с колен. Головка душа окатывает меня ледяной водой, но вода потихоньку теплеет. Я сижу в ванне, ловлю струйки и полощу, полощу, полощу рот. Как отмыться от этой гадости? Внезапно, меня рвёт желчью.

То ли вода помогла, то ли рвота – я поднимаюсь на ноги. Из зеркала глядит незнакомая девчонка, с всклокоченными волосами и кровоподтёком во всю щёку. Вдруг понимаю: у меня разорваны мочки ушей – кто-то вырвал серёжки. Ужаснувшись своей наготы, прикрываю ладонями грудь и промежность. Мокрая от душа, бреду в спальню. Если пошире расставлять ноги, почти не больно. Щенок скулит всё громче. Выбрасываю одежду из шкафа. Джинсы? Нет, не смогу надеть. Длинная юбка – подойдёт. Течёт ли ещё кровь? Вроде нет. Фиолетовая футболка, моя любимая. Откуда взялся этот щенок? Звук вовсе не от окна, а из коридора.

Заковыляла из комнаты. В спальне родителей содержимое шкафа вывалено. Дверца от сейфа, испачканная чёрными разводами, – на полу. Рядом – пустая бутылка из-под французского коньяка, самого дорогого, папа смаковал только по праздникам.