Планета битв

– А если в темноте вдруг наткнемся? Побьют всех… — подал голос широколицый бровастый Ташим Кади, в миру старшина гильдии осветителей, человек в Фербисе уважаемый и авторитетный.

– Он прав! — быстро проговорил Толя Кислицын и, размахивая руками, продолжил: — Пехота в стороне, топливо для парометов в обозе. Понадобится как минимум полчаса, чтобы подтянуть одно и скоординировать действия других. За это время от нашей артиллерии и ракет останется мокрое место.

– Мокрое место уже сейчас имеет место, — невесело скаламбурил Лускус, намекая на дождь. — Думаю, нам нужно объединить оба предложения Елисеева в одно. Сделаем так: вышлем вперед еще несколько разведгрупп. Усилим боевое охранение на марше. Разделимся и двинем вперед. Через пятьдесят километров, на Поющих увалах, и встанем. Все, отцы-командиры, два часа людям на отдых — и марш-марш!

Весь следующий день ополчение упрямо двигалось на север. Когда обозначилась конкретная цель похода, люди повеселели. Поющие увалы — это вам не дикий океанский берег невесть в какой глуши. Кто-то на увалах бывал, кто-то слышал о них от друзей или знакомых.

– Место смешное, — горячо растолковывал товарищам скуластый ополченец, то и дело поправляя на плече тяжелую алебарду. — Песок там. Вокруг степь, трава, а там — песок. Бо-ольшие такие горки, подковами выгнутые. И когда тихо, слышно, как ветер песчинки перебирает — как будто поет женщина. Шепотом, еле слышно. Сперва аж оторопь берет — страшно! А потом ничего, даже успокаивает. Мы на этих увалах три дня стояли в прошлом году, прыгунов ловили в Ручейной балке. В общем, ничего местечко, не хуже прочих. Но жить там я бы не стал.

Клим слышал рассказ скуластого и сразу вспомнил «голос Медеи», который он давным-давно услышал в шуме дождя, перед тем как хрустальные черви напали на колонистов. Это было давно. Это было далеко отсюда. Но в душе уже зародилось нехорошее предчувствие, и Клим впервые взглянул на их поход глазами стороннего наблюдателя: двенадцать тысяч средневековых латников, пусть и при поддержке парометных стим-спитов, бронепаровиков и неуправляемых ракет, пытаются на равных потягаться с технологиями как минимум XXI века, а как максимум — самыми современными. Да если бы у грейтов имелся всего один танк образца 2010 года, какой-нибудь «Абрамс» или «Т-2000», шансов у ополчения не было. Танков же этих, судя по всему, у них никак не менее трех, да несколько сотен подготовленных бойцов с пулевым оружием, против которых ополченцы могут выставить всего три винтовки. В общем, у ацтеков, противостоящих Кортесу, шансов было в разы больше…

К вечеру дождь несколько ослабел, зато стало ощутимо холоднее. Люди кутались в кожаные плащи, неплохо защищавшие от влаги, но не спасавшие от холода. Уставшая пехота сбавила шаг. До Поющих увалов между тем ополчению осталось никак не меньше десяти километров.

Лускус пошел вдоль колонны, подбадривая своих бойцов:

– Шире шаг! Плететесь, как беременные прыгунихи! Эй, кто голосистый — запевай!

Некоторое время бойцы продолжали идти молча, но вот где-то в голове неровного строя послышался надтреснутый, высокий голос:

Клим знал эту песню. Ее автор Владимир Высоцкий жил в Великом веке и написал немало вот таких — простых и в то же время поднимающих из глубины души что-то горячее и злое строк.

Песню подхватили, и над серой угрюмой массой, над частоколом копий и алебард поплыли хриплые голоса.

– Штрафные батальоны… Вот оно как. — Лускус, поравнявшись с Елисеевым, оттер с лица дождевые капли, зашагал рядом. — Сдается мне, дружище Клим, что наше ополчение вот так, прямо с марша, скоро присоединится к самой большой в истории армии.

– Это к какой же? — удивился Клим.

– К армии мертвецов, — глухо ответил Лускус и, не оглядываясь, быстро пошел к повозкам…

– Эй, Скиф! Погляди-ка — мне кажется, или по дороге кто-то едет?

– Где?

– На повороте, возле белой скалы, похожей на отрубленную голову.

– Да, точно. Трехколесник. Летит, словно его черти гонят. Погоди, Шон, а это не почтарь из Купервиля? Слюнявый Гаррет? Э?

– Точно, он. Глаза у меня уже не видят так остро, как прежде, но больше некому. И за каким же бесом его несет? Брасса Парис ясно сказал этому жирному борову Снарки — без нужды не светить наше логово.

Тот, кого напарник по дозору назвал Шоном, крепкий мужчина лет пятидесяти, корявый в движениях, словно погрузочный биобот, кряхтя, поднялся с влажного камня и начал спускаться вниз. Молодой смуглый Скиф, хищно прищурив глаза, заряжал арбалеты, время от времени поглядывая на приближающийся трицикл.

Здесь, на самой окраине Кустолесья, люди Силы и Воли держали постоянный пост — для связи с сочувствующими им жителями равнины. Кроме того, с вершины высокой Дозорной скалы хорошо просматривалась дорога, ведущая с запада на восток, и если проклятый одноглазый вздумал бы двинуть войска в Кустолесье с этой стороны, ему не удалось бы застать людей Силы и Воли врасплох.

Дождь, несколько дней отравлявший жизнь дозорным, наконец-то перестал. Тучи все еще ползли по небу, их низкие серые туши плыли на юг. На смену им с севера надвигалась полоса чистого неба, и дальние холмы в лучах Зоряной звезды уже заблестели мокрыми головами.

Шон вывел из-за скалы оседланного прыгуна, привычным движением забросил кряжистое тело в седло и ускакал в сторону зарослей, начинающихся в полумиле от Дозорной скалы. Скиф остался «в догляде», в любую секунду готовый подпалить укрытый от дождя под кожаным пологом фитиль сигнальной ракеты. Впрочем, в этот раз опасаться было нечего — снейкеры хорошо знали почтаря Гаррета, прозванного Слюнявым за вечно мокрые губы.

Скиф, положив перед собой три заряженных арбалета, сел на камень и, покусывая травинку, стал ждать. Вскоре до его ушей донеслось тарахтение трицикла, а потом он без труда разглядел, что в этот раз почтарь приехал к Дозорной скале не один. Это поначалу несколько смутило Скифа, и он переложил один из арбалетов себе на колени. Но, присмотревшись, дозорный расслабился — вряд ли замотанный в мокрое тряпье человек, сидевший позади Гаррета, мог угрожать людям Силы и Воли. Тут же Скиф почувствовал злость — тупой почтарь привез чужака, а раз так, то должен поплатиться за свое безрассудство. Брасса Парис, дад снейкеров Кустолесья, конечно же, не спустит это дело на тормозах.

– Быть Слюнявому поротым! — пробормотал Скиф и засмеялся, оскалив мелкие желтые зубы.

Тем временем трицикл достиг подножия скалы и остановился. Наступила тишина, нарушаемая только посвистами птиц. Гаррет, привстав и крепко ухватившись за руль, прокричал тонким голосом:

– Сила и Воля!

Его спутник сидел неподвижно, как куль, безучастный ко всему. Скиф выругался и поднялся во весь рост.

– Сила и Воля! Кого это ты притащил, почтарь? Ты что, забыл — чужие не могут быть в наших землях без разрешения дада?