Окраина. Дилогия (СИ)

Андрей выругался в слюнявую тряпку и принялся ворочаться. Связали удивительно неприятно. Руки дергала боль, босые ноги неуклюже упирались в солому. Андрей оставался в брюках и футболке, все остальное отобрали. Чувствовалось руководство проницательной Нины Ниловны.

Начальник Отделения провел ужасный час, ворочаясь на прелой соломе и проверяя собственные карманы. И сам не поверил, когда мучения оказались вознаграждены: в кармашке, пришитом с изнанки пояса, чтото прощупывалось. Голова соображала туго, Андрей с трудом вспомнил, что еще до первого выхода «КП29» сунул туда старую капсулу изпод валидола, – ЗИП, оставшийся еще со времен юности, когда увлекался рыбалкой. С тех пор капсула служила скорее ностальгическим оберегом. В принципе, там должна находиться иголка с ниткой, несколько крючков и пятьшесть спичек, заклеенных в полиэтилен.

Генка азартно подбадривал. Извиваясь и мучаясь от боли, Андрей несколько раз оказывался на грани истерики. Ну просто невозможно настолько скрученным чтото делать. Даже просто извлечь трубочку из кармашка невозможно. Андрей ерзал в стиле нерестящейся горбуши, потом перекатывался, ежеминутно чуть не вывихивая себе руки. Потом трясся, опасаясь растерять в темноте спички. Наконец все было готово. Андрей, пообещав пальцам лично их повыдергивать, если будут дрожать, примерился в последний раз и чиркнул спичкой. Огонек, охвативший пук соломы на расчищенном месте, показался ослепительноярким. Пришлось поспешно прикрывать его собою. Скорчившись, Андрей сунул к огоньку кисти. Будь оно проклято – лучше бы кнутом забили! Андрей благодарил судьбу за надежный кляп. Из глаз текли слезы. Пахло весело: паленой соломой и жареным мясом. Приходилось прерываться, чтобы пододвинуть бедром и локтем новый пук соломы. Придвигать сразу много начальник «КП29» опасался – запросто можно было спалить и сарай, и Генку. Проклятая солома то дымила и не разгоралась, то вспыхивала как порох. Андрей уже понял, что, раньше чем перегорит веревка, отвалятся кисти рук. Неожиданно путы поддались. Андрей вскочил на колени, ткнулся лицом в солому. Хотелось орать, выть и кататься по полу. Кататься не позволяли все еще спутанные ноги, но мычал Андрей, видимо, неслабо, потому что, когда наконец разогнулся, Генка придушенно сказал:

– Крут ты, Сергеич. Я б точно спятил.

Андрей выдрал изо рта кляп и выдохнул бесконечную череду ругательств. Все еще матерясь, принялся распутывать Генку. Пальцы коекак слушались, но запястья…

– Так, – Генка вскочил на ноги, разминая мускулы, прошелся по темнице некрупным, но опасным котом. – Теперь пусть сунутся. Я им, блин…

– Тут ночных проверок не предполагается? – Андрей сидел, держа на весу чужие руки.

– Нет, исправник приедет, ему нас и сдадут. Эта школьная гиена хотела нас, того, – самолично и навечно в угол приговорить. Барин воспротивился… – Генка глянул на начальника. – Сергеич, уже светает. Нужно дверью заняться, но в первую очередь твои руки подлечить. Хотя бы дезинфекцию и футболку на бинты. Потерпишь?

Андрей сидел и тихо ныл от боли. От мочи руки жгло сильнее, чем от огня. Генка обследовал темницу. Результаты были неутешительными: холодная оказалась возведенной из крепких дубовых досок и тыльной стороной примыкала к каретному сараю. Дверь заперта на тяжелый навесной замок. Снаружи усадьба уже просыпалась: прошел, подтягивая портки, давешний мужичок, гдето вполголоса ругалась баба. Накрывая дом и кроны тополей, плыл туман.

– Дверь вышибать – дохлый номер, – прошептал Генка. – Придется прорываться. Как у тебя колено?

– Колено как раз терпимо, – проскрипел зубами Андрей. – Но я только кусаться могу. Руки ни к черту.

– Ничего. Калиточку я пробью, – заверил Генка. – Дальше по свободе пробежаться – милое дело.

– А Маня?

– С ней сложнее. Может, нам кружочек дать и с тылу зайти? Иначе нас в дубины мигом возьмут. У барина, может, и чтото поприличнее найдется. Он вроде из отставных.

– Думаешь, пока мы кружочек сделаем, они забудут, куда дубины с кольями сунули? У них еще и наши стволы имеются. Считаешь, Охлобыстина и Беркут не догадаются, где предохранитель и как целиться?

– Вот суки, – Генка сплюнул. – Придется по обстоятельствам работать.

Андрей промолчал. Работать «по обстоятельствам» он не любил. Обстоятельства лучше создавать, и пусть соперник как хочет, так и вертится. Но сейчас выбора нет. Руки болели так, что приходилось прилагать усилия, чтобы усидеть на месте, не сучить позорно ногами.

Обстоятельства между тем складывались не лучшим образом. Совсем рассвело, и народ суетился. Мужики принялись спешно перетаскивать приготовленные для ремонта столбы за дом. Седобородый крепыш неутомимо махал метлой. Видимо, ждали приезда начальства.

– Нет, суки какие, хоть бы военнопленных покормили, – возмущался Генка.

Кормить не собирались. Зато во дворе появился барин – Андрей без особого интереса глянул на сухощавого старика. На вид прилично за шестьдесят, ухоженные подусники, чистенький китель. Мимоходом глянул на дверь «холодной», но прошел дальше. Руки за спиной, раскачивается плетеный хвост нагайки.

Когда Генка уже изнемог наблюдать, а солнце вовсю двигало яркие узкие тени по соломе «холодной», послышался стук копыт, промелькнула коляска, запряженная парой красивых вороных. Андрей подполз к щели.

– Сейчас нами займутся, – прошептал Генка.

– Быстрей бы, – прохрипел Андрей. Его ощутимо мутило от постоянной боли. Давно бы сблевал, да от жажды горло и желудок ссохлись в единый кусок деревяшки.

– Ага, вот они, – возбужденно заерзал Генка. – Давай по местам.

Андрей отполз по свою сторону двери, но снаружи дело застопорилось. Барин, Нина Ниловна и высокий полицейский, при шашке и револьвере, стояли на углу дома, разглядывали дверь «холодной» и о чемто беседовали. Говорила в основном Нинель Жиловна, хозяин возмущенно всплескивал сухими руками, представитель власти понимающе кивал и одобрительно поглядывал на даму. Сегодня Охлобыстина была в светлосером благородном платье, и, надо признать, наряд змеезавучу весьма шел. Вот она сдержанно показала на дом, исправник улыбнулся и, должно быть, удачно пошутил. Теперь улыбались все трое. Неожиданно барин предложил Жиловне руку, та уцепилась за локоть, и все трое исчезли за углом.

– Твою… – разочарованно протянул Генка.

– Куда они? Если к Маньке… – злобно заворчал Андрей.

– Так сам понимаешь – или к ней, или к БеркутДуркину.

– Я здесь всех удавлю. Вплоть до последней курицы, – процедил Андрей.

Генка чтото забормотал, но тут откуда ни возьмись у дома вновь появилась Охлобыстина с дебелой девкой, уже знакомой узникам. Девка тащила кувшин и каравай. Охлобыстина подозвала двух ближайших мужиков, показала в сторону «холодной». Высокий сутулый мужик чтото растерянно возразил. Не успел он моргнуть глазом, как Охлобыстина отвесила ему натуральную затрещину.

– Ого! Вот это плюшка, – прокомментировал Генка. – Нужно иметь в виду. Вон как, гадюка, на первоклашках натренировалась.

Мужики попятились, Охлобыстина сказала вслед чтото нелестное и поспешила в дом.

Мужики и девка поплелись к «холодной».

– Нам перед допросом пайка полагается, – догадался Генка. – Милосердно, спасу нет.

– Я бы жрать это поостерегся, – заметил Андрей, баюкая у груди замотанные руки. – Нина Ниловна не заинтересована, чтобы нас всякие там суды рассматривали.

– И я про то же. Смотри, какая девка бледная.

Девица с кувшином и хлебом явно чувствовала себя не в своей тарелке. Мужики, вооруженные один вилами, другой топоромколуном, принялись отпирать дверь.

«Чтото перестаю я любить эту деревню посконнопатриархальную», – подумал Андрей, даже сквозь дверь чувствуя аромат дегтя и льняного масла.

– Петруха, ты, того, сторожно, – предупредил товарища мужик с вилами.

Его напарник солидно кашлянул:

– Оно понятно, что сторожно, чай, истинных кандальников словили. Ты самто…

Не помогло. Дверь еще только начала отворяться, как Генка пошел в атаку. Мигом смел обоих – одного толчком двери, другого жестоким тычком в кадык. Девка, выкатив от ужаса глаза, успела взвизгнуть – визг был оборван не слишком снисходительным к нежной девичьей сущности ударом под ребра. Дворовая красавица отлетела, высоко взметнув подол сарафана и явив утреннему солнцу молочнобелые ляжки. Кувшин шмякнулся на землю, растекся пенным содержимым.