Окраина. Дилогия (СИ)

– Перенервничала девчонка, – с сочувствием сказал Генка. – Ночь, белое платье, скрипы – натуральный ужастик.

– Галлюцинация на почве психической травмы от потери родного человека? – предположил Алексей Валентинович.

– Девчонка хорошая, – сказал координатор. – Я у нее два раза в клинике был. Помоему, она домой вообще не вернется, если там маман появится. Все равно, в призрачном виде или реальном. Но на галлюцинации вряд ли удастся все свалить. Читаю выдержку из объяснительной записки Гацацуева В. Г. – это сотрудник ЧОПа, охраняющего данную школу. Гацацуев характеризуется положительно – на работу является вовремя, не пьет по причине язвы желудка. Дежурил в ночь с 12 на 13 апреля. «Обходя здание как распаряжено по приказному графику, в два часа ночи засек свет в кабинетном отрезке учительской третьего этажа. Вошедши в кабинет, обнаружил заучшу Охлобыстину Н. Н. Она раскладывала бумажножурнальные предметы в шкафе. Глянув на меня, вышеуказанная Охлобыстина Н. Н. высказалась в смысле „Извольте пойти вон, я работаю“. Решив, что опять комиссия ответственная ожидается, а меня забыли предупредить по смене, я пошел до лестницы. Тут я вспомнил, что Охлобыстина заявлена в розыск. Бегом вернумшись до кабинета, я был не допущен по причине запертости двери. Из нутря доносился стук и шелест мебели, тихий разговор. По инструкции я вызвал по мобильнику старшего смены и остался на охране кабинетного непорядка. В том, что подъехавшая тревожная группа не обнаружила за дверями никакого нарушителя, я объяснений не имею. Прошу учесть мое одиночное дежурство и…» В общем, далее не так интересно. – Координатор сунул листки в папку. – Злоумышленник, он же призрак, вопиюще нарушил порядок и изъял отдельные материальные ценности, не имеющие особой материальной ценности. Из квартиры Охлобыстиных пропали коекакие предметы женского нижнего белья и набор итальянских термобигуди. В школе были невосполнимо испорчено семь классных журналов, уничтожены табели и проверочные тесты по ЕГЭ. Также пропали коекакие мелочи, принадлежащие Охлобыстиной, вазочка со стола биологички и коллекция пионерокгероев.

– Чего пропало? – изумился Генка.

– Вазочка и коллекция бюстиков. Была такая серия в советские годы – «Пионеркигерои». Из чугуна лили. Размеры примерно пять на десять сантиметров. Девочки, партизанившие в войну, тушившие хлеб или выведшие из пожара бестолковых старших и младших братьев. Раритет. Охлобыстина с детских лет коллекцию собирала и очень ею гордилась. В школе дважды требовала улучшить стенд со статуэтками. Даже стекло ей какоето специально заказывали.

– Не суть важно, – сказал Андрей. – Потеря пионерок для школы, конечно, трагична, но для нас важнее другое. Туда и обратно, так?

– Да, – координатор шлепнул папку на стол. – Придется допустить, что Охлобыстина способна «скользить» в обе стороны. Собственно, это самое логичное объяснение этим идиотским событиям. Случай уникальный.

– И мы должны эту бабу отловить и пресечь? – пробормотал Генка. – Чтобы она, значит, вазочки не тибрила?

– И вазочки в том числе, – согласился координатор. – Вы не представляете, что за шум тут поднялся. До Министерства образования дошло. Изза этих журналов и прочих документов. Но нас, то есть ФСПП, больше интересует другое. По психофизическому типу Охлобыстина не может иметь коэффициент «Экс» выше трехчетырех единиц. «Соскальзывают – проваливаются» люди и с более низким показателем. Но столь точное и осмысленное перемещение является загадкой. Есть мнение, что Охлобыстина воспользовалась помощью одаренного транслятора, мощность которого примерно равна суммарной мощности вашего Отделения.

– Так не бывает таких людей, – сказала Мариэтта. – Я только вчера в сводке Аналитического отдела таблицу видела.

Координатор пожал плечами:

– В сводке только проверенные и перепроверенные данные. Полагаю, лучше осведомиться лично у нашего, всеми любимого, завуча. Кстати, напомните ей, что педагоги со стажем так варварски со школьной документацией обращаться не должны. Откуда стартовать будете?

* * *

«Скольжение» пошло трудно. Сначала пытались нащупать путь из учительской, но канал не открывался. Времени прошло много, да и личность Охлобыстиной оказалась какойто неустойчивой. Мариэтта жаловалась, что завуч ей видится то ли в гестаповской, то ли в эсэсовской форме. Плюнули на учительскую, перешли в один из классов. Вроде бы в ее, в охлобыстинский. Все равно не получалось. Со стен осуждающе смотрели корифеи русской словесности и затесавшийся между ними Шекспир. Накатывала усталость. Рыжий Яша сходил в буфет, принес булочек и чаю. Андрей смотрел на доску с пришпиленной фотографией вороватого завуча, жевал черствую сдобу и вспоминал собственные нелегкие школьные годы.

– Давайте еще попробуем, – пробубнил Алексей Валентинович. – Домой пора. Я бы бокс хотел посмотреть.

Доска. Темный прямоугольник. Фото. Небольшое фото на доске, большие портреты на стенах. Инженеры душ человечьих. Настроили много. Одно неизменно – маленький человечек, хнычущий у доски. Его плющат и прямят, рихтуют, орут на него и понукают. Удивляются, почему сам человечек мяться и вжиматься в приготовленную форму не хочет. Человечек не в силах сопротивляться, он может лишь удирать в туалет или за школу и тайком курить дрянные сигареты. Или гонять в футбол. Или читать. Книги, написанные совсем иными бумагомараками. Но эти, великиенастенные, отнюдь не мечтали, чтобы их творения, гениальные или не очень, назидательноснисходительным тоном разъясняли всякие нины ниловны.

Андрей неожиданно ярко представил себе Охлобыстину. Стоит, сдвинув на затылок фуражку, широко расставив ноги в зеркально начищенных сапогах. Отчитывает Шекспира. Драматург склонил патлатую, с наметившейся плешью, голову. И как тебе взбрело на ум сделать Джульетту тринадцатилетней? Я не подумал. Нужно думать, Уильям. Пора запомнить. В жизни всегда нужно думать, Виля. Стек угрожающе похлопывает по черному голенищу…

Доска дрогнула, начала прогибаться.

Не успел Андрей ужаснуться, как мучительный миг «скольжения» закончился. Под ногами была булыжная мостовая. За спиной стучали подковы. Солнце золотило церковные кресты.

– Не концлагерь, – пробормотал Андрей.

Мариэтта глянула с изумлением:

– А я подвалы Лубянки представляла…

– Поберегись! – лихо заорал кучер.

Отделение «КП29» шарахнулось на узкий дощатый тротуар. Мимо прокатила коляска с задастым кучером на облучке.

– Москва, как много в этом звуке! – вполголоса продекламировал, озираясь, Генка.

Вокруг действительно была Москва. Андрей даже узнал место – Голицынская больница внешне не слишком изменилась. Разве что асфальта нет. Тянулась Большая Калужская. Узнать трудно: невзрачные домики, чтото казенного вида – похоже на сиротский дом.

Буммм! – ударили часы под вензелем. Четверть первого.

– Так, нечего туристами себя чувствовать. Берем след и двигаем.

– Постойте! – шепотом завопил Алексей Валентинович. – Какой след?! Люди же кругом ходят. Нас мигом в участок сволокут. Или к этому, как его, околоточному!

– Коллега БеркутТомов, вы же наставление по теории читали. Не отложилось? – с интересом спросил Андрей. – Видеть нас видят, но подсознательно избегают. Если заговорим, то ответят и поспешат уйти. К околоточному потащат, только если вздумаем бегать, задирать юбки дамам и требовать немедленно показать, где здесь интернеткафе.

– Пардон, инстинкт сработал, – отдуваясь, признался Алексей Валентинович.

Инстинкт действительно работал. Было не по себе. Команда осматривалась. Капчага первой стянула с себя куртку:

– Погодка у них здесь ничего.

Потихоньку решились и двинулись по улице.

Мимо прокатила еще одна коляска. Красивая дама, сидящая рядом с ослепительнобелоснежным офицером, глянула поверх голов. Сверкнули шитые погоны и украшения.

– Но это, Николя, лишь entre nous. ^[8]

– Непременно, Элен, dans le pays du tendre… ^[9]

Полковник преданно кивал собеседнице, его благообразное лицо казалось вдвое шире изза пышных бакенбард. Дама томно сжимала запястье кавалера лапками в ажурных перчатках.