Двойной бренди, я сегодня гуляю (СИ)

В туалете послышались шаги. Мэлори замолчал, поднялся на ноги и, так и не справив нужду — расхотелось, — распахнул дверь кабинки. Снаружи оказался Джеффри Флендерс.

— Ох, — сказал он, — я-то думал, там никого нет.

— Как видите, есть, — раздражённо ответил Мэлори.

— Вы не заперли дверь.

— Неважно, — Мэлори попытался протиснуться мимо Флендерса к выходу.

— Артур, — коричневые пальцы Флендерса ухватили его за рукав свитера. — Постойте. Это очень важно...

Мэлори вырвал руку и замер. Не хватало ещё, чтобы этот гомик его лапал.

— Что ещё?

— Я про Виктора. Вам нужно срочно извиниться перед ним.

— Что мне нужно, здесь решаете не вы, — отчеканил Мэлори. — Вы забываетесь, Джеффри.

— Господи! — воскликнул Флендерс. — Вы что, не понимаете, что он будет вам мстить?

— Только сейчас об этом догадался, — ядовито ответил Мэлори. — Ой, папа-мама, боюсь!

Он смерил американца уничтожающим взглядом и покинул место общего пользования.

Больше всего его изводило то, что Флендерс был прав. Не прикидывайся, ты и сам не считаешь то, что произошло утром, нормальным. Но в чём твоя вина, за что тебе перед ним извиняться? По-хорошему, извиняться должен он. Воображала...

Почему-то это бессильное, школьное словечко подкосило Мэлори. Нахлынула нестерпимая жалость к себе. Наглости во мне нет, вот что, думал он. Все думают, что я держиморда, солдафон... А на самом деле — человек уязвимый и, в сущности, бесхребетный. Да, именно бесхребетный. И любой сопляк...

Мэлори прервал размышление о том, что может сделать с ним любой сопляк — он дошёл до столовой.

Заглянув внутрь, он убедился, что Лаи уже там. Сидел он крайне удачно — на конце скамьи, упиравшемся в стену, и рядом с ним никого не было. Не глядя вокруг себя, барнардец сосредоточенно поглощал томатный суп, ложку за ложкой, и не заметил, когда Мэлори подсел к нему. Когда он отреагировал, было уже поздно — выбраться из-за стола он не мог. Мэлори увидел на его лице неудовольствие. Однако Лаи промолчал, и Мэлори счёл это хорошим знаком.

— Виктор, — вполголоса произнёс он, — мне нужно с вами поговорить.

Лаи опустил ложку в суп и повернулся к Мэлори.

— Боюсь, мистер Мэлори, нам с вами не о чем говорить, — ещё тише ответил он. Мэлори почувствовал, как откуда-то изнутри грудной клетки поднимается и распирает волна ненависти. Его тошнило от этих подстриженных усиков, этих маленьких розовых ушек, тонкой, белой, легко краснеющей кожи. Усилием заглушив эту волну, он повторил попытку.

— Виктор, это в ваших же интересах. Вы не у себя на Барнарде...

Лаи молчал. А, чтоб тебя, в досаде подумал Мэлори, никакого толку.

— Я рассчитываю на ваше понимание. Я бы просил вас — как коллегу, как гостя станции, как друга, наконец...

(...друга! что я несу!)

— ...не предпринимать авантюрных шагов.

Лаи не отвечал. Мэлори поспешно добавил:

— Я понимаю, вы нервничаете, вам в голову приходят всякие инициативные планы... но от них лучше отказаться.

Взгляд Лаи упал на него так, словно перед ним был несмытый унитаз.

— Что вы ещё мне посоветуете? Отрезать себе локон чести?

Он демонстративно забросил за ухо длинную прядь. И в самом деле, неплохо бы отрезать, с бессильной яростью подумал Мэлори.

— Не много ли пафоса из-за пучка волос?

— Если у вас не хватает уважения на пучок волос, — парировал Лаи, — как его хватит на целого человека?

Он соскользнул под стол и вынырнул с другой стороны. Пока Мэлори сидел, хлопая глазами от этого неожиданного унижения, барнардец захватил со стола свой поднос с недоеденным обедом и пересел за стол Лики и Коннолли.

Лике очень хотелось спросить, чем так рассержен их инопланетный коллега, но она перебарывала это желание. Интуиция подсказывала ей, что задавать такие вопросы неуместно, может быть, даже опасно. Коннолли тоже молчал.

— У вас хлеба совсем нет, — невпопад сказала она, — возьмите в автомате.

— Спасибо, я не люблю, — ответил Лаи. К ним присоединился Флендерс. Он прекрасно видел попытку разговора между барнардцем и Мэлори, и его это не на шутку встревожило.

Боковым зрением Лаи увидел Флендерса и поднял голову от тарелки. Две пары чёрных блестящих глаз — одна на розовом лице, другая на тёмном, — на мгновение встретились. Флендерс уловил исходящий от барнадца беззвучный запрет. "Ладно, — ответил он взглядом, — молчу". Как бы заранее пресекая движение разговора в злополучную сторону, Лаи подчёркнуто нейтральным тоном спросил:

— А почему Симон настаивает, что это не икона? У него есть своя гипотеза?

— Ну конечно, — первые слова у Флендерса получились фальцетом, в горле пересохло, и он поспешил глотнуть сока. — Его гипотеза всем известна: он считает, что это изображение политического лидера.

— Но какой резон так заботиться об изображении политического лидера? Умирать мучительной смертью и всё равно пытаться сохранить портрет? Они ведь не могли обманываться насчёт будущего своей цивилизации.

Лика тихонько улыбнулась про себя: Лаи вздумалось подтвердить достоверность анекдотов о барнардском мышлении.

— Почему же? На Земле такое бывало нередко. Ещё в совсем недавние времена, лет двести назад.

— Вы не можете сравнивать, — заупрямился Лаи. — Вам же не случалось вымирать полностью. А эти марсиане знали, что вымирают. И всё равно берегли портрет. Для кого? Они не могли предвидеть, что вы прилетите. По Земле тогда бродили динозавры.

— Динозавров ещё не было, — поправил Коннолли, — это был докембрий.

— Тем более.

— Вик, — с сожалением проговорил ирландец, — ты знаешь, что такое "авторитаризм"?

— Имею представление, — коротко ответил Лаи.

У Флендерса взмокли подмышки. Нужно ли говорить ребятам, что случилось в лаборатории? Не при Лаи, конечно... Ох, не вышло бы хуже.

— Но я бы не стал, — продолжал Лаи, — проецировать факты, известные из истории Земли, на неизвестную вымершую расу, которая даже не относится к млекопитающим. Смотрите. Вот моя рука. По ней никто не определит, из какой я звёздной системы. Мои глаза, уши, нос — всё почти как у вас. Если я подстригусь, как Миай, меня на расстоянии двух метров никто не отличит от землянина.

Его голос вдруг дрогнул. Заметила это одна Лика. Какой-то утаённый лисёнок, несомненно, поедал его изнутри, и её зацепило нехорошее подозрение, что этот зверь вынесен из кабинета Мэлори. Нужны были веские причины для того, чтобы воспитанный и уже не юный Лаи полез под стол, лишь бы только не оставаться рядом с главой экспедиции. Хотя как знать, что является веской причиной для барнардца?

— И всё-таки различия в нашей психологии колоссальны. Так где научная логика в том, чтобы приписывать ваши стереотипы поведения каким-то драконам?

— Драконам? — переспросила Лика. — Вы думаете, что они похожи на драконов?

— Я разве сказал "драконам"? Куда-то меня не туда занесло...

— Почему не туда? Это ты классно придумал, — Коннолли причмокнул губами. — "На Марсе открыта ископаемая цивилизация драконов!" Журналисты с руками оторвут.

— Это не я придумал, — тон Лаи снова сделался сухим. — Благодарите Эрику.

Больше ничего не говоря, он встал со своего места, взял поднос с грязной пластиковой посудой и с грохотом свалил её в утилизатор. Только после этого он обернулся через плечо и вяло сказал:

— Извините меня, я пойду прилечь. Я очень устал.

24. ЧТО У НИХ ОБЩЕГО?

Барнарда, 17 декабря 2309 г. по земному календарю.

Лика и Патрик дожидались Дафию у выхода из магазина в нижнем этаже отеля. Он пошёл покупать гостинцы для Дорана. Виктора с ними не было — поручив друзьям проводить Дафию в медицинский центр, он удалился к себе. Ему не терпелось взглянуть на скачанные данные.

— Классный у него брат, — сказал Коннолли. — Хотя совершенно не похож. Может, они побратимы?