Зазеркальная империя. Гексалогия (СИ)

– В данных условиях это невозможно.

– Сам знаю… Значит, только первое.

Так лейтенанту Зайцеву и его подразделению неожиданно улыбнулась удача…

* * *

– Ничем не могу вам помочь, Максимов, – мордастый военком в звании капитана состроил постную мину, что при его обширных щеках, грозящих в ближайшем будущем улечься на погоны поверх звезд, было весьма сложно. – Никаких льгот для вас не предусмотрено.

– Почему?

– Вы не ликвидатор чернобыльской аварии, – принялся загибать похожие на сардельки пальцы капитан. – Не ветеран войны… Даже интернациональный долг не исполняли.

– Как «не исполнял»? Я же был в Афганистане! Почитайте мое личное дело!..

– Читал, – перебил молодого человека военком, и пухлая ладонь легла на тонкую папочку в картонной обложке. – Потому и говорю.

– Я был ранен, – упавшим голосом закончил Вадим.

– Лечились в госпитале – да. По поводу полученной во время прохождения службы травмы. И были комиссованы, не прослужив и года.

– Хотите, я вам покажу? – принялся расстегивать ворот рубашки Максимов.

– Прекратите стриптиз, – брезгливо скривился военком. – Я не врач, чтобы в ваших болячках разбираться!

Вадим замер с полурасстегнутой рубашкой, поняв, как нелепо выглядит со стороны. Действительно: что скажет неспециалисту комковатый белесый шрам на плече?

– И вообще, – продолжил капитан, убирая Вадимово дело в стол. – Чего вы ждали столько лет? Когда вас, по вашим словам, ранили?

– В восемьдесят седьмом…

– А на дворе – девяносто второй! Пять лет прошло.

– Я давал подписку о неразглашении…

– Ну да, о неразглашении, – толстые губы сложились в куриную гузку. – Кому? ФБР? «Секретных материалов» насмотрелись?

– КГБ…

– Ну, конечно же! – всплеснул руками военком. – КГБ! А теперь КГБ нет и можно не бояться?

– Ну да…

– А я вам скажу, дорогой, почему вы раньше не обращались. Союз распался, Туркмения, где вы лечились… да и служили, кстати, – отделилась. Решили, что проверить ничего нельзя и ваша легенда может прокатить? Не вышло. Все, Максимов, свободны. Чего вам нужно? С воинского учета вы сняты еще в том же восемьдесят седьмом. Льготы? Не смешите меня: какие льготы? У нас фронтовики годами ходят, чтобы свои копейки получить. Идите себе и не морочьте людей.

Капитан поднялся и, втянув живот, насколько мог, с трудом застегнул китель. Аудиенция была закончена.

– И все равно я был в Афганистане, – упрямо сказал Вадик, взявшись за дверную ручку.

– Я вас туда не посылал, – равнодушно ответил капитан и водрузил на голову фуражку с высоченной, как у эсэсовцев в кино про войну или карикатурного Пиночета, тульей, украшенной золотым двуглавым орлом…

* * *

– Вадик, а что это? – Легкие девичьи пальчики осторожно касались пересекавшего мужскую спину шрама, четко выделяющегося нездоровой белизной на загорелой коже. – Это откуда у тебя?

– За гвоздь в детстве зацепился, – буркнул молодой человек, не отрывая лица от подушки.

Ему было сейчас так хорошо, приятно и покойно, как бывает лишь после главного в жизни человеческого существа момента, вокруг которого, собственно, и вращается все и вся. Рядом была любимая девушка, все между ними свершилось – зачем портить момент воспоминаниями о том, что хотелось забыть навсегда, стереть из памяти, запереть под замок, а ключ забросить далеко‑далеко? Он, даже принимая душ, избегал прикасаться к этому вечному напоминанию. А какой мукой было загорать, чувствуя на своей спине прожигающие до костей чужие взгляды!

– Не ври… – не поверила Катюша, продолжая исследовать шрам: пальчики прогулялись вдоль глубокой борозды, некогда оставленной хирургическим скальпелем, задержались на глубокой выемке под лопаткой. – От гвоздя так не бывает. И на плече еще… Тебя что – на войне ранили?

– Выдумала тоже! Говорю же, – басня была давным‑давно, – в детстве с мальчишками на горке во дворе играли, я скатился неудачно, и спиной – прямо на гвоздь. Кровищи было!

– Ага, – девушка рассмеялась. – А гвоздь этот был длиной в полметра! Не ври, Максимов, если не умеешь.

– Целый метр! – Разговор окончательно прогнал дремоту, молодой человек вдруг понял, что ему совсем не хочется вот так бездарно терять драгоценные минуты близости с любимой, и перевернулся на спину. – Вот такой! – развел он в стороны руки. – Полбольницы сбежалось поглядеть, как из меня этого монстра извлекали! Ржавый, кривой!..

– Ты сам монстр, Максимов! – надула губки девушка. – Я с ним серьезно, а он сказки мне детские рассказывает! Ну тебя!

– Не обижайся, – Вадик заключил девушку в объятья, их губы соприкоснулись…

– А ты мне когда‑нибудь про это расскажешь? – шепнула Катя. – Только правду.

– Когда‑нибудь – обязательно, – заверил ее Вадим…

* * *

– Знаете, молодой человек…

Лысоватый мужчина посмотрел поверх очков на сидящего перед ним не такого уж молодого человека – далеко за тридцать, может быть – под сорок.

– Конечно, ваша вещица не лишена занятности, – толстая пачка отпечатанных на принтере листов легла на край стола. – Но, понимаете ли… Читателю сейчас неинтересен Афганистан, окопная правда и все такое…

– Почему? – шевельнулся в кресле посетитель.

– Да неинтересно, и все. Кто только на этой теме ни оттоптался, знаете ли. И Проханов, и остальные… Вы, как я понимаю, сам «афганец»?

– Некоторым образом.

– Вот видите! Вам, «афганцам», конечно, и близок весь этот антураж – горы, пули, афганские моджахеды…

– Душманы.

– Что вы сказали?

– Мы их называли душманами. По‑афгански это значит – «враги».

– В самом деле? Что вы говорите? – поднял куцые бровки редактор. – Очень, очень занятно… Но, понимаете ли – мы печатаем литературу в основном для подростковой аудитории. – Он указал на шкаф, на полках которого теснились однообразно яркие глянцевые корешки. – А Афганистан для них, извините – седая древность. Неформат‑с…

– Понятно, – посетитель взял со стола рукопись и принялся неловко запихивать ее в видавший виды кожаный портфель.

– Вот если напишете что‑нибудь в нашем ключе: колдовство, вампиры, оборотни… Ну, в общем, фэнтези – милости прошу, рассмотрим. Можно славянскую, можно – городскую…

– Хорошо, попробую написать про вампиров, – поднялся на ноги мужчина. – Или про оборотней. До свидания.

– Куда же вы торопитесь? – всплеснул руками редактор. – Может быть, по коньячку?

– Извините, не пью.

– Ранение? – понимающе покивал человек за столом. – Или контузия?

– Отчасти, – улыбнулся посетитель и взялся за ручку двери.

Минутой позже он неторопливо спускался по лестнице, задумчиво вертя в пальцах подписанный пропуск.

«Максимов В. Н.» – было вписано от руки в типографский бланк, отпечатанный на плохой серой бумаге. Такой же, как тот, с подпиской о неразглашении.

Десятилетний срок «неразглашения» миновал полтора года назад, и никто не озаботился эту подписку продлить. Наверное, дела давно минувших дней действительно никого больше не интересовали…

10

– А, это вы, – спокойно ответил прапорщик Деревянко, продолжая лязгать чем‑то металлическим на заваленном деталями верстаке: на оружие это «что‑то» совсем не походило, и Саша несколько расслабился, хотя руку предпочитал держать поближе к кобуре. – Вы живы?

– Вашими молитвами, – буркнул поручик, пытаясь понять: играет прапорщик или он, Александр, в очередной раз ошибся.

– Совершенно напрасно вы иронизируете. – Матвей Опанасович повернулся к Бежецкому лицом и куском какой‑то ветоши вытирал теперь руки, перемазанные по локоть машинным маслом. – Весь сеттлмент вас оплакивал, поверьте. Мне было искренне жаль, когда я услышал о вашей гибели. Так же искренне радуюсь сейчас, когда вижу вас живым и невредимым.