Зазеркальная империя. Гексалогия (СИ)

Гостей встретили радушно, разместили в лучшей хате, накормили до отвала, напоили, напарили в баньке, стоящей над высоким берегом Логара, словно над каким‑нибудь Тереком или Уссури… Нашелся и медик – фельдшер Лемехов, оказавший первую помощь бедняге фон Миндену. Единственное, чем не мог помочь поручику станичный атаман Шуров, так это – связью с Кабулом.

– Понимаешь, ваше благородие, – чесал в стриженном ежиком седоватом затылке пятидесятилетний мужик: на его погонах с одним просветом не было звезд,[88] но вышел он явно из нижних чинов. – Линию телефонную протянули – чин чинарем, как полагается, да местные вот…

– Перерезали?

– Какой там перерезали! Вообще провода сняли в двух местах! Сразу версты по две. Да вместе со столбами, понимаешь? Дерево у них тут, вишь, на вес золота! А столбы наши – как манна небесная. Где мне напастись столько? Опять же, спецов вызывать надо из Кабула, чтобы все, как полагается, врыли да навесили… А к каждому столбу казака не приставишь, чтобы нагайкой эту шелупонь отгонял, понятное дело. Посоветовали мне в Кабуле умные головы заминировать подходы к линии, да нешто ж мы изверги какие? Не по‑христиански это – души людские из‑за проволочек да деревяшек в распыл пускать. Вот и живем по неделе‑другой без связи.

– А радиостанция?

– Радиостанция… Тоже что‑то с ней случилось. Не то лампа какая сгорела, не то проводок какой отошел. Я вот тебя хотел спросить: не рубишь, часом, в этой хреновине электрической? Увы, радиотехника и для Саши была темным лесом…

– Но мне просто необходимо быть в Кабуле! – горячился он. – Дело государственной важности!

– Тут все – государственной, – опять чесал затылок казак. – Да не переживай ты: завтра снаряжу я тебе конвой до Кабула. Как барин, с ветерком покатишь! Тут делов‑то – сорок верст вдоль речки.

– На конях?

– А ты что, драгун, – прищурился казак, – верхами‑то не умеешь?

– Почему не умею… Я кавалерист. Николаевское заканчивал.

– Молодцом! Наш человек! Только без коняшек обойдемся в этот раз. Митяя Коренных брательник вернется из дозора – заряжу я тебе конвой, как полагается – на вездеходе. Домчитесь с ветерком под броней. А то зверьки что‑то зашевелились – далеко от станицы не отойдешь. У соседей вон из Лазаревской на той неделе отару угнали, у нас – тоже покушались, да спугнули мазуриков пастухи.

– Откуда, – вздохнул атаман. – Наши местные у дальних воруют, а их местные – у нас. Восток, понимаешь. У соседа красть Аллах запрещает, а не у соседа, если он неверный – можно. И рук за это не рубят. Наши с нами «вась‑вась» зубы скалят, в сакли свои зовут плов‑кишмиш кушать, шароп хлебать. Знают, что если что – камня на камне от их кишлаков не оставим, боятся.

– Приходилось?

– Поначалу было дело… Пошалили, помнится, тут, двоих у нас порезали… Вот и пришлось показать нехристям что к чему. По‑нашему, по‑казачьи. Вмиг присмирели, прислали своих старцев на переговоры, пощады запросили. И вышел промеж нами договор: они к нам не суются, и мы их не трогаем. Вот, третий год соблюдают. Да и нельзя уже – родня.

– Как так? – опешил Саша.

– А вот так! – блеснул лукавым глазом есаул. – Казаков много холостых приехало. А у них тут – девок куча. Всех замуж не выдать – мужиков не хватает, даже если по четырех на одного, как у магометан водится. Сперва один местную засватал – вон их кишлак, через речку, – указал атаман в окно. – Посудили, порядили, да и окрутил их поп наш, отец Геннадий. Конечно, первой молодую, как водится, окрестить пришлось – Аксиньей…

– Разве можно?

– Да им‑то без разницы! Лишь бы лишний рот спихнуть. Пришлось, разумеется, всем обществом скинуться на калым отцу Аксиньиному. Тут с этим строго. Десять баранов пришлось отдать да мануфактуры разной, того, сего… Торгуются эти горцы, как черти! Оружие с патронами клянчили, но я сразу сказал: нет, голубчики, не получите, и не просите. Чтобы нас и из нашего же тульского выцеливали? Нельзя… А там пошло – только поспевай самогон на свадьбах трескать. Так что, почитай, треть станичных баб – из местных. А и что? Они чернявенькие, да и у наших тоже гнедую или сивую поискать еще. Казачки, одним словом.

– А как же обычаи?

– Какие такие обычаи? Ты про паранджи, что ль? Ерунда! По первости дичились, правда, а потом – глядя на наших, поснимали одна за другой. И не зря, скажу! Красавицы, как на подбор! Не прогадали ребята! Мой младшенький тоже за речку заглядывается. Ох, чую, внучки у меня будут смуглые да вороные!

– А девушки как же?

– А вот с девушками – ша, – прихлопнул ладонью по столешнице есаул. – Тут без баловства. Казачки только за казачков замуж идут. Ну, или за русаков вроде тебя, если приглянется. Нам свой род казачий распылять нельзя.

– Но ведь дети афганских девушек…

– Тоже казаками будут. Настоящими казаками. Православными.

Видя, как посуровел казак, Саша понял, что задел собеседника за живое, и предпочел сменить тему:

– А чем вы здесь занимаетесь?

– В смысле? – опешил собеседник, настроенный, видимо, отстаивать свою точку зрения до конца и уже подобравший необходимые аргументы.

– Ну… В России казаки в основном занимаются крестьянским трудом… земледелием, то есть…

– И мы хлебопашествуем, – степенно кивнул атаман. – Как и пращуры наши.

– Здесь?

– А что? Конечно, пшеничка здесь не очень родит… Как в Оренбуржье примерно. Но вот кукуруза – прямо сама прет. Солнышко ей здесь пользительнее, чем у нас, говорят. И на корм, и на зерно пускаем. Превосходная, скажу я, культура!

Бежецкий чувствовал себя не слишком подкованным в агрономии и предпочел отшутиться:

– Ну, слава богу, не конопля.

– Да и для конопли здесь – рай, – откликнулся простодушный казак, но тут же поправился: – Это в смысле масла и рогожи. Законы мы блюдем. Неукоснительно. Нельзя – значит нельзя. И соседям намекнули, на всякий случай. А то они такие, понимаешь… Это уж нам совсем ни к чему.

– Но ведь с водой здесь плохо! Туземцы бедствуют.

– Это потому что по старинке у них все. В мечети своей помолятся и ну тяпкой – кетменем по‑ихнему – землицу ковырять. А то – на волах. Прямо как при царе Горохе! И поливают как? Арыки отводят от реки, а воды в них – кот наплакал. Грязная, мутная, с песком… И пьют ее же. А мы что?

– Что?

– Сразу же выписали инженера, – удовлетворенно откинулся на спинку венского стула, жалобно хрустнувшего под ним, есаул. – Да не из Кабула – таких тут и нет совсем, – а из самого Туркестана. И он нам тут пробурил две скважины. Глубиной метров на триста каждая. Водица течет, – он причмокнул, – чистый нарзан! Батя мой легкими скорбен был (покури тютюну – табак здесь тоже, кстати, родится еще тот! – с его лет полсотни), а тут враз выздоровел. С водички да воздуха здешнего!.. Да ты, ваше благородие, спишь совсем! – заметил наконец патриот новой родины, что собеседник его совсем клюет носом. – Ну, утро вечера мудренее. Женка моя, Прасковья Африкановна, тебе в горнице постелила…

* * *

Ревя мощным двигателем, вездеход шустро катился по довольно неплохой для этих мест грунтовке, оставляя за собой в шлейфе кирпичной пыли километры пройденного пути. Катился бы и по бездорожью – проходимость его, благодаря четырем парам могучих колес, была великолепной. Происшествий с момента отъезда из Логаровской не случалось, и пассажир с командиром броневика – молодым казаком в чине урядника – выбрались на броню. Зачем без нужды париться в раскаленном, провонявшем резиной и прочими, не слишком приятными ароматами, стальном нутре боевой машины?

– А вездеход‑то, смотрю, наш, путиловский, – заметил Саша, сидя на бухте троса и цепко держась за приваренную к корпусу скобу.

– Конечно, наш, – невозмутимо ответил казак, умудрявшийся на полном ходу смолить огромную самокрутку, спрятавшись от бьющего в лицо ветра за маленькой башенкой с крупнокалиберным пулеметом. Она время от времени поворачивалась из стороны в сторону, когда по ходу движения то слева, то справа появлялись жиденькие заросли кустарника или развалины – стрелок знал свое дело туго. – Других не держим.