Украинский гамбит. Война 2015

– Я ничего, – ответил Костя. – Но мы туда не поедем. Хочешь, иди сам.

– И пойду! – заявил Игорь, но из машины почему-то не вылез. – А ты виноват будешь!

Костя пристально посмотрел на Игоря. Глаза у него были мутные и дикие, как у весеннего бычка.

– Ну ладно, – сказал Костя, – пошутили и хватит. Мы едем в Петрополь!

– А чего в Петрополе?.. – казалось, Игорь постарался скрыть удивление, но глаза невольно выпучил и заодно мотнул косичкой. – Все равно там ничего интересного нет!

– Броневой форт Петрополь на переднем крае. Так что у тебя будет шанс отличиться хоть сто тысяч раз.

О Петрополе Косте рассказал Вяткин. Костя и сам слышал об этой древней крепости, основанной еще Петром Первым для защиты Дикой степи, и где-то в глубине души надеялся рано или поздно туда попасть. Теперь он был более-менее близок к цели.

– Ну-у-у… – нехотя отозвался Игорь и уперто повторил, показывая зубы: – Все равно там ничего интересного нет!

Но сказал он это уже не так уверенно.

Костя, который уже вздохнул было с облегчением, снова повернулся к нему, чтобы найти новый аргумент в свою пользу.

– А я здесь все детство провела… – вдруг спокойно-спокойно произнесла Завета.

Это прозвучало так, словно она не прочь была примирить всех, кто находился в машине. По крайней мере, Косте так показалось. Она посмотрела на него, он – на нее. И вдруг она покраснела. Костя отвел взгляд, не веря своим глазам, опять ему показалось, что она относится к нему с непонятной симпатией. Черт! – разозлился он, не буду думать о ней! Я не нравлюсь таким женщинам по определению. То, что произошло между нами в большом и красивом доме, как будто произошло совсем не со мной, а с кем-то другим. Не создан я для разгульной жизни. Не умею я обманывать женщин, стыдно становится. Может, я загадываю слишком далеко? А надо жить проще, одним днем или даже одним мгновением.

– Что, прямо вот здесь? – Костя через силы кивнул на вишневые, яблоневые и абрикосовые сады, тянущиеся перед хутором Широким.

– Да, вот прямо здесь. У меня дед агроном. Он за этими садами ухаживал, а жили мы в Широком.

– Вот откуда ты… – произнес Костя и загляделся на раскинувшиеся со всех сторон сады, которые, несмотря на войну, знай себе цвели буйно и весело бело-розовыми красками.

Где-то далеко-далеко, наверное в центре города, перекатывая две заунывные ноты, завыли сирены. Стаи птиц взлетели и понеслись прочь, пропав на мгновение за дымами. Косте сделалось не по себе, словно они в этом белом «ниссане» были видны со всех сторон. Это означало, что пора сваливать. Сашка высунулся в окно и доложил:

– Ничего не видно.

Сирены по-прежнему надрывались.

– Хорошо, – вдруг сказал Игорь, пряча зубы, и убрал руку с руля. – Поехали в этот твой Петрополь, если он, конечно, в самом деле броневой.

Однако он всем своим видом показал, что если в этом самом Петрополе будет скучно, как в детской песочнице, то он имеет полное моральное право уйти как минимум в хутор Широкий или вообще куда глаза глядят, лишь бы подальше от этих нежных журналистов, которые даже стрелять не умеют и тактики боя не знают, а горазды только болтать в камеру. Таким образом он выказывал полное презрение к тому делу, которым они занимались. Но это была уже психология, а Косте надоело в ней копаться, потому что он устал быть с Игорем Божко настороже.

– Ну и ладушки, – примирительно сказал он, вставляя ключ в замок зажигания.

Сашка Тулупов громко выдохнул и задышал ровнее. Костя покосился на него. Ну ладно, он-то по младости лет не понимает, но Божко?! В данной ситуации его никто и ничего не смогло бы остановить. Нет ничего хуже бунта на корабле. Однако Костя, хоть убей, так и не понял причины этого бунта. Не из-за Елизаветы же, в самом деле, весь сыр-бор? Есть дела поважнее, чем женщины, хотя с этим и трудно примириться. Рано или поздно женщины отходят на второй план, а главное для мужчины – это его дело.

Костя завел мотор, и они взлетели на бугор, чтобы оказаться в районе Мирного. До Боссе было рукой подать. Окна домов блестели в лучах восходящего солнца.

Их пару раз останавливали, но, увидев документы московского телевидения, пропускали беспрепятственно и долго с надеждой смотрели вслед. Некоторые, завидуя, думали: «Покатаются и уедут в свою Москву, а мы останемся один на один с подступившей силой. И что нам делать? Нет власти, нет надежды, нет будущего. Одна надежда на Россию, которая возьмет нас под свое крыло».

* * *

Улица Куприна неожиданно закончилась огромным терриконом, засаженным акацией, с однообразными крышами гаражей и оврагами, разбегающимися в сторону Кальмиуса, где темнел лес. Небо было расчерчено стремительными облаками, что казалось Косте дурным знаком. Зря мы едем в Петрополь, думал он, ох зря, и мельком взглянул на Божко, который, охваченный желанием увидеть легендарную крепость, глядел за реку во все глаза. Сашка Тулупов тоже подпрыгивал от нетерпения, как на гвоздях. Отступать было поздно. Божко с ума сойдет, подумал Костя, если поездка не оправдает его надежд. Тогда бунта с кровавыми последствиями точно не избежать. Впервые Костя пожалел, что связался с ним. Марков настоял, ничего не попишешь, подумал он. Должно быть, он хотел его убрать подальше от реальной опасности, чтобы сохранить ему жизнь. Игорь это понял и бесится. Хотя кто его знает? Может, он всегда такой – неустроенный внутри себя? Что-то ищет в своей метафизике и не может найти, поэтому и дикий, как зверь. Чужая душа потемки.

Даже сверху река почти не была видна. Она петляла гораздо дальше, в низине, среди зарослей ив и тополей, и только по голубоватому блеску можно было понять, где она течет – большая, полноводная, широкая, прикрывающая город огромным полукольцом с юга, севера и запада.

Костя объехал террикон с тыла, аккуратно свернул на второстепенную дорогу, которая через десять минут вообще превратилась в грунтовую, разбитую вдобавок танками и тягачами. Почва из красно-желтой от породы террикона постепенно стала песчаной. Яркая весенняя трава на обочинах была обильно припорошена рыжей пылью. Затем начался сосново-еловый лес с огромными буграми. Эти бугры, засыпанные иголками, явно носили искусственный характер, и Костя, осторожно ведя машину, за каждым из них ожидал как минимум засады. Но бугры кончились так же резко, как и начались, и дорога стала прямой и ровной. Корабельные сосны казались такими высокими, что царапали небо. Воздух сделался густым, как сироп, и пахучим, как оттаявшая с мороза новогодняя елка.

– Говорят, здесь во время войны наши стояли, – произнесла Завета. – А грибов здесь сколько!

Но ей никто не ответил из-за напряженной тишины, царившей вокруг, и дальше ехали молча, только Игорь сказал:

– Я здесь вообще первый раз в жизни. Этот район был закрытым. Военная зона, однако.

Действительно, сквозь молодой сосняк Костя разглядел покосившиеся столбы и ржавую проволоку, остатки землянок и окопов. А один след от колес вообще был свежим и привел к капониру, вырытому, видать по всему, для тяжелой техники. На кислой физиономии Игоря возникла кривая ухмылка.

Они походили вокруг. Сашка, разумеется, самозабвенно снимал со всех ракурсов, разве что на дерево не залез. Пахло прелыми сосновыми иглами и весной. Костя даже расслабился: захотелось на рыбалку, посидеть у костра, чтобы голова ни о чем не болела.

– Ну и что ты думаешь?.. – спросил он у Игоря, который оставался для него непререкаемым авторитетом по военной части.

Игорь сделал откровенно безумное лицо. Похоже было, что его больное воображение рисовало сюрреалистические картины. После американского госпиталя его малость заклинило, подумал Костя. Можно было, конечно, посидеть с ним, поговорить по душам, может, даже малость выпить, но времени разбираться с его мотивами сейчас нет, как и нет его на анализ ситуации. В общем, Игорь заставлял его держаться с ним настороженно.

– Смотрите! А здесь еще и еще! – крикнула Завета.

Действительно, за толстыми кривыми соснами белели свежевырытые ямы с въездами в них.