Бог со звезды

Думаю, именно глупая, юношеская манера преувеличивать и видеть мир лишь в белых и черных красках привели к тому, что мы несколько лет не общались. Но кому и что я, в конечном счете, доказала? Лишила себя любящего отца, заставила страдать нас обоих. Неужели мудрость приходит так? Через признание собственных ошибок, горечи потерь и страхом за жизнь любимых? И всегда поздно… Надеюсь только — не слишком для нас со Стоушем.

Я попыталась сесть. Голова закружилась, мир поплыл. Нет. Лучше полежу еще. Бесконечное «ныряние» корабля вверх и вниз заставляло желудок сворачиваться клубком, вызывая тем новые позывы рвоты. Я постаралась отвлечься, снова мысленно вернулась к недалеким дням относительного благоденствия.

После нашей ссоры со Стоушем я перебралась в Тшабэ и жила как могла, частенько перебиваясь случайными заработками. Хорошую работу шантийке без клановой поддержки найти невозможно, о своем родстве с жевларом я тоже никогда не говорила. Пришлось опускаться ниже и убирать гордость подальше. Дела попадались такие, что на душе становилось тошно. Но голод с достоинством переносят только сытые. Правда, и в те дни, когда репутация моя уже оказалась хорошо подмоченной, авторитет Стоуша выручал. Я злилась на собственную слабость, когда вынужденно ссылалась на связи с палачами. А после совершала очередную глупость, пытаясь скинуть ласковую руку, которая, как тогда казалось, не поддерживает, а душит.

Когда наступали черные времена и одиночество казалось особенно острым, невыносимо тоскливым, тогда я вспоминала Холмогоры…

Те времена… клан шантийцев не мог принять чужака, никто иной не хотел. Если бы Стоуш воспитал меня в духе ограничений, не как родного ребенка, а прислугу или, скажем, подмастерье, я выросла бы другой. Но он равнодушно относился к мнению большинства, предпочитая факты, а не эмоции. В результате у меня было больше амбиций, чем положено моей породе, и куча необоснованных обид. Вот жизнь и расставила все по местам: обтесала меня, умерила аппетиты и наглядно продемонстрировала, что происходит с дурочками, у которых мало мозгов, но много апломба. Мне повезло. Век большинства наемников куда короче.

К тому времени, как представители первой ступени клана палачей города Тшабэ вышли на меня, я научилась вести двойную игру и выдавать за правду ее видимость. Встреча с Винту, престарелым жевларом, состоялась на городской площади, подле известной всем выпивохам и ищущим сомнительных услуг нанимателям таверны.

Огромный, ничуть не одряхлевший к своим ста пятнадцати годам, Винту смерил меня холодным взглядом и едва заметно кивнул, признавая право общения на равных. Как же, так я ему и поверил…

Тогда как раз наступила средняя фаза перехода из мужчины в женщину, но многие еще воспринимали меня как — «его»…

— Уважаемый палач, какое у вас ко мне дело? — чуть подыгрывая старику, поинтересовался я. Главное, не перегнуть: такие, как Винту, отнюдь не тупицы.

— Зайдем?

Он едва заметно повел плечом и кивнул в сторону заведения. Я согласился, опустив ресницы, и последовал за ним.

Жевлары кажутся медлительными тяжеловесами, но это иллюзия. Помню, как при необходимости двигался Стоуш, как управлялся с топором, да и любым другим оружием. Неприятное ощущение морозца по спине, вот что я чувствовал тогда.

Мы сели рядом с входом, выбрав одиноко стоящий стол в углу. Винту положил на гладко выскобленную поверхность морщинистые лапы и сказал:

— Нам нужна нестандартная услуга. Отличная от тех, что ты обычно выполняешь. Мы знаем о твоей плохой репутации, но выбрали именно тебя.

Я молчал. Оправдываются виноватые. На морде Винту не отразилось и тени эмоций, хотя я был невежлив.

Он продолжил:

— Стоуш — весьма уважаемый кланом палач. Мы относимся к нему с почтением. Однако он не знает, что мы выбрали его ребенка для этого задания. И пусть остается в неведении.

Я фыркнул про себя: «Не знает он, как же. Кому зубы заговариваем?»

— Ты мог стать палачом, верно? — внезапно спросил Винту.

— Мог.

К чему вопросы?

— Именно потому совет и остановился на тебе.

Ого. А вот это уже интересно. Совет… Значит, как минимум, замешаны еще и волшебники.

— Какая честь, — едва удержавшись от едкой иронии в голосе, ответил я и тут же добавил: — Но мокрыми делами не занимаюсь.

— Пока и нет такой необходимости. Договор, ежели будет заключен, подразумевает несколько иную деятельность. Прежде всего, печать молчания на уста. Нарушение карается смертью. Устраивает?

— Цена вопроса?

— Согласие на работу.

— Я не подпишусь на то, о чем не знаю. Тем более, что вы предлагаете подобное мне. Еще и заявили предварительно о подмоченной репутации. К чему? Сбить цену? Поставить на место? Бесполезное занятие.

— Репутация в данном случае — это твое прикрытие, Келан, — заявил Винту, надвигаясь на меня массивной тушей. Эта атака носила чисто эмоциональный характер, с целью подавления воли. Только на меня после детства, проведенного со Стоушем, такие штучки не действовали. Старик почувствовал и отодвинулся. — И отличное прикрытие. Те, кто будет интересоваться тобой из-за объекта, получат исчерпывающую информацию, если вздумают навести справки. Опасности для них ты не представляешь. Серьезных дел за тобой не числится. Для своей роли ты идеален. И для нас тоже, ибо знаешь об окружающем мире достаточно, но фактической угрозы не представляешь.

Признаюсь, меня немного задели слова старика Винту. С другой стороны, значит, моя маска безупречна. Чем не повод для радости?

— Нет, — сухо отсек я, — прежде информация. Либо никаких сделок.

Винту глухо зарычал и продемонстрировал клыки.

— А ты переборчив, мой друг, — глухо, сдерживая ярость, произнес он. Еще бы. Какой-то шантиец смеет ставить ему условия. — В твоем положении очень плохое качество характера. Как насчет долгов? Я могу посадить тебя в тюрьму. Или ты предпочтешь лишиться ступени? Расскажи, Келан, как заработать наемнику, в услугах которого никто не нуждается? Откажи, и я сделаю так, что ты никогда не найдешь работы в этом городе. Как и во многих других.

— Угрозы?

Я еще сидел, но всем своим видом демонстрировал готовность немедленно уйти. Произнеси он еще одно неосторожное слово…

Винту понял и пошел на попятную.

— Хорошо. Дай слово наемника, что подпишешь документ о печати молчания. Тогда продолжим. У тебя будет возможность выбора. Но если хоть слово просочится наружу…

Я хмыкнул. Сказал:

— Договорились.

Винту важно поднялся и сообщил:

— На закате, у храма. У черного хода. За тобой выйдут и проводят, куда нужно. Там ты получишь всю информацию, но только после наложения печати…

Я потерла глаза. В животе тихонько заурчало. Неужто? Тошнота почти прошла, правда, и качка стихла. Пол теперь едва заметно «плыл» под ногами, и я позволила себе выпить морса. Стало легче, наконец-то исчез противный привкус во рту. Если так пойдет и дальше, можно выползти на палубу подышать. А потом, глядишь, и перекусить. Воспоминания толпились, подталкивая друг друга в моей голове. Им было тесно, хотелось свободы. Я удивилась, что настолько хорошо помню даже незначительные детали. Как в храме происходил обряд наложения печати на уста. Дурацкое представление, рассчитанное на страх перед высшими силами. Я испугалась, если бы Стоуш не рассказал, зачем он происходит. Гораздо важнее ритуала была подпись, которую я поставила на документе. Так сказать, согласие на заочно вынесенный приговор в случае предательства. Там прописывались все пункты, нарушение которых грозило преследованием и смертью. И как потом волшебник, на чьем лице я прочитала презрение к себе пополам с досадой, торопливо обрисовывал детали дела. В случае отказа ко мне все равно приставят охотника, и если я где-нибудь хотя бы заикнусь об увиденном или услышанном, приговор вступит в силу — он уберет меня.

Я бывала охотником. Им неплохо платили.

Но тогда я согласилась. И вступила в игру…

Прошел почти месяц, прежде чем мой объект появился в Тшабэ. В тот день я ждала его у северных ворот, он прибывал с караваном, везущим товары из какого-то равнинного города. Конечно, я получила исчерпывающее описание, но никогда нельзя быть уверенным на сто процентов. Однако его я узнала сразу же.