Зазеркальная империя. Гексалогия (СИ)

Как всегда, «покорители дамских сердец» первыми пронюхали о «женском десанте» и опередили всех. Империя, не опускаясь до примера Германии, Франции и Британии, просто открывавших для своих солдат за рубежом полевые бордели и разного рода «дома терпимости», тем не менее заботилось о психическом здоровье подданных, исполняющих долг вдали от Родины. Ведь везде нужны секретарши, телефонистки, сестры милосердия – так почему же не отдать предпочтение молодым, незамужним и симпатичным? А что до их морали, то это, в конце концов, их личное дело – в двадцатом веке живем, господа, в последней его четверти!

Получаса не прошло, как Бежецкий, тщетно пытаясь удержать остатки быстро улетучивающегося сознания, уже пил на брудершафт теплое шампанское из пивной кружки с сидящей у него на коленях черноглазой милашкой. Как бишь ее зовут? Галя… Софа… Таня…

* * *

– В‑видишь, как я в… в… в…

Принц принимал Александра, лежа в постели, жалкий, маленький, просто затерявшийся среди многочисленных подушек. Худое желтое лицо с огромными синяками под глазами, ввалившиеся щеки. После контузии он очень плохо слышал и еще хуже – говорил. Заикаясь, мучительно затягивая фразы, гнусавя… Это был совсем не тот блистательный наследник престола, которого знал поручик.

– Вам нельзя много говорить, ваше высочество, – предупредительно склонился к его изголовью вельможа. – Врачи запретили!

– Пшел в‑в‑в‑в… – взъярился принц, на миг становясь самим собой. – Где в‑вы были, когда я… я… я… Один граф… Убирайся!..

– Вам действительно лучше уйти, – поддержал дергающегося в постели больного Саша. – Не бойтесь, я не причиню его высочеству вреда.

– Хорошо, – высокомерно поджал губы придворный, и молодой человек поразился, как разительно переменился тон вчерашнего лизоблюда. – Но буду неподалеку.

Поручик вообще был поражен, как в столь короткое время изменилось окружение принца. Еще совсем недавно окруженный сонмом прихлебателей, угодливо хихикающих при каждом его слове, сегодня бывший наследник престола остался едва ли не в одиночестве. Пока Александра вели по гулким пустым переходам огромного дворца – куда там обиталищу Махмуд‑Хана! – попавшихся ему навстречу людей можно было пересчитать по пальцам. Хотя де‑юре Ибрагим‑Хан все еще оставался наследником – ни он, ни Махмуд не имели детей, – статус его стремительно скатился к нулю. Вот и расфуфыренного гордеца, бдительно следящего за встречей двух друзей, стоящих уже почти на одной ступени, можно было считать кем угодно – надсмотрщиком, соглядатаем, конвоиром, но только не слугой, радеющим о здоровье господина.

С неприязнью глядя вслед царственно удалившемуся «павлину» (дверь за собой он плотно так и не прикрыл), Бежецкий подал страждущему воды, помог принять полусидячее положение, подоткнув повыше подушки… Вчерашний «полудержавный властелин» принимал помощь покорно, как больной ребенок, и только в глубоко запавших глазах светилась признательность.

Ибрагим‑ Хан немного успокоился, слегка порозовел, речь его стала более плавной и связной, пусть гнусавил и заикался он по‑прежнему – контузия есть контузия.

– Все бегут, как крысы… Когда я был наследником… Они пятки мне… лизать были готовы… А теперь… Один ты у меня остался…

– Я тоже не остался, – мягко поправил его Саша. – Я служу России.

– Ты другое дело… Я позвал, и ты пришел… А они… – Лицо принца горько скривилось. – Мерзавцы… Давно надо было… р… р… разогнать эту с‑с‑с‑свору… Кайсара жаль – мужик был… А эти… Видал? – чуть‑чуть кивнул он на полуоткрытую дверь, сморщившись при этом. – Ш‑шайтан… голова трещит…

– Мне сказали, что у вас сотрясение мозга.

– Они скажут… Слушай! – оживился принц. – А у тебя нет… ну, это… – Он выразительно шевельнул пальцами левой руки – правая, вместе с частью груди была закована в гипс. – У Еланцева всегда было…

– Нет, – отрицательно покачал головой Бежецкий. – Да и нельзя вам, ваше королевское высочество. Врачи запрещают.

– Знаю… Из твоих рук и яд бы выпил… Да, думаю, – больной саркастически улыбнулся одним углом рта, – мне и нальют скоро… Было бы дело лет пятьдесят назад… давно бы налили… Кому нужен претендент на престол?

– Не говорите так.

– Что «не говорите»… Я‑то знаю… У Махмуда, говорят, от сучки его парижской… ублюдок есть… Притащит сюда, сделает принцем, а меня… Дурак я был: надо было слушать дядюшку… Женился бы, родил ему внука… Куда бы он делся? И был бы я на коне, а не Махмуд. А теперь… Слушай! Может, мне… в Россию? Как думаешь: признает меня ваш царь? Говорят, таких, как я, признают, князьями делают… Все не как здесь – отравы ждать… Поговори там со своими…

– Вряд ли смогу, – честно признался Саша. – Кто я такой? Такие дела без меня решаются.

– Ты честный… прямой… – прикрыл глаза темными набрякшими веками Ибрагим‑Хан: лоб его покрылся испариной, на запавшем виске отчаянно пульсировала жилка. – Жаль, я тебя… не уговорил… Даже орден не дал, думал, успею…

– Да не надо мне никакого ордена!

– Надо… ты мне жизнь спас… А я…

– Да прекратите вы! – рассердился молодой человек. – Неужели я это ради выгоды делал?

– Принести орден… – не слушал его принц, горячечно бормоча себе под нос. – Саблю с бриллиантами… земли… титул…

– Принц! – позвал его Александр и понял, что тот бредит. – Я сейчас врача позову.

– Жену из знатной семьи… и саблю с бриллиантами… орден… – продолжал бормотать Ибрагим‑Хан.

Саша укрыл его до горла одеялом, поднялся и, стараясь не греметь подошвами, вышел.

– Ну, что там? – накинулся на него коршуном придворный. – Что он говорил?

– Он бредит, – пожал плечами поручик. – Позовите врача. И покажите, как выйти отсюда…

9

Во дворец Ибрагим‑Хана Сашу привезли на сверкающем авто принца, а уходил он пешком. Никто не предложил подвезти до дома приятеля опального властелина, а напомнить самому не позволяла гордость.

Он шагал по улицам Кабула, не обращая внимания на торговцев, пытающихся зазвать его в свои лавочки, томные женские взгляды из‑под паранджей, бегущей позади с гортанным щебетанием обтрепанной мелюзги. На тесной и грязной Ширвани за ним увязались два сумрачных, с руками глубоко в карманах афганца в надвинутых на глаза чалпаках… Но стоило поручику как бы невзначай передвинуть на ремне кобуру с «береттой», как оба бесплотными тенями канули в темной щели переулка, одарив напоследок «руси» злобными взглядами. Офицер уже не был тем «вишенкой», что прибыл сюда, в горы, без малого год назад.

Впереди замаячила угловатая громада госпиталя, и поручик с раскаянием вспомнил, что так и не поговорил после того случая с Иннокентием Порфирьевичем, не попросил прощения за те горячечные поиски наркотиков, за те подозрения…

– Полковник Седых в отъезде, – поджала губы знакомая мегера в белом халате. – Ему что‑нибудь передать?

– Да нет, ничего… А рядовой Федюнин в какой палате? – Мысль навестить раненого солдата возникла только что.

– Федюнин? – мегера полистала журнал, провела пальцем вдоль колонки. – В четырнадцатом отделении, в хирургическом. Третий этаж, триста семнадцатая палата. А вам он зачем? – подозрительно сощурила она глаза за толстыми стеклами очков.

– Да так… Я его взводный командир… Можно его навестить?

Женщина помолчала, видимо размышляя, стоит ли доверять столь молодому офицеру.

– Можно. Он в очереди на выписку. Долечится дома.

– Его комиссуют?

– Уже. Негоден к строевой. У него подключичная артерия была повреждена, вы в курсе?

Медичка говорила с таким возмущением, будто это именно он, Александр, своими руками покалечил солдата.

– Да, – кивнул поручик. – Мы в одном бою были… Я его из машины вытащил и кровь остановил… Попытался…

Он не понимал, почему оправдывается перед этой немолодой, некрасивой, похожей на учительницу женщиной, и смущенно умолк, не договорив. Но она неожиданно смягчилась: