Война послезавтра

— Да как же я тут всё брошу? — озадачился старик. — Дом, хозяйство, огород… мастерскую. За ними же уход нужен.

— Не думаю, что твоя командировка затянется, — успокоил его Афанасий. — Покажешь чертежи, если они есть, объяснишь принцип действия и домой.

— Ну, ежели так…

— Не спеши, собирайся с толком, чувством и расстановкой, запереть всё надо основательно, договориться с соседями, чтобы присматривали. С кем ты в хороших отношениях?

— Да со всеми.

— И с Кыриком тоже?

— А что с ним делить? Он не мой внук.

— Не слишком ли ты добрый, дедуля?

— Так ведь доброму жить легче, — хитровато усмехнулся Геннадий Терентьевич. — Он всех жалеет, прощает, получает обратку — такие же добрые чувства. Злой всех ненавидит, горит злостью, а вместе с мыслями у него горят нервы и в конце концов жизнь.

Афанасий покачал головой.

— Постарел ты, однако. Помню, как ты меня ремнём по попе жаловал и в угол на крупу ставил.

— Так ведь по делу! Человека из тебя растил.

Афанасий засмеялся, обнял деда, чмокнул в седую прядь на виске.

— Я тебя люблю! Со старшим Ходченковым ты в ладах, надеюсь?

— С Мишкой? Нормальный мушшына, — пошутил Геннадий Терентьевич. — Вместе на рыбалку ездим изредка на его тарахтелке.

— Что за тарахтелка?

— У него «Смарт», только мы вдвоём и влезаем.

— Понятно, я к нему сейчас зайду, заодно с его племянницей повидаюсь.

Дед хитро прищурился, и Афанасий торопливо перевёл разговор в другую плоскость:

— Кстати, Кырик со своими дуболомами больше не досаждает?

— Приступ сердечный у Кырика случился, — ответил Геннадий Терентьевич. — Аккурат на следующий день, как ты уехал. Говорят, упился бугай вусмерть, слишком много на грудь взял. Еле откачали. Зато у нас тихо теперь.

— Как говорится, каждому по заслугам воздаётся. Мне его не жалко, как жил бандитом, так и умрёт бандитом. Ну, я пошёл к соседям.

Дохлого Афанасий обнаружил в полусотне метров от дома деда, сержант со скучающим видом изучал каменный гараж одного из жителей улицы. Здесь когда-то жила семья Валика Баранова, но кто переехал в его старый дом, дед не знал.

— Приезжие какие-то, — ответил он на вопрос внука ещё в прошлый приезд. — Я их только издали видал, возят что-то, сгружают во двор, в гараж, потом куда-то девают и снова привозят.

— Не гашиш, надеюсь?

— Да не пахнет наркотой, химией пахнет.

Этот разговор Афанасий вспомнил, когда подошёл к сержанту, и тот повторил слова деда, нюхая воздух:

— Химией пахнет, а? Хорош гаражик, больше самой хаты в два раза.

— Может, у них тут мастерская, — оценил размеры гаража Афанасий.

— Не похоже, — с сомнением проговорил сержант. — Ни стука, ни грюка, и запахи не производственные. Говорю же — химией пахнет.

— Значит, они химию и возят, растворители какие-нибудь, жидкость для омывания стёкол. Я зайду к Ходченковым, а ты располагайся в доме, освежись, с дедом покалякай, он любит в старости поговорить.

— Ходченковы — это где?

— Вон дом почти напротив нашего стоит, длинный такой, на два хозяина. Слева дядька Михаил живёт, справа — племянница его Дуняша.

— Так ты к нему или к ней? — ухмыльнулся Дохлый.

— Сержант, смирно! — сделал жестяное лицо Афанасий. — Нале-во! Шагом марш в дом!

Дохлый согнал с лица ухмылку, сказал «слушаюсь» — и зашагал в дом, зная крутой нрав своего командира. В былые времена за шутки можно было и наряд вне очереди схлопотать.

Подойдя к калитке той половины дома, которая принадлежала Дуне, Афанасий почувствовал, как сердце рванулось вперёд, опережая его мысли. Такого с ним раньше не случалось, и он с удивлением прислушался к своим ощущениям, вдруг осознавая, что девчонка — бывший Одуванчик — заняла в его мыслях особое место.

Кнопки звонка на калитке не было, он открыл её изнутри, дотянувшись рукой до щеколды, дошёл до двери, размышляя, не вернуться ли назад и прийти с цветами, и в это время дверь перед ним резко распахнулась. На пороге возникло прекрасное видение — ангел с сияющими глазами, одетый во что-то воздушное, лёгкое, струящееся, и голос Дуни возвестил о том, что гостя заметили:

— А я тебя в окно увидела! Привет, Афанасий Георгиевич.

— Извини, я без цветов, — пробормотал он первое, что пришло в голову.

Раздался хрустально-серебряный звон колокольчиков — Дуня засмеялась.

— Мне давно никто не дарил цветов, да это и не главное. Ты надолго к нам? А где Олег?

Солнце в небе потускнело. Показалось, что Дуня-Одуванчик ждала именно Олега, а не бравого майора спецназа.

— Я на часок, за дедом приехал, а Олег на службе, его не отпустили.

— Жаль, посидели бы вместе, почаёвничали, я вчера пышек напекла, на меду, варенье из погреба достала. Проходи, я очень рада тебя видеть.

И солнце засияло вновь. Дуня говорила то, что думала и чувствовала, прямая и естественная, как упавшая на щёку капля дождя, и в хитрости подозревать её не стоило.

— Обещаю в следующий раз приехать с подарком. У тебя когда день рождения?

— Шестого августа.

— Значит, ты львица, а львы любят мясо антилоп. Привезу тебе целую антилопу.

Снова зажурчал-зазвенел колокольчик.

— Я мяса не ем.

Засмеялся и Афанасий.

— Тогда достану бочонок мёда на пышки.

— На мёд согласна, проходи.

Через несколько минут они сидели в прохладной гостиной Дуниного дома, чистой, уютной, пронизанной запахами трав и тела девушки, пили чай, болтая обо всём, что приходило в голову.

— Если ты не ешь мяса, откуда белки для организма берёшь, молодого и растущего? — спросил Афанасий, хмелея от воображения, уносившего в такие дали, что во рту пересыхало.

— Из лесу, вестимо, — ответила Дуня, делая вид, что не замечает взглядов гостя; впрочем, вполне могло быть, что она их и в самом деле не замечала. — Грибы собираю, ягоды, перепелиные яйца, у нас огород большой, все овощи свои, так что от авитаминоза не страдаем.

— Ты ещё и огород успеваешь обрабатывать?

— Бабушка помогает, дядя Миша, да и я тоже не забываю.

— А почему здесь твоих творений мало? — обратил он внимание на отсутствие картин хозяйки.

— Потому что почти ничего не остаётся, — ответила она простодушно. — Музеи забирают, кое-что дядя продаёт, я к этому не имею отношения. Остальное в чулане хранится. А зачем ты деда увозишь?

— Он у меня изобретатель.

— Я знаю, он Вавиным какую-то хитрую чудо-печку сделал, для бани, так дядя Саша не нахвалится. Говорит: экономия бешеная и греется быстро.

— Он ещё не то может. — Афанасий прикусил язык, чтобы не рассказать Дуне о последнем изобретении деда: этот аппарат уже становился государственной тайной. — Наши русские изобретатели вообще во всём мире ценятся. Только сливки от их изобретений снимают другие. Знаешь, кто был истинным отцом радио?

— Маркони? Ещё со школы помню.

— Наш Попов осуществил первую в мире радиопередачу на два года раньше Маркони.

— Откуда ты знаешь?

— Дед рассказывал, он же радиоинженер по образованию. А кто изобрёл первый киноаппарат?

— Эти… братья… не помню фамилии.

— Люмьер?

— Да, кажется.

— Так вот, первый киноаппарат придумал харьковчанин Тимченко, и тоже за два года до Люмьеров. Про Ползунова ты знаешь, он первым создал паровую машину, вовсе не Джеймс Уатт, как нам утверждали в школе. И так почти во всех областях науки и техники.

Дуня, наблюдавшая, как гость поглощает пышки, улыбнулась.

— Ты так патриотично отстаиваешь первенство русских.

— Россиян вообще, потому что и европейский, и американский прогресс подняты нашими умами, своих у них почти нет, вот и покупают россиян, инженеров и учёных.

— Наверно, не всех покупают? Многие сами уезжают.

Афанасий поморщился.

— Есть такой факт, наше чиновничество насмерть стоит, держась за кресла, попробуй пробейся, докажи, что ты сделал открытие, полезное для народа, вот умные и бегут из России. И почти все беглецы работают на военную промышленность Запада, я статистику изучал недавно. Если что и прогрессирует, то искусство убивать людей.