Война послезавтра

Дуня тоже опечалилась.

— По телевизору иногда показывают всякие расследования, так страшно становится. Человечество — что обезьяна в болоте с дубиной в лапах, если под дубиной понимать прогресс науки и техники, а под болотом морально-нравственную деградацию. Чем выше обезьяна поднимает дубину, тем глубже погружается в болото.

Афанасий с интересом вгляделся в мерцающие глаза девушки.

— Ты тоже рассуждаешь как матёрый философ. Проще надо к этому относиться и не бояться отстаивать свою правоту. Ударили по одной щеке? Ответь по двум!

Дуная погрозила ему пальчиком.

— Я видела твои ответы, это не метод, плохих людей мордобоем не исправишь.

— Но и терпеть их издевательства тоже не метод, на шею сядут. Сроду не любил теорию непротивления злу насилием, которую исповедовал Лев Николаевич. Эта теория едва не погубила Россию в конце двадцатого века, хорошо, люди спохватились, сопротивляться стали, не то мы с тобой разговаривали бы в другой стране. Или вообще не разговаривали бы.

— Ты пессимист. А Лев Николаевич — это Толстой?

— Он, родимый, либеральное «наше всё». Сам-то жил по иным законам. Вот родители твои молодцы, жили по справедливости и спуску негодяям не давали. Я помню, как их хоронили… — Афанасий помолчал, подумав, что зря заговорил об этом, расстроил девчонку. — Кстати, а где тот, кто их сбил?

— Посадили, — грустно ответила Дуня. — Говорят, из зоны живым не вышел.

— Значит, иногда и у нас возмездие добирается до подонков.

— Разве это важно? Папу и маму уже не вернуть.

— Это правда.

Дуня встала.

— Я молока принесу.

Афанасий взялся за пышку, но отложил, погладил себя по животу.

— На сутки наелся. С собой дашь парочку?

— Конечно, хоть все бери, — обрадовалась Дуня, — я ещё напеку.

Кто-то деликатно постучал в дверь.

Девушка вспорхнула с табурета, крикнула:

— Входите.

Дверь открылась, показался страдающий от ложного смущения Дохлый, приложил руку к груди.

— Извините, ради бога, здрасьте. Командир, выйди срочно, дело есть.

— Я сейчас, — поднялся Афанасий. — Молочка всё же выпью, холодненького.

Оба вышли на улицу.

— Что у тебя?

— К твоему деду полиция приехала.

Только теперь Афанасий заметил стоящий у дома Геннадия Терентьевича бело-синий джипчик «Нива Рено». Странно, что он не услышал, как джип подъехал.

Первая мысль была: приехал кто-нибудь из давних знакомых старика, которых у него было много…

Но я не слышал о знакомых полицейских, возразил Афанасий сам себе.

Дед попросил полицию об охране…

Он бы уже признался, да и для вызова охраны не обязательно связываться с полицией, есть частные охранные конторы.

Кто-то пожаловался на старика…

Но он ни с кем никогда не ссорился, соблюдая заветы добрососедства и мира.

Может, кто-то прослышал про последнее его изобретение?

— Номера чьи?

— Джипчик захудалый, как видишь, а номера костромские.

Сердце сжала лапа тревоги.

— Пошли. — Афанасий обернулся к выскочившей на крыльцо Дуне. — Я вернусь через пять минут, поговорю только.

Девушка кивнула, потом посмотрела на «Ниву», и глаза её стали тревожными.

— Буду ждать.

У джипа прохлаждались два рослых полицейских сержанта, один узколицый, морщинистый, несмотря на явную молодость, второй раздобрел явно не на казённых харчах, у него было лоснящееся круглое лицо и мощный живот. Оба уставились на майора и его спутника, пересекавших улицу и по-хозяйски подошедших к калитке.

— Эй, граждане, вы куда?

— Домой, — простецки ответил Афанасий. — А вы кто и откуда будете?

Полицейские обменялись взглядами. Узколицый взялся за приклад пистолета-пулемёта «Вал», висевшего у него через плечо на ремне.

— Тыловое обеспечение.

— Не знал, что мы живём за линией фронта. — Афанасий покосился на эмблему внутренних войск на предплечье пузана. — А с виду вы обыкновенные мусора внутренней службы. Сеня, поговори с братишками.

— Парни, давайте мирно побалакаем, — осклабился Дохлый, превращаясь в сельского раздолбая. — Погода хорошая, я вам песню спою.

Не слушая начавшуюся за спиной перебранку, Афанасий быстро преодолел дорожку до крыльца, заглянул в дом, никого не нашёл и выскочил во двор.

Геннадий Терентьевич был здесь, прижатый к стене сарая дюжим полицейским с шевронами лейтенанта, а напротив стоял капитан-замухрышка, напоминавший по виду небритого кролика. У него и глаза были кроличьи, красноватые, с поволокой.

Увидев внука, старик встрепенулся.

— Афоньша, тут видишь какая закавыка…

— Вижу, — процедил сквозь зубы Афанасий, подходя и гадая, есть ли ещё кто из полицейских в сарае или нет. — Отпусти его!

— Э, позвольте! — ожил «кролик». — Вы кто, собственно?

— Его внук. Отпусти, я сказал! — Глаза Афанасия стали бешеными.

Лейтенант подумал, отодвинулся от Геннадия Терентьевича. Старик поправил фартук, рысцой подбежал к Афанасию.

— Ни слова не говоря — сразу за петельки! Во власть, туды её в качель!

— В чём дело? — отрывисто обратился Афанасий к капитану, боковым зрением фиксируя действия лейтенанта. — Вы что себе позволяете?

— Нам предписано… — начал капитан, находясь в некотором замешательстве.

— Что?

— Доставить подследственного в областной отдел полиции.

Афанасий присвистнул.

— Подследственного? Это когда он успел стать подследственным? А постановление прокурора о задержании у вас имеется? А ему объяснили, в чём его обвиняют? Повестку приносили — явиться в следственный комитет или куда там ещё? Что ему инкриминируется?

— Задача поставлена — мы выполняем, — скучным голосом сказал глыбистый лейтенант; судя по кулакам, он мог работать вместо отбойного молотка.

— Вот когда будут соблюдены все формальности, все законные процедуры, тогда и поговорим. А пока прошу удалиться. Мне тоже поставлена задача — доставить его командованию.

Капитан поймал взгляд лейтенанта, заколебался, он всё ещё находился в сомнении относительно своих полномочий.

С улицы донеслись возбуждённые голоса, удары, крики.

Капитан мотнул головой.

Лейтенант как танк ринулся в сени, из них на улицу. За ним поспешил капитан. Афанасий жестом попросил деда остаться, последовал за полицейскими.

Пузатый сержант сидел на земле у забора и икал, прижав руки к животу. Его узколицый морщинистый напарник вцепился в штакетник, чтобы не упасть, не помышляя об оружии. Дохлый в этот момент открывал калитку, и лейтенант, заорав: «Лечь! Руки за голову!» — вытаскивая из кобуры пистолет, нарвался на удар сержанта — снизу вверх, ногой в промежность.

Лейтенант выронил пистолет и пропахал лицом песок и гравий дорожки.

— Хранить свои яйца надо в разных корзинах, — укоризненно посоветовал ему Дохлый. Благожелательно посмотрел на капитана. — Вы следующий?

Капитан судорожно лапнул кобуру.

— Не надо! — проникновенно сказал Афанасий, сжав ему локоть железными пальцами. — Поранишься. Один вопрос, и можете ехать: кто вас послал?

Капитан посмотрел на него шальными глазами. Вопрос дошёл до него не сразу.

— Полковник Резникович… служба внутренней безопасности…

— Странно, ему-то зачем понадобился законопослушный пенсионер? Ладно, разберёмся, убирайтесь.

— К-кто вы, чёрт побери?!

Афанасий достал удостоверение, раскрыл, сунул под нос капитану и спрятал.

— Майор Пахомов, отдельное спецподразделение ВГОР.

— ВГОР? Разведка, что ли?

— Президентская охрана. Свободен.

Капитан помог подняться лейтенанту, оба подсобили сержантам, и джип уехал.

Афанасий заметил на противоположной стороне улицы стоящую у калитки Дуню, прочитал в её глазах, как ему показалось, мучительное непонимание и осуждение, развёл руками.

— Так получилось.

— Не всегда прав тот, у кого оружие, — хмыкнул Дохлый.

Дуня повернулась и молча ушла в дом.

Афанасий понял, что за пышками и молоком можно не ходить.