Все женщины — химеры

— Нет, — ответил Синенко, — снова полиция. Кто путается, зовет нас милицаями.

— Лишь бы не полицаями, — сказал я. — Может быть, сразу отвезете домой? Надеюсь, там уже убрали. Хорошо, все застраховано. Наверное, придется вообще другой дом поставить…

— Могу порекомендовать строительную фирму, — предложил Синенко.

— Не надо, — отрезал я. — Весь дом нашпигуете следящими устройствами. Будут мне везде следить, мои полотеры замаются ваши следы вытирать. Нет уж, я свободный гражданин, потому разрешаю следить за всеми аксептами моей частной жизни только правительственным и общественным органам, а также свободным демократам и либералам… Стойте, куда вы меня везете?

— Куда и сами едем, — сообщила Мариэтта. — Не дергайся, тебе возвращаться сейчас в коттеджный поселок нельзя.

— Почему?

— Кто-то тобой интересуется слишком уж, — ответила она. — Не понимаю, что в тебе нашли… Такой неинтересный!

Я ответил со вздохом:

— Понимаю… Если бы это я их всех перебил, сразу бы стал интересным, правда?

Мариэтта спросила живо:

— Но перебил их ты?

— Все вы убийц обожаете, — сказал я с обидой. — Вон как глазки заблестели! А я и мухи не убью, такой добрый. Потому все один, все один…

— Ничего, — утешила она, — это упражнение полезно, как давно уже выяснили ученые. И без затрат сокращает лишнее население планеты. Мы не будем тебе мешать. И даже записывать не станем. Думаю, ты не оригинален.

Я сказал обиженно:

— Уже не считаете меня загадочным героем? Или таинственным… пусть даже преступником вроде Мориарти?.. Знаете ли, в вашем учреждении могут подстрелить с крыши любого дома. Да что там крыша, из любого окна! Вы слыхали о снайперах? А в поселке все как на ладони, близко не подобраться.

Синенко буркнул:

— Он прав. Туда и отвезем, но сперва в наш центр. Попытаемся разобраться, почему к тебе такой интерес.

— А если не разберетесь?

Он вздохнул:

— Все равно охранять придется. Хотя, думаю, выделят ребят, специально заточенных для таких работ. У нас так всегда, охраняют кого ни попадя.

— Я не кого, — ответил я обидчиво. — Да еще попадя. Я царь природы.

— Мы самодержавие в тысяча девятьсот семнадцатом отменили, — напомнил Синенко, не оборачиваясь.

— Тогда венец творенья!

— И религия у нас отделена, — сообщил он злорадно, подумал, уточнил: — От чего-то там. Мариэтта…

Она огрызнулась:

— Да ладно тебе. Мы полиция или не полиция?.. Меняемся.

Я не понял, что за обмен, но Синенко остановил машину, Мариэтта вылезла и села за руль, а он передвинулся на правое кресло.

Машину Мариэтта в самом деле ведет виртуозно, красиво обгоняя, даже как бы подрезая, хотя автомобили с автоматикой подрезать невозможно, компьютер реагирует моментально и тут же выполняет нужный маневр, притормаживая, ускоряясь или подавая в сторону, и так пролетели по магистрали и полдюжины улиц, пока впереди не выросло здание полиции и не помчалось навстречу с угрожающей скоростью.

Мариэтта лихо остановила у самого входа, Синенко проворчал:

— Если стану заикой, тебе придется выходить за меня замуж.

— У тебя ж две жены, — сказала она уличающе.

— Возьму третьей, — ответил он с достоинством. — И перейду в ислам, там и четыре можно.

Он вышел наружу и придержал дверцу для меня.

— А разве демократам нельзя, — спросил я, — брать жен столько, сколько хотят?

Он кивнул.

— Как только церкви сломили хребет, последние запреты пали. Но консервативное большинство, как обычно, бурчит и осуждает. Но по закону, если женщины сами настаивают, то не только можно, но и обязаны… что, конечно, хуже, как сам понимаешь.

Глава 14

Поднявшись по высоким ступеням в здание, мы миновали обязательный на случай взрыва начиненного автомобиля со смертником пустой холл. Мариэтта шла впереди, стройная и с красиво отведенными назад плечами, что создает иллюзию женской беззащитности.

В их отделе Синенко принес три пластиковых стакана кофе, по одному сунул нам с Мариэттой, а с третьим в руке сел на край стола, свесив одну ногу. Я заметил, что держится совсем иначе, чем когда я сидел на этом же месте после первой нашей встречи. Не столько настороженно, сколько уважительно.

Он бы и за сигаретами для меня сбегал, если бы вздумалось его послать, да и Мариэтта хоть и разговаривает в прежнем покровительственно-презрительном тоне, но в ее больших и достаточно женских глазах то и дело вижу тщательно скрываемые удивление и тревогу.

Отхлебнув кофе, довольно хилый, но хоть сладкий и горький, я сказал дружески:

— Все, что я сказал, уже сказал. Ничего не добавлю. Обвинить меня вам тоже не в чем, верно?.. Потому давайте я допью кофе… вам стоило бы настроить кофейный агрегат получше, и отвезете меня, как и обещали. Или я вызываю свою милую машиночку.

Они переглянулись, Синенко сказал поспешно:

— Нет-нет, с нашей стороны это было бы нечестно!

— Мы вас забрали из дома, — сказала Мариэтта, — мы и отвезем.

— Не буду отбиваться, — сказал я. — Можете даже отнести.

— Отнести?

— В паланкине, — объяснил я. — Со шторами из китайского шелка. Скромный я, понимаете ли.

Синенко сказал торопливо:

— Пару минут, хорошо? Я доложусь по всей форме, скажу о результатах… думаю, руководство не станет вас задерживать.

— И отнесете на паланкине? — уточнил я. — Тогда и три подушки захватите! Одну большую и две поменьше.

Он сказал Мариэтте с неохотой:

— Сама понимаешь… К сожалению, прямых улик нет.

Мариэтта ответила со вздохом:

— А как бы хотелось… Сама бы удушила!

— Я солидарен с мнением вашего руководства, — сообщил я. — Оно у вас мудрое. Почти как я. Жду. Но не долго.

Я сам чувствовал, что разговариваю с ними все увереннее. И не только потому, что сами позволяют и даже подталкивают своей неуверенностью и непониманием как со мной держаться: как с удачливым олухом или же с хитрой замаскированной бестией?

Нет, это я сам потихоньку хамею или наглею, но в самом деле чувствую в себе нечто, что позволяет в будущем уже не трястись, что мне на ногу наступят или сам кому наступлю. Вот когда прижимает к стене, то стреляю сразу, все-таки лучше я, чем меня… А подрожу и попереживаю потом. Хотя теперь уже и дрожу меньше, и переживаю как бы больше потому, что так надо, раз уж я одухотворенная натура…

Синенко вышел распаренный и вроде бы даже вздрюченный, посмотрел волком, Мариэтта бросилась к нему, пошептались, она тоже чуть сникла, явно новости так себе.

— Ладно, — сказал я, — поеду, мне пора.

Она сказала со вздохом:

— Я отвезу тебя. Не спорь, это указание моего начальства.

Я развел руками.

— Если начальства, то кто мы, чтобы спорить с руководством? Мне понравилось кататься в полицейской машине. Я сяду за руль? А то ты какая-то не совсем такая…

— Еще чего, — огрызнулась она зло, — тебе только инвалидные коляски водить. Пойдем, а то выглянет, еще и разорется.

— Поспешим, — согласился я. — Кофе взять в дорогу? Впрочем, у меня кофе лучше. Если хорошо попросишь, угощу. Хоть ты и представитель угнетаемого класса. Охраняешь сатрапов и все такое.

Она фыркнула:

— Не боишься такое говорить вслух?

— А что такого? — спросил я. — Я за сатрапов! Всегда голосовал и буду голосовать. Демократы доведут до беды. Будущее за справедливой сатрапией!

Она сказала кисло:

— Иди, иди…

На улице Мариэтта зашла вперед и отворила для меня дверцу на переднее сиденье справа. В морду я бить не стал, не то время, только посмотрел с укором, но она не поняла, все-таки дитя этого мира и этого времени.

— У меня хороший кофе, — заверил я. — Главное, крепкий и сладкий. А все остальное от лукавого.

Она не ответила, лицо сосредоточенное, брови сдвинуты, а глаза смотрят зло и раздраженно. Я вздохнул и умолк, благо уже показался съезд с автострады на дорогу к моему поселку.

В доме чисто, пол и стены отмыты до блеска, только что дыры от пуль никто не заделывал, требуется мое решение, как поступить и что делать. Но мне главное, трупы убрали, иначе даже не знаю, что бы с ними потом делал, перекинув в лабораторию Рундельштотта в отсутствие хозяина.