Все женщины — химеры

— Как бы я хотел, — проговорил я и оценивающе оглядел ее фигуру, — я бы хотел всего и много, но кто теперь мужские хотения принимает всерьез?.. Потому и растет число геев. Может, тоже в них записаться? Или уже не записывают?

— Тогда сразу в импотенты, — подсказала она.

— А что еще остается, — сказал я со вздохом. — Весь мир ваш… А мы в нем только гости. Куда вы меня тащите?.. Женщина, я вас боюсь.

Она выпрыгнула из автобуса первой и даже подала мне руку. Это женщина за такой сексистский жест может дать в морду, а потом еще затаскать по судам, но мужчина должен терпеть, и я оперся на ее руку всем весом и чудом не упал, так как она и не подумала меня поддерживать всерьез.

Синенко смачно гоготнул:

— Вот так и опирайся на женщин!

— Одна видимость, — согласился я. — Кстати, как вы двое прибыли так быстро?

Синенко кивнул на хмурую напарницу.

— Маячок посадила на их авто.

— Как? — изумился я. — Они были в двадцати шагах!

— Есть способы, — сообщил он с победоносной усмешечкой. — Не обязательно ползать под машиной и прицеплять под днище, как было во времена Ивана Грозного. Можно и стрельнуть чипом с маковое зернышко, что не только укажет путь, но и запишет все их разговоры.

Мариэтта тут же бросила на меня острый взгляд, а я в самом деле задумался, не болтали ли те что-то особенное, пока меня везли. Но, похоже, ничего лишнего, они же профи, зря не болтают, а я был в багажнике, не до разговоров.

Полицейских машин прибавилось, народ в пятнистой форме носится взад-вперед, изображая деятельность, страшатся попасть под сокращение, сами патрульные авто вроде бы ничем не отличаются от обычных, но кузов у них из графена, а шины из суперпрочной резины, даже фугас не повредит.

Мариэтта сказала почти участливо:

— Понимаю, ты от них скрыл… но нам можешь сказать, за что тебя так преследуют?

— За мою красоту? — предположил я. — Нет, вряд ли… За ум?

— Это тоже вряд ли, — холодно сказала она. — Пойми, в отличие от них мы можем организовать тебе защиту. Программа защиты свидетелей, слыхал?

Я заколебался, их возможности все-таки неизмеримо выше, чем у меня, в самом деле могут перекрыть все дороги ко мне… Но как я объясню появление пистолета в моих ладонях? Как объясню, что стрелял через дверь, точно зная, когда именно к ней подошел враг и где остановился?

— Да, — сказал я дрожащим голосом, — мне нужна защита!.. Очень нужна!.. Видите, я весь дрожу. Прижмите меня к своей груди, я немножко поплачу и успокоюсь.

Синенко предложил:

— Давай на моей груди. Она шире. И прижму крепче.

— Нужно подумать, — ответил я. — Как только пойму, какого вы пола…

— А ты сексист? — спросил он с угрозой. — Мариэтта, давай наручники!

— Арестуем за сексизм? — спросила она деловито. — Пожалуй, пойдет. И за отрицание гендерного равенства.

— Я подам жалобу, — твердо заявил я. — Вы нарушаете мои права угнетаемых белых гетерофилов. А так как мы в меньшинстве, то уже под защитой Бернской… есть такая?.. конференции. Или конвергенции.

Синенко вздохнул, сказал Мариэтте:

— Грамотный. Такого голыми руками не возьмешь. Придется сразу в камеру пыток.

Я ответил шепотом:

— Хотите проверить, как я освободился из предыдущей? Только уже никому рассказать не успеете… Там эти спецы не проверили самую правдоподобную версию.

Оба насторожились, Мариэтта спросила резко:

— Ну-ну, какую?

Я посмотрел по сторонам, спросил трусливо:

— А никому-никому?

— Зуб даю, — сказал Синенко, а Мариэтта кисло кивнула.

— Открою страшную тайну, — сказал я страшным шепотом. — В меня вселяется инопланетянин из другой вселенной. Жуткий монстр!.. Всех рвет и получает кайф!..

— А сейчас он где? — спросил Синенко.

— Выселился, — ответил я не моргнув глазом. — Временно. Но когда прижмешь меня к своей широкой груди… Вроде уже понятно, вижу по глазкам. И цвету кожи, если это не шкура. И что это стучит: все кости или только зубы?.. И запах какой-то странный…

Мариэтта подошла к полицейскому автомобилю и распахнула дверцу на заднее сиденье.

— Садись, неуловимый Джо. А то сержант все-таки прижмет вас обоих. Мало не покажется и монстру.

— Куда? — спросил я, не двигаясь с места. — Снова в участок?

Она ухмыльнулась:

— Не сразу же в тюрьму? Сперва в участок.

— А мне предъявлено обвинение? И где мой адвокат?

Она улыбнулась еще ехиднее.

— Могу прямо сейчас обвинить в уклонении от гражданского долга помощи полиции. И, конечно, надеть наручники. А там и еще что-нибудь присобачим посерьезнее.

— Сдаюсь, — сказал я обреченно, — вы такая напористая… Насиловать по дороге будете?

— Размечтался, — отпарировала она с достоинством. — Романтик.

— Только по приезде? — догадался я. — Это скучно и предсказуемо. Ну да понятно, хоть так по-сатрапьи отыграетесь на демократе и либерале. Полицию нигде не любят, особенно вольные и свободномыслящие особи типа меня и Робин Гуда.

Они молча ждали, пока усядусь на заднее сиденье, Мариэтта на этот раз опустилась рядом, а Синенко занял место за рулем.

Я косился на Мариэтту, дивно хороша вот в таком ракурсе, да и сама чувствует, вон как томно выгнулась, а грудь выдвинулась вперед на два размера.

Синенко быстро вывел машину из скопища броневиков на дорогу и погнал ее на высокой скорости.

— Хорошо вам, сатрапам, — сказал я с завистью, — скоростной режим не указ… Наверное, и кортеж президента обгоните?

Синенко буркнул, не поворачивая головы:

— Смотря какая у них скорость. А кто у нас президент?

— Забыла, — ответила Мариэтта. — Видела как-то в новостях. Выступал где-то… или детишек по голове гладил.

— То был премьер, — уточнил Синенко.

Я поинтересовался:

— А кто у нас премьер?

Синенко умолк в затруднении, а Мариэтта отрезала:

— Зато я знаю, кто борется за кресло президента на будущих выборах!.. Это важнее. А когда выберем… понятно, что забываем. Трудно помнить всех этих зиц-председателей. Ты лучше скажи, что они от тебя хотели?

— Кто? — спросил я. — Капитан спецназа?.. Вы же слышали…

— Террористы, — сказала она раздраженно.

— Ах, они, — протянул я, — про них уже и забыл… я вообще, когда смотрю на вас, Мариэтта, все на свете забываю. Вообще-то я уже сказал, зря вы не слушали, я был в ударе. А сейчас как бы на бис, уже не так зажаберно. Привели, как и забрали, уже с мешком на голове, вы эту часть видели вживую. Посадили на стул, связали… потом начали ругаться, ссориться, говорить всякие грубые слова…

— Какие? — поинтересовался Синенко.

— Извините, — ответил я с достоинством и оскорбленно поджал губы, — мое воспитание повторять не позволяет. Еще в детском садике целый список нам зачитывали, какие слова нужно забыть. Сперва выучить, а потом забыть.

Мариэтта напомнила в нетерпении:

— Ты это уже говорил. Привязали, начали ссориться… а дальше?

— Как у нас, — ответил я, — людей, обычно дальше: слово за слово… Это вы друг друга за волосы таскаете, а мы сразу в морду, а потом за пистолеты!

— А как ты освободился?

— Не знаю, — ответил я и посмотрел на нее абсолютно честными глазами. — Наверное, меня спас Бэтмен или Человек-паук. Разрезал все веревки, а когда я сам и своими руками снял мешок со своей собственной головы, его уже и след простыл. Окно распахнуто, но что для таких людей прыгнуть с пятого этажа! Наверное, радикал какой-нибудь. Точно радикал. Или паркур. Есть такая нация?.. Но я человек нормальный и законопослушный, спустился по лестнице, как и принято у демократов. Везде трупы, кровь, мозги на стенах и на ступеньках, выпущенные кишки… Нет, кишков вроде бы не было, это у меня воображение от счастья возликовало. Но все равно картина достойна кисти Рембрандта, а то и самого Верещагина. В общем, я прочучундрил к выходу, а там — какое счастье! — вы все такие красивые, мужественные, нарядные… Как говорится, и свобода нас примет радостно у входа… Я верю в нашу доблестную полицию. Или вы снова милиция?