Арногаур (ЛП)

Кровь и глаза могли оказаться бесполезными, даже если бы убийцы оставили их для аккуратного исследования на острие ножа. Оставшись с телом один на один, Наутака собирался вытащить гладий, закрепленный на наголеннике, и оскальпировать несчастного придурка.

Всё, что было нужно арногауру — мозг жертвы.

V

Несколько часов спустя весь Ксавек уже горел. С трупа города-мануфакторума высоко в небо поднимался дым, превращая день в ночь на километры за его окраинами. Каждый глоток воздуха отдавал расплавленным металлом и жженой пылью. Носы и языки всех солдат, сражавшихся в пределах Ксавека, покрылись частичками сажи, а кожа и сталь потемнели от жирного, липкого смога, изрыгаемого пылающими установками по переработке прометия.

Когда опустилась ночь, неотличимая от задушенного дня, урдешские бронетанковые роты по-прежнему сражались с танковыми батальонами Кровавого Договора на заваленных щебнем улицах города. Мелкокалиберные заряды с треском отскакивали от неуязвимых для них корпусов, гранаты, лязгнув о металл, безрезультатно взрывались на броне. Шакальи стаи отчаянных бойцов Договора наваливались на вражеские машины и, вытаскивая танкистов, потрошили их под открытым небом. В ответ на это техножрецы из рушащихся кузней-шпилей направляли отряды лоботомированных прислужников на пересечения проспектов, испепеляя бронетехнику Гаура залпами древних богохульных орудий Марса.

Наутака уделял всему этому чрезвычайно мало внимания. Падение критически важного города-кузни Механикус и одна из самых кровопролитных битв на поверхности Урдеша весьма отдаленно заботили арногаура, сдвинутые куда-то на второй план. Он в одиночестве пробирался через развалины, выслеживая «Стрыгору» с топором в одной руке и болтером в другой.

На левой линзе шлема отображались биоданные, по правой бежали строчки необработанной информации с ауспика. В обоих дисплеях бездумно метались прицельные метки, пытавшиеся навестись на что-нибудь в бесконечных облаках мелкого сора. На самом краю поля зрения бесполезно дрожал квадратик помех: там должна была отображаться карта Ксавека, обновляемая по данным воздушной разведки, но канал связи заблокировали пылевые бури, вздымавшиеся над улицами, словно призрак города.

Арногаура атаковали несколько созданий — действительно храбрых созданий, — направив на него штыки, с которыми лазвинтовки без боекомплекта превратились в примитивные копья. Они бежали, кололи и выкрикивали что-то про Императора, который сохранит. Наутака доказал ошибочность подобных утверждений: его топор опустился семь раз, и потоки крови семи имперских гвардейцев влились в алые реки, бегущие у подножия Трона Черепов.

Последний из них оказался самым храбрым: верная Терре душа, он пополз по мощеной мостовой, невзирая на разрубленное в поясе тело. С молитвой на покрытых пылью губах, гвардеец потянулся к упавшему пистолету.

«Какой бессмысленный героизм», — подумал арногаур и ударом сабатона превратил голову солдата в груду влажных осколков.

Там, где на улицах было тесно от грохочущих, содрогающихся танков, обменивавшихся орудийными выстрелами, Наутака пробирался между их рычащими телами и залезал на корпуса, походя вырезая имперских командиров, высунувшихся из люков в поисках лучшего обзора. Он израсходовал весь запас гранат, закидывая их в открытые люки или прикрепляя к уязвимым местам бронемашин.

Не останавливаясь ни на мгновение, арногаур продолжал охоту, прислушиваясь к неразборчивой болтовне в воксе.

Каналы связи Кровавого Договора не забивала лихорадочная имперская пропаганда, которую скармливали трусливым стадам гвардейцев. Голоса, переговаривающиеся на закрытых частотах, казались почти механическими в своей холодной эффективности. Передавались и подтверждались приказы; сообщались и уточнялись координаты; время от времени объявлялись цифры потерь, после чего всегда следовали скорбные молитвы и псаломные песнопения. Наутака одновременно слушал несколько каналов, используя хор голосов, чтобы вычислить свое положение относительно остальных сил архонта и сложить общую картину сражения.

Картина складывалась довольно странная, поскольку выходило, что город обречен на уничтожение, а не захват территории и накопленных припасов. Целые пехотные и бронетанковые подразделения погибали в быстрых, как ветер, наступлениях через самые хорошо защищенные районы Ксавека, вместо того, чтобы привычно и дисциплинированно перемалывать противника. Посадочные площадки космопорта были разрушены, атакующие взорвали их фундаменты и опорные колонны. Никто не направлял отряды сдерживания для локализации и тушения пожаров на топливоочистительных станциях. Больше того, происходило обратное: телами павших с обеих сторон подкармливали растущее пламя. Жилые казармы и шпилевые арсеналы не осаждали и не захватывали, а просто ровняли с землей, не заботясь о гибнущих тайнах Механикус и ценном рабском «мясе».

Да будет так. Если архонт пожелал, чтобы Ксавек горел, он будет гореть. Урдеш — это мир-кузница, и на нем сотня подобных городов. Наутаку-арногаура на его посту отягощали более возвышенные заботы.

VI

— Халь-ур-Ракаш, — принялись распевать трое жрецов, увидев его. — Халь-ур-Ракаш!

«Халь-ур-Ракаш» скверно поддавалось переводу на готик, как и на награкали, но смысл прозвища был довольно ясен даже в речах обезумевших от крови фанатиков — особенно в сочетании с благоговением в их глазах. «Странствующий-в-несчастье», так жрецы называли Наутаку, произнося имя пастырскими голосами, трескучими и охрипшими от пыли.

Все трое, облаченные в лоскутные наряды из бледной человеческой кожи и фартуки мясников, распоряжались придуманным ими гаданием. Десятки слуг и трэллов Кровавого Договора — люди-рабы, изуродованные так, что арногаур не уделил им и взгляда — скидывали раздетые трупы гвардейцев с моста, протянувшегося над долиной тёмного металла и клубящегося дыма. Переправа обладала внушительными размерами: чёрное полотно листового железа уходило на три километра вдаль, пересекая центральное городское ущелье-теплообменник. Груды мертвых тел, сброшенных с края моста, падали в столбы жирного пара, всё ниже, и ниже, и ниже, к охлаждающим турбинам и клапанам сброса пламени подземных заводов.

Кровавые маги Договора наблюдали за вспышками в ревущих огнях, читая будущее по языкам пламени.

Наутаку поразила эта картина и видимые в ней отсылки к стародавним, не менее священным камланиям, в которых племена Сангвинарных Миров скармливали тела своих сраженных воинов демонам, предположительно обитающим в тёмных уголках этих примитивных планет. Арногаур несколько раз лицезрел подобные обряды, но всегда в качестве чужака: его дом находился очень, очень далеко от Сангвинарного скопления. По правде говоря, неблизко от него было и до Миров Саббат.

— Халь-ур-Ракаш, — приветствовали молящиеся на коленях жрецы подошедшего к ним Наутаку. — Халь-ур-Ракаш, останься, умоляем мы. Рядом с тобой само пламя пылает ярче!

Он повернул скрытое под шлемом лицо к этим тонким, как веточки, святым людям, молящимся духам крови и огня. В облаке сажи, поглотившем весь город, два гребня над личиной арногаура казались рогами демона.

— Я исполняю божественное повеление, — ответил Наутака голосом низким и грубым, напоминающим скрежет танковых траков по расколотому камню.

Услышав это, один из жрецов захлебнулся отвратительным смехом, прижимая грязные ладони к покрытому шрамами лицу.

— Тщеславие, ложь и самовосхваление! Бога войны не заботит, кто истекает кровью!

— Может, и так, — допустил арногаур, — но это очень сильно заботит архонта.

С этими словами Наутака покинул мост, оставив диаконство раздетых мертвецов дальше играть с огнем.

VII

«Стрыгора» громыхала по разрушенной дороге, давя траками расколотый скалобетон. В её движениях проглядывало нечто звериное; нечто безжалостное и живое мелькало в том, как боевая машина сносила защищаемые баррикады со своего пути. Редкие выстрелы из лазганов отбивали бесполезный, обжигающий ритм по броне, но ни сама «Стрыгора», ни те, кто направлял её ярость, не обращали на это внимания.